– Доброе утро… Мы с вами не знакомы, но встречались один раз. – Кто вы? – Мы сидели на одной скамейке несколько дней назад… перед белым крестом на кладбище, помните? Зависла пауза. Ее дыхание – Гренс скорее чувствовал его, чем слышал. А когда ее голос вернулся в трубку, он был совсем тихим и осторожным. – На одной скамейке? – Да. – Так это вы? – Да. – И чего вы хотите?.. Как вы вообще узнали, кто я… Мой номер?.. – Из материалов полицейского расследования о пропаже девочки на парковке. Которое, возможно, будет возобновлено. – Но… я не просила об этом. – Я знаю. – Это никогда не афишировалось… Что-то не так с тайной предварительного следствия? – Я… Гренс осекся, не зная, что говорить дальше, и обрадовался, когда она поспешила к нему на помощь. – Так вы полицейский? – Комиссар криминальной полиции. – И не сказали об этом? – На кладбище я был как частное лицо. Женщина опять замолчала. Надолго – Гренс уже думал, что она повесила трубку. – Алло, вы… – Я здесь. И спрашиваю, чего вы хотите? Теперь настала очередь Гренса молчать. Обычно у него хорошо получалось разговорить человека. Но этот случай был не совсем обычный, потому что расследования как такового не существовало. – В общем, я хотел бы встретиться с вами еще раз. На кладбище, если можно. – Романтика. Гренс представил себе, как она усмехнулась. – Это связано с моей работой, не более того. – То есть допрос? На кладбище? – Вы даже не представляете себе, как много места занимает смерть в моей работе. Я всего лишь хотел показать вам несколько фотографий. И минимум формальностей, никаких бумаг и протоколов. Женщина как будто сомневалась, он чувствовал ее осторожное дыхание. Незнакомый мужчина предлагал ей встретиться на кладбище – очень может быть, что на ее месте Гренс повел бы себя так же. – Когда? – послышался уже более уверенный голос. – Прямо сейчас, если вам удобно. – Хорошо. Заеду на кладбище по дороге на работу. Через час вас устроит, комиссар? Спустя час, минута в минуту, Гренс сидел на парковой скамейке перед участком 603, квадрат 198. Он уже побывал на могиле Анни – полил цветы из лейки, убрал напа́давшие листья, вырвал сорняки. Но сегодня он приехал сюда не к Анни, а ради той девочки, чей пустой гроб покоился в могиле несколькими рядами в стороне, и еще ради одной, такой же маленькой, которая будет похоронена здесь через несколько часов. Прошло десять минут, он все так же сидел один. Она опаздывала. Гренс встал, принялся ходить между крестами и могильными памятниками. Иногда останавливался, чтобы посмотреть даты, подсчитать, сколько прожил человек, и повздыхать. Одним был отпущен долгий срок, другим совсем короткий, и это казалось комиссару вопиюще несправедливым. Он вспомнил своего отца, которого видел всего несколько раз в жизни, но за могилой которого, тем не менее, ухаживал. Там был красивый памятник, черная гранитная глыба с высеченными на ней золотыми буквами. Мать Гренса покоилась на другом кладбище, в другой части города. Жена здесь. Дочь – чуть в стороне, в мемориальной роще. Что останется от человека, если уничтожить следы всех контактов с другими людьми? Что объединит разрозненные стороны личности в одно целое? Этого Гренс пока не знал. Совсем недавно он пытался смириться с тем, что, по его мнению, шло не так. Найти в себе новые силы, подняться. И не ради того, чтобы жить как раньше. Вернуться назад, но чуть изменившимся. Потому что измениться – иногда единственный выход. – Я опоздала, простите. Женщина оказалась ростом выше, чем он запомнил. Короткие черные волосы собраны в два «хвостика», и взгляд все такой же уверенный – такие глаза не отводят ни перед чем. – Спасибо, что пришли. Присядем? Гренс показал на не совсем устойчивую парковую скамейку, и они опустились на вчерашние места, как будто успели к ним привыкнуть. – Вы говорили о каких-то фотографиях, – напомнила женщина. И никаких «вежливых фраз». Гренс должен был возблагодарить ее, хотя бы мысленно, поскольку терпеть не мог пустой болтовни. Но вместо этого почувствовал себя слегка разочарованным. – Вы – ее мать, Альвы, я имею в виду. Вы ведь так ее называете? – Да, Альва. – Я не спрашиваю ни о ее отце, ни о других родственниках. Меня не интересует, почему вы одна. Но именно поэтому вы единственная, к кому я могу обратиться. Вы были ее вселенной. Вы знаете, как она выглядела. Вам известно больше, чем кому бы то ни было. Гренс достал из внутреннего кармана пиджака смятый конверт и расправил его, насколько такое было возможно, на деревянных планках сиденья. Вытащил кипу фотографий и протянул женщине. – В тот же день, когда вы потеряли свою дочь на парковке, в полицию поступило заявление о пропаже еще одной четырехлетней девочки, которая также никогда не вернулась к родителям. Верхней оказалась студийная фотография – вымученная улыбка, неуклюжие декорации. – Кто она? – Линнея. Пропала спустя несколько часов после Альвы, в нескольких километрах от вашей парковки. Вы никогда ее раньше не видели? – Очень может быть. – Может быть? – Не уверена, но как будто из объявлений о розыске. Думаю, одно из них лежало в моем почтовом ящике, именно с этим фото. Я запомнила его, потому что и сама… Отчаянный вопль о помощи родителей Линнеи. Похоже, его и в самом деле услышали все в этом городе. – А в жизни видеть ее не приходилось? – Нет. Следующий снимок был копией того, что в позолоченной рамке стоял в детской, которую Линнея все еще делила с братом. Ребенок смеялся в камеру, всем своим видом выражая желание жить. Гренс выбрал этот и еще следующий, потому что на нем Линнея была в окружении других детей. – А теперь взгляните сюда. – Да? – Нет, не на нее. На остальных. Йенни подсчитала, сколько их там было – девять человек. И все выглядели такими же счастливыми, как и Линнея. – И что я здесь такого должна увидеть? – Нет ли среди них вашей девочки? Женщина взглянула на фотографию. Потом на следующую, на которой Линнея тоже была не одна, и таким образом быстро просмотрела всю пачку. – Нет. – Уверены? – Уверена. Альвы здесь нет. Ни на одной из них.