– Чарльз! Я с облегчением вздохнул: – Ну, слава богу. Что на нас нашло? – Наверное, это моя вина. Я вела себя глупо. – Но теперь все в порядке? – Да, все в порядке. Мы улыбнулись друг другу. – Любовь моя! – сказал я. И сразу же: – Когда ты выйдешь за меня замуж? Улыбка ее погасла. Нечто непонятное, не имеющее определения, вернулось назад. – Сама не знаю, – ответила она. – Я не уверена, Чарльз, что вообще смогу выйти за тебя. – Как, София? Почему? Я кажусь тебе чужим? Тебе нужно время, чтобы опять ко мне привыкнуть? Или же появился кто-то другой? Нет… – оборвал я себя. – Я олух. Причина не в этом. – Не в этом. – Она покачала головой. Я ждал. Она понизила голос: – Причина в дедушкиной смерти. – В смерти деда? При чем тут это? Какая разница? Не в том же дело… не думаешь же ты… неужели дело в деньгах? Он тебе ничего не оставил? Уверяю тебя, моя радость… – Нет, деньги ни при чем. – Она еле заметно улыбнулась. – Я уверена, что ты охотно взял бы меня замуж и «в одной сорочке», как говорили в старину. Да и дедушка никогда в жизни не понес ни малейшего убытка. – Так в чем же дело? – Именно в его смерти. Понимаешь, Чарльз, он не просто… умер. Я думаю… его убили. Я уставился на нее во все глаза: – Что за фантастическая идея! Откуда эта выдумка? – Это не выдумка. Во-первых, доктор повел себя очень странно. Отказался выдать свидетельство о смерти. Будет вскрытие. Совершенно ясно, что они подозревают что-то неладное. Я не стал спорить. София была умница, и на ее выводы можно было положиться. Но я с горячностью сказал другое: – Возможно, их подозрения неоправданны, но, даже если ты права и они оправданны, какое отношение это имеет к нам с тобой? – При некоторых обстоятельствах – имеет. Ты на дипломатической службе. К женам там предъявляются немалые требования. Нет, пожалуйста, не произноси слов, которые тебе не терпится сказать. Ты чувствуешь себя обязанным сказать их и, не сомневаюсь, действительно искренне так думаешь, и я теоретически с тобой согласна. Но я горда, дьявольски горда. Я хочу, чтобы наш брак был удачным для обоих, и поэтому не хочу быть половинкой жертвы во имя любви. Но, может, все еще образуется… – То есть, может быть, доктор… ошибся? – Даже если и не ошибся, неважно. Важно, чтобы убийца был тот, кто и требуется… – Что ты такое говоришь, София? – Безобразие такое говорить, но, в конце концов, я предпочитаю быть честной. – Она предугадала мой вопрос: – Нет, Чарльз. Больше я ничего не скажу. Я и так уже сказала слишком много. Но я решила непременно повидать тебя и сама все объяснить. Мы ничего не будем решать, пока все не прояснится. – Но хотя бы расскажи мне, как и что. Она покачала головой: – Не хочу. – София… – Нет, Чарльз, не надо, чтобы ты увидел нас под моим углом зрения. Я хочу, чтобы ты взглянул непредубежденным взглядом со стороны. – И каким образом мне это удастся? В ее ярких голубых глазах, глядящих на меня, зажегся странный огонек. – С помощью твоего отца, – ответила она. Тогда, в Каире, я рассказал Софии, что мой отец – помощник комиссара в Скотленд-Ярде. Он и сейчас еще занимал эту должность. При ее словах холод сдавил мне грудь. – Значит, дело настолько худо? – Думаю, что да. Видишь, за тем столиком у входа сидит одинокий человек, вполне симпатичный, похож на отставного военного? – Да. – Он стоял на платформе в Суинли Дин, когда я садилась недавно в поезд. – Ты хочешь сказать – он следит за тобой? – Да. Думаю, вся наша семья находится… – как это называется? – под наблюдением. Нам, в сущности, намекнули, чтобы мы не покидали дом. Но я решила повидать тебя во что бы то ни стало. – Она с воинственным видом выставила твердо очерченный подбородок. – Я вылезла из окна ванной и соскользнула вниз по водосточной трубе. – Любовь моя! – Но полиция хорошо знает свое дело. Кроме того, я же посылала тебе телеграмму… Словом… неважно, зато мы здесь вместе… Но дальше мы должны действовать в одиночку. – Она помолчала, потом добавила: – К сожалению… нет никаких сомнений в том, что мы любим друг друга. – Никаких, – повторил я. – И не говори «к сожалению». Мы с тобой пережили мировую войну, чудом избегли смерти – так почему же смерть очень старого человека… Сколько, кстати, было ему лет? – Восемьдесят семь. – Да, конечно. Это было написано в «Таймс». Если хочешь знать мое мнение, то он просто умер от старости, и любой уважающий себя терапевт признал бы этот факт. – Если бы ты был знаком с дедом, – проговорила София, – ты бы удивился, что он вообще мог умереть. 3 Я всегда в какой-то мере питал интерес к полицейской работе отца, но мог ли я предположить, что когда-нибудь мне доведется испытать самую непосредственную, личную заинтересованность. Моего старика (как я называл отца) я еще не успел повидать. Когда я приехал из аэропорта, его не было дома, а приняв ванну, побрившись и переодевшись, я поторопился на свидание с Софией. Но теперь, когда я вернулся домой, Гловер доложил, что отец у себя в кабинете. Он сидел за письменным столом и хмуро взирал на лежавший перед ним ворох бумаг. Когда я вошел, он вскочил: – Чарльз! Давненько мы с тобой не виделись! Свидание наше, после пяти лет военной разлуки, разочаровало бы француза. На самом же деле радость встречи была искренней и глубокой. Мы со стариком очень любим и неплохо понимаем друг друга. – Есть немного виски, – предложил он. – Скажешь, когда хватит. Прости, что меня не было дома, когда ты приехал. Я по макушку в работе. Тут одно чертовски сложное дело раскручивается. Я откинулся на спинку кресла и закурил. – Аристид Леонидис? – спросил я. Брови его сдвинулись к переносице. Он кинул на меня зоркий взгляд. Голос его прозвучал вежливо, но сурово: – Кто тебе сказал, Чарльз? – Стало быть, я прав? – Откуда у тебя такие сведения? – Получена информация. Старик выжидательно молчал. – Информация, можно сказать, прямо из первых рук. – Давай, Чарльз, объяснись. – Тебе это может не понравиться, – начал я наконец. – Там, в Каире, я встретил Софию Леонидис. Влюбился в нее. И собираюсь жениться. Я видел ее сегодня. Мы недавно обедали в ресторане.