Думаю, что будет. Часть 2 Оба приготовились постучаться в самое сердце тьмы. Кабинета ему уже недостаточно. Некоторое время Эверт Гренс бродит между окном и дверью, диваном и книжным шкафом, но вскоре, устав цепляться то за одно, то за другое и наступать себе на пятки, выходит в пустой коридор следственного отдела. Эхо шаркающих шагов заполняет гулкое пространство. Без четверти три. Гренс одинок, как и каждую ночь. Около десяти вечера, за два часа до полуночи, самое удобное время проникнуть сюда, если хочешь остаться незамеченным. Прошмыгнуть через черный ход и сразу на лестницу. Лифтов Гренс не любит. В случае чего на площадке возле лифта негде спрятаться, не говоря о самом лифте. Не то что в темных коридорах. Теперь Гренс знает, как кашляет кофейный автомат, прежде чем – как по щелчку – смолкнуть. Словно простуженный. И шипение копировального аппарата, похожее на недовольный шепот. Слишком привычное, чтобы заметить его днем. Гренс вытаскивает мобильник и набирает Марианну Херманссон, – вот уже в четвертый раз за эту ночь. Нет ответа. Одно время, когда Анни не стало, комиссар часто разговаривал с Марианной, потому что она задавала правильные вопросы и не давала его мыслям ускользать в нежелательном направлении. Марианна, как и Йенни, которую Гренс почти не знал, но с которой охотно общался бы и не только во сне, сдержала данное некогда слово держаться от комиссара подальше. И Гренс скучал по ней, что его совсем не удивляло. Прошло одиннадцать недель с того дня, когда он, в насквозь промокшем траурном костюме, смотрел, как падали комья земли на пустой гроб, усыпанный красными розами и голубыми ирисами. С тех пор он ни на минуту не расставался с двумя маленькими девочками. Они играли в его мыслях, взявшись за руки, болтали и никак не желали оставить комиссара в покое. Он нарушил первое правило полицейского – не давать преступникам и их жертвам проникнуть в твою частную жизнь, удерживать их в границах расследования. И это после стольких лет работы в полиции! Он продолжал бродить из одного конца коридора в другой, сквозь пыльный воздух и тишину полицейского участка. Восемь кругов с двумя остановками возле торгового автомата. Джем в алюминиевой формочке, бутерброд с сыром и паприкой. Между тем как сумерки снаружи постепенно начинали рассеиваться. – Гренс? Голос откуда-то сзади заставил его вздрогнуть. – Это ведь ты, кто же еще. Эверт Гренс обернулся. Далеко в конце коридора маячила сгорбленная костлявая фигура. Черт, его засекли. Фигура пошла на Гренса. Шаги длинных, худых ног были гораздо мягче, чем у Гренса, и поэтому почти беззвучны. – Вернер? – Да. Гренс знал инспектора Гуннара Вернера сколько себя помнил. Оба они поступили на службу одной и той же зимой, оба часто задерживались допоздна: дорабатывали последний год до пенсии и одинаково плохо представляли себе, что будет дальше. – Я знал, где тебя можно найти в пятницу вечером. Ну конечно, в коридоре следственного отдела, там, где тебя уже не должно быть. – И откуда же ты это знал? – Шутишь? За сорок с лишним лет службы Эверт Гренс ни разу не покидал этого здания больше, чем на пару дней. Это знают все. Как и то, как ты бродишь здесь под покровом ночи. Готов спорить, что твой начальник тоже в курсе, просто не предпринимает ничего, пока не застиг тебя на месте преступления. Они замолчали, продолжая бок о бок мерить коридор шагами. Когда они в третий раз разворачивались возле лифта, Вернер снова заговорил: – Я хорошо понимаю тебя, Эверт. Вряд ли найдется другое такое место, которое бы так располагало к работе. Такая тишина и никого нет. Последние несколько десятилетий Вернер работал на прослушке. Только таким Гренс его и помнил – в больших наушниках, окруженного множеством разноцветных проводков и мониторов. После реорганизации Вернер перешел из группы прослушивания в национальный оперативный отдел и стал работать не столько со звуками, сколько с изображениями. А именно: вел беспощадную войну с криминалом в Интернете. – Но я спрашиваю себя, чем все это может кончиться, Эверт? Иногда ведь нужно подумать и о себе, так? Не стоит поджигать свечу с двух концов одновременно. А это именно то, чем ты занимаешься. – Я не уйду, пока не разберусь с одним делом, к которому приобщился слишком поздно, чтобы иметь хоть какой-нибудь шанс. Тем не менее… Бросить его я не могу. Я пытался, не получилось. – Именно поэтому я здесь. Вернер резко остановился, Гренс тоже – между комнатой отдыха и гардеробом. – Вот как? – Ты был у меня пару месяцев назад, Эверт. И ушел не раньше, чем взял с меня слово поработать с несколькими весьма специфическими поисковыми словами. – Я говорил с тобой, помню. А потом еще со всеми более-менее здравомыслящими следователями Швеции… Да… Пожалуй, всей Северной Европы. С представителями Интерпола, сколько бы их там ни было, а их, не меньше не больше, сто девяносто человек. А потом еще… – Я говорю о курточке «под зебру» и голубой бабочке. – И? – Твои поисковые слова. Я так и не понял, чем или кем они между собой связаны. – Это то, что я пока предпочел бы держать при себе. – Почему? – Потому что кое-кто очень не хочет, чтобы я занимался этим. Коллеги обменялись понимающими взглядами. – Тогда я молчу. Но я хотел кое-что тебе показать… Вот, смотри. Фотография, которую Вернер распечатал на обыкновенной бумаге, не была ни четкой, ни хорошо сфокусированной. Тем не менее более исчерпывающей информации быть не могло. Гренс даже попятился от неожиданности. – Черт… что это? – Это прислала одна шведская организация, вызвавшаяся нам помочь. Очень активная организация. Они ведут борьбу с… Вернер снова выставил снимок и ближе поднял его к глазам Гренса. – …с торговлей детьми. Сексуальная эксплуатация детей через Интернет. Гренс пересилил себя и взглянул на снимок. – Какой-то аноним пересылал им это фото по каналам. Гренс прищурился и сделал то же, что и обычно в случае фотографий умерших – сосредоточился не на главном персонаже, а на его окружении. Фон, детали интерьера – все это помогает постепенно выстроить образ изнутри, заодно и к нему привыкнуть. В данном случае убогое помещение, резкий свет. Обшарпанные коричневые обои, зеркало. Жалюзи опущены, довольно неаккуратно, планки, цепочки спутаны в клубок. Постепенно взгляд Гренса соскальзывал к центру снимка. Но подготовиться все равно не получилось, только не на этот раз. Девочке, которая улыбалась в камеру, было около девяти лет. Гренс никогда не видел ее раньше. И она была совсем голая, с собачьим поводком, обвивавшимся вокруг шеи. Лица мужчины, который стоял за ее спиной, не было видно, потому что он входил в кадр только по грудь. В одной руке он держал конец поводка, в другой табличку с надписью: «This is the first image in a series of nine»[3]. Гренс боялся даже думать, что представляли собой остальные восемь. – Но зачем ты тычешь мне в глаза этим? С какой стати ты решил, что мне… – Твои поисковые слова. Гренс демонстративно отвернулся. Тогда Вернер зашел сзади, поднес снимок к его лицу и ткнул пальцем: – Вот здесь. Волосы девочки. – Заколка, видишь? Которая скрепляет ее челку на сторону. Гренс вздохнул, следуя взглядом за крючковатым пальцем коллеги. Теперь ее увидел и он. – Голубая бабочка, Эверт. Одно из твоих поисковых слов.