– Как ты знаешь, Чарльз, когда речь идет об убийстве, очевидное решение обычно и есть правильное. Старый Леонидис женился вторично десять лет назад. – В семьдесят семь? – Да, на молодой двадцатичетырехлетней женщине. Я присвистнул: – Что за молодая женщина? – Работала в кафе. Вполне приличная особа, красивая, но несколько вялого, анемичного вида. – Это и есть ваша убедительная версия? – А как бы вы думали, сэр? – проговорил Тавернер. – Сейчас ей всего тридцать четыре, возраст опасный. Она уже привыкла к роскошному образу жизни. К тому же в доме живет молодой человек. Учитель внуков. На войне не был – то ли сердце неважное, то ли еще что. Дружба у них – водой не разольешь. Я задумался, глядя на него. Старая знакомая песня. По испытанному образцу. Вторая миссис Леонидис, как подчеркнул отец, особа в высшей степени порядочная. Но сколько убийств совершалось именем порядочности! – Чем его отравили? – полюбопытствовал я. – Мышьяком? – Нет. Результатов анализа мы еще не получили, но доктор считает, что это эзерин. – Несколько необычно, правда? Наверняка нетрудно проследить, кто покупал. – Нет, не тот случай. Лекарство-то его собственное. Глазные капли. – Леонидис страдал диабетом, – пояснил отец. – Ему делали регулярные уколы инсулина. Инсулин продается в пузырьках с резиновой крышечкой. Игла для подкожных инъекций вводится через крышечку внутрь пузырька, и содержимое набирается в шприц. Я догадался, что последует дальше. – И в пузырьке оказался не инсулин, а эзерин? – Совершенно верно. – И кто делал укол? – спросил я. – Жена. Теперь я понял, что подразумевала София, говоря «убил тот, кто требуется». Я задал еще один вопрос: – Семья в хороших отношениях со второй женой? – Нет. Кажется, в ссоре. Все становилось яснее и яснее. И все-таки инспектор Тавернер был явно неудовлетворен. – Что вам тут не нравится? – настаивал я. – Если убила она, мистер Чарльз, ей было так просто вернуть потом на место пузырек с инсулином. Вот чего я в толк не возьму: почему она этого не сделала. – Да, казалось бы, чего естественнее. И много в доме инсулина? – О да, полные пузырьки, пустые пузырьки… Подмени она пузырек, и доктор нипочем не заподозрил бы, что дело нечисто. Ведь очень мало известно о признаках отравления эзерином. И поэтому доктор, думая, что дело в неправильной дозировке, сделал проверку на инсулин и таким образом обнаружил, что это вовсе не инсулин. – Стало быть, – задумчиво проговорил я, – миссис Леонидис либо очень глупа, либо очень хитра. – То есть… – Она, может быть, и рассчитывала на то, что уж за такую дуру вы ее не примете. Какие есть варианты? Есть еще подозреваемые? – Фактически любой из домашних мог это сделать, – ответил старик невозмутимо. – В доме всегда был большой запас инсулина, по крайней мере на две недели вперед. С одним из пузырьков можно было произвести нужные манипуляции, а потом незаметно подсунуть обратно, зная, что рано или поздно до него дойдет очередь. – Насколько я понимаю, любой имел доступ к инсулину? – Его никто не запирал, пузырьки стояли в ванной на половине Леонидиса – на определенной полке в аптечке. Все передвигались по дому свободно, когда и куда хотели. – Веский мотив? Отец вздохнул: – Милый Чарльз, Аристид Леонидис был сказочно богат! Он, правда, перевел изрядную часть денег на своих близких при жизни, но, возможно, кому-то захотелось иметь еще больше. – И больше всех захотелось нынешней жене. А у ее молодого дружка есть деньги? – Нет. Беден, как церковная мышь. И тут меня осенило. Я вспомнил строчку, которую приводила София. Вспомнил почти весь детский стишок: Жил на свете человек Скрюченные ножки, И гулял он целый век По скрюченной дорожке. А за скрюченной рекой В скрюченном домишке Жили летом и зимой Скрюченные мышки.[1] – А как вам миссис Леонидис? – спросил я Тавернера. – Что вы о ней думаете? Он ответил с расстановкой: – Трудно сказать… очень трудно. Ее не сразу раскусишь. Тихая такая, молчаливая, не знаешь, что она думает. Но она привыкла жить в роскоши, это точно. Напоминает мне кошку, пушистую, ленивую, мурлыкающую кошку… Я, правда, ничего против кошек не имею. Они животные симпатичные. – Он вздохнул: – Доказательства – вот что нам нужно. «Да, – подумал я, – нам всем нужны доказательства того, что миссис Леонидис отравила своего мужа – нужны Софии, нужны мне, нужны старшему инспектору Тавернеру». И тогда все будет как нельзя лучше. Но София не была ни в чем уверена, я не был уверен, и, думаю, инспектор Тавернер тоже не был уверен… 4 На следующий день я вместе с Тавернером отправился в «Три фронтона». Положение мое было довольно щекотливым. Мягко говоря, его нельзя было назвать общепринятым. Но и мой старик никогда не был сторонником общепринятого. Кое-какое основание для сотрудничества с полицией у меня имелось. В самом начале войны я работал в Особом подразделении Скотленд-Ярда. Конечно, случай здесь был совсем не тот, но все же моя прежняя деятельность давала мне, как бы это сказать, определенный официальный статус. Отец объявил: – Если хотим так или иначе распутать это дело, нужен источник информации в самом доме. Нам необходимо знать все, что только можно, про людей, живущих в доме. И знать изнутри, а не извне. Вот в этом и будет твоя работа. Мне это не понравилось. Я бросил окурок в камин и сказал: – Значит, я становлюсь полицейским шпиком? Так? Я должен добывать информацию через Софию, которую люблю и которая тоже, как мне хочется думать, любит меня и доверяет мне. Старик просто взбеленился: – Ради бога, оставь эту банальную точку зрения. Прежде всего ты, надеюсь, не думаешь, что твоя девушка убила своего деда?