– Вы считаете, что я возьму деньги за продукты, из которых мне же был приготовлен ужин? Гость уже стоял одетый в свое кашемировое пальто. – Вы практически ничего не съели, – Мила пожала плечами и все-таки решилась спросить: – Савелий, вас что-то расстроило? – Что? Нет. Да. Впрочем, это не важно. Простите меня, Мила, я понимаю, что веду себя неприлично, но, поверьте, у меня есть на это причина. Я потом вам обязательно все объясню, но позже. Когда сам для начала все пойму. Хорошо? – Конечно. Вы можете делать все, что считаете нужным. Я и так очень вам благодарна за сегодняшний день. Вы несколько раз меня спасли. А все остальное не важно. Надеюсь только, что вам удастся избежать проблем и неприятностей. – Я тоже на это надеюсь, – мрачно буркнул он и ушел. Мила тщательно заперла за гостем дверь и вернулась в кухню, посмотрела задумчиво на стол, где стояла тарелка с сиротливо лежащим куском мяса, от которого гость отрезал всего лишь небольшую часть. И все-таки интересно, что именно его так напугало? Найти ответ на этот вопрос было все равно невозможно. Мила доела свой ужин и убрала в холодильник практически нетронутую порцию Савелия, вымыла посуду, протерла пол и, забравшись с ногами на диван и убедившись, что рядом свернулся клубочком верный Кактус, с предвкушением долгого и интересного разговора набрала материнский номер. Сегодня ей было о чем рассказать. Сначала она, конечно, собиралась умолчать про нападение на нее, но, во‐первых, обмануть маму было невозможно, а во‐вторых, без этих подробностей ей было никак не объяснить, почему Савелий Гранатов вообще очутился у нее в квартире, хотя они попрощались после утренней поездки, зачем вызвался гулять с собакой и принес продукты. Пришлось рассказывать все. Мама, конечно, разволновалась, но быстро взяла себя в руки, вычленив из дочкиного рассказа главное – она жива и здорова, синяк небольшой, а новый знакомый вызвался обеспечить Милину безопасность, сопровождая ее на прогулках и по дороге на работу и домой. – А он, похоже, настоящий мужчина, – заметила мама, закончив давать советы, как именно минимизировать последствия полученного синяка. – Меня не удивляет, что ты ему настолько понравилась, что он повел себя, как настоящий рыцарь. Просто в наши непростые времена большинство мужчин разучились себя так вести. – С чего ты взяла, что я ему понравилась? – возмутилась Мила. – Вот еще. Просто ему в Малодвинске скучно, а я интересный собеседник. Вернее, это он интересный собеседник, и ему явно нравится, с каким восторгом я его слушаю. – С восторгом, значит, – голос мамы звучал язвительно. – Мама! – Да ладно, ладно. С этим все понятно. И о безопасности твоей Андрей, разумеется, позаботится. Вечером приедет с работы, я попрошу, чтобы он позвонил Соболеву и договорился, чтобы тебе выделили какую-нибудь охрану, да и вообще за тобой присмотрели. Ну да, Александр Соболев был действительно обязан Андрею Погодину, который не только раскрыл убийцу его возлюбленной Вики, но и нашел старинную икону, являвшуюся символом и оберегом Малодвинска. Понятно, что и этот бизнесмен любую погодинскую просьбу выполнит. – Мам, да не надо меня охранять и за мной присматривать, – взмолилась она. – Скорее всего, кто-то пытался отобрать у меня старинные монеты. Город же маленький, слухи сразу разбежались. Никто ж не знает, что нет в этих монетах ничего сверхценного. Не озолотишься на четырех штуках точно. – Слушай, Милка, а вдруг этот негодяй влез к тебе не из-за монет, а из-за того, что ты могла видеть в лесу что-то… Ты бы вспомнила хорошенько. – Мам, ничего я не видела. Я и не углублялась в него, в этот лес. Мы у самой кромки оставались. Кактус сначала начал нору рыть, а потом в кустах заворочалось что-то крупное, я еще успела испугаться, что это кабан или лось, Кактус залаял, побежал туда, я позвала его, и он довольно быстро вернулся, как будто понял, что то, что там было, не представляет для него никакого охотничьего интереса. – Например, если это был не лось, не кабан, а человек, – подсказала мама. – Да даже если и так. Я же его не видела. А Кактус при всем желании описать этого человека не сможет. Кроме того, человек, который тащил меня за волосы, несколько раз повторил, чтобы я отдала, что взяла. А в лесу я ничего не брала. Мне нечего возвращать. Понимаешь? – Если честно, то не понимаю, – ответила мама со вздохом. – И предпочла бы сейчас быть с тобой рядом, чтобы хорошенько во всем разобраться. И желательно вместе с Андреем, потому что его аналитическим способностям я доверяю, разумеется, гораздо больше, чем своим. Ладно, с этим мы что-нибудь придумаем. В общем, Милка, ты главное ничего не бойся, держи хвост пистолетом и будь умницей. Поняла? Мила заверила маму, что поняла. До вечера, к счастью, больше ничего не произошло. И до утра тоже. Почему-то Мила ждала, что Савелий ей позвонит или напишет перед сном, чтобы убедиться, что все в порядке, но он никак не проявился, и Мила легла спать, немного огорченная тем обстоятельством, что он и думать о ней забыл. Мелькнула мысль, что с ее новым знакомым могло случиться что-то нехорошее, но тут же пропала, потому что излишней тревожностью Мила не страдала. Не звонит, значит, занят. Мила была уверена, что не сможет заснуть, постоянно прислушиваясь, не лезет ли кто-то в дом, но уснула сразу, едва коснувшись головой подушки, и открыла глаза от звонка будильника, поставленного на шесть утра. К семи она, как всегда по утрам, приготовила и съела нехитрый завтрак, приняла душ, умело подкрасила лицо, на что из-за замазывания синяка ушло довольно много времени, выбрала практичное и не привлекающее внимания платье. Здесь, в Малодвинске, она носила именно такие – свободные, не облегающие фигуру удлиненные платья или широкие брюки. Она помнила, какую получила выволочку, когда надела узкую, чересчур облегающую юбку в день первого педсовета, и больше моральные устои возрастного педколлектива не смущала. Да и не перед кем ей было наряжаться. Ровно в семь под окном гостиной зашуршала колесами подъехавшая машина. Мила выглянула в окно, ну да, «Альфа Ромео», ее новый знакомый, как всегда, точен. Спустя минуту он уже звонил в ее дверь. – За ночь без происшествий? – спросил он, даже не поздоровавшись, когда Мила открыла. – Да, совершенно. – Тогда выдавайте мне Кактуса и можете не спеша собираться на работу. Во сколько вам там надо быть? – Без десяти восемь, – улыбнулась Мила. Обычно она гуляла с собакой с семи до половины восьмого, после чего заводила пса домой и за двадцать минут неспешного хода успевала добраться до своей школы. Но если Савелий и правда подвезет ее на машине, то езды тут минут семь, не больше. – Давайте вместе погуляем, – предложила она и, быстро скинув тапочки, сунула ноги в утепленные резиновые сапожки. – А то это какая-то эксплуатация человека человеком получается. – Давайте, – согласился он. – Я просто думал, что, может, у вас есть какие-то дела. – Я в это время всегда гуляю с собакой, – ответила Мила. – Так что никаких других дел у меня нет. С утра, как и в прошлые дни, приморозило. Зима не собиралась сдаваться и на календарь ей было плевать. Мила спустилась с крыльца, стараясь не поскользнуться, Савелий придержал ее под локоть. Очень корректно придержал, без всяких вольностей. Господи, и о чем она только думает. На улице еще только начинало светать. Все выглядело серым, полустертым, как бывает в сумеречном мире. Пожалуй, если бы она была одна, ей было бы не по себе. От стены ее дома внезапно отделилась слившаяся с ней фигура в чем-то черном и с капюшоном на голове. Чем-то неуловимым она напоминала вчерашнего нападавшего, и Мила от испуга дернулась, поскользнулась, нога поехала в сторону, она чудом не упала, но удержалась на ногах благодаря подхватившим ее сразу четырем рукам – Савелия Гранатова и неизвестного в капюшоне. – Осторожно, – воскликнул первый. – Камилла Александровна, не бойтесь меня, – успокаивающе сказал второй. – Вы кто? – Я сотрудник Соболева Александра Николаевича. Меня Игорь зовут. С сегодняшнего дня я буду вас охранять. Значит, мама выполнила свое обещание и попросила Погодина позвонить в Малодвинск, и теперь у нее есть охрана. С одной стороны, это хорошо, потому что можно не бояться, что на нее снова нападут. Охранник выглядел так, как ему и было положено по роду службы – высокий, крепкий, с накачанными мускулами. В случае опасности от него было явно больше толку, чем от явно не увлекающегося чрезмерными физическими нагрузками архитектора. С другой стороны, теперь у последнего не было ни малейшей причины два раза в день гулять с Кактусом и подвозить Милу на машине. Гранатов тоже, видимо, сразу это смекнул. – А какие у вас указания, Игорь? Что именно входит в ваши обязанности по отношению к Камилле? – спросил он. – Быть рядом. Сопровождать во время перемещений по городу. Во время уроков находиться перед школой в машине. В остальное время дежурить у дома. – Круглосуточно, что ли? – не выдержала Мила. – Посменно, – спокойно ответил Игорь. – Сегодня моя смена с семи утра до семи вечера. Потом меня сменит мой напарник. Вы не думайте, вы нас даже не увидите, мы вам не помешаем. – Да я и не думаю, – пробормотала Мила. – Да вы, оказывается, на особом счету у отцов города, – с веселой беззаботностью сказал Савелий. – А я-то с вами так по-простому. Но это хорошо, что у вас будет охрана, признаться, меня это успокаивает. За разговорами они шли вдоль улицы, позволяя Кактусу с интересом обнюхивать съежившиеся сугробы под кустами. Возле одного из таких кустов он вдруг застыл, встав в охотничью стойку, и тут же зашелся истошным лаем, натянув поводок. Мила притянула его к себе, наклонилась, чтобы покрепче взять за ошейник, еще вырвется, чего доброго, и тут увидела лежащего в кустах человека. То, что это человек, она поняла сразу, хотя скорее он напоминал куль с тряпьем. Черный и очень грязный. На второй секунде пришло понимание, что это не мужчина, а женщина. Боже милостивый, если они нашли еще один труп, то она этого не переживет. – Там, там, – задыхаясь, проговорила Мила, показывая рукой в кусты. Все детство мама отучала ее от этого жеста, утверждая, что пальцем показывают только некультурные люди. Впрочем, ее спутники уже и сами заметили неладное. – Стойте, Камилла Александровна, – коротко сказал, точнее, приказал охранник Игорь, заученным движением присел, протянул руку, приложил пальцы к шее лежавшей женщины, проверяя пульс. В ответ на его прикосновение куль с тряпьем заворочался с каким-то глухим утробным бурчанием. С некоторым усилием сел, уставившись на застывшую посредине улицы троицу с собакой. Помимо задравшегося на подмерзшем снегу платья, из-под которого торчали бесформенные, опухшие, обтянутые порванными черными колготками ноги, гендерную принадлежность также выдавало лицо, когда-то миловидное, ныне сильно отекшее женское лицо с огромным фингалом под глазом, почище чем у Милы. – Вы кто? – требовательно спросил голос, хриплый, пропитой, но все-таки тоже женский. – Вы как тут очутились? – А вы кто? – спросила Мила. Вспыхнувший в ней испуг уходил, как накатившая на берег волна, стремительно убегающая обратно в море. Кто бы ни была неизвестная пьянчужка, от которой шла ударная волна отвратительного запаха, состоящего наполовину из перегара, наполовину из мочи, она была жива и невредима. Не труп, спасибо тебе, господи. – Я – человек! – гордо, но нетвердо сообщила женщина. Кажется, она была в дымину пьяна. Как это часто бывает у сильно пьющих людей, определить ее возраст было совершенно невозможно. Не двадцать лет, конечно, но вот тридцать и шестьдесят ей можно было дать с одинаковой вероятностью. – Это сомнительно, – Мила стремительно повернулась к сказавшему это Савелию, потому что не узнала его голос. Он был низкий, глухой, наполненный отчаянием и отвращением одновременно. – Зовут тебя… вас как? Сидящая на грязном снегу женщина молчала, внимательно разглядывая архитектора, как будто на нем расцветали невиданные узоры. На Милу и Игоря она не обращала внимания, как будто их тут и не было, а вот Савелий явно вызвал ее живейший интерес. Впрочем, Мила ее понимала. Его распахнутое кашемировое пальто, узкие брюки и лакированные ботинки смотрелись на утренней улице Малодвинска так же странно, как выглядел бы случайно попавший в курятник павлин. – А ты не сумлевайся, – наконец глубокомысленно сказала женщина. – Я, конечно, малость не в форме, в смысле выпимши, но это не мешает мне быть человеком. Я, между прочим, когда-то красивая была, ух. Ты бы меня лет пятнадцать назад встретил, шею бы свернул, вслед смотря. Вот какая я была. А сейчас, вижу, брезгуешь… – Красавчик, – теперь она обращалась уже к Игорю, которого соизволила заметить, – а ну-ка помоги даме встать. Придатки простужу, худо будет. В больницу сейчас попадать хуже, чем в тюрьму. Да и была я там недавно. Сколько времени-то? Как давно я тут… лежу? – Понятия не имеем, сколько вы тут лежите, а времени десять минут восьмого. Утро совсем. Вы правы, нельзя по такой погоде долго на земле лежать. Игорь, помогите ей встать, надо ее домой отвести. Вы где живете? – Вот еще, буду я домой всякую шваль отводить, – обиделся охранник. – Я к ней прикасаться не собираюсь. Изгваздает всего, потом не отмоешься. Если она тут с вечера лежит и не подохла, так и до дому сама доберется. Савелий стоял неподвижно, смотрел на пьянчужку во все глаза, на лице его отразилось страдание. Ну надо же, какая у него тонкая душевная организация. Словно решившись на что-то, он шагнул вперед и протянул женщине руку, в которую она тут же вцепилась. – Давайте я помогу вам встать. Как вас зовут и где вы живете? – На Сокольничьей я живу, – сообщила женщина, поднявшись на ноги и с трудом выпрямляясь. – Знаете, где это? А зовут меня Полина Егоровна. Убедившись, что их «находка» приняла вертикальное положение, Савелий оторвал ее руки от своего рукава и сделал шаг в сторону. – До Сокольничьей один квартал. Ночью вы не дошли всего ничего, – сказал он. – Постарайтесь теперь все-таки добраться до дома. Вас там кто-то ждет, Полина Егоровна? – Дети, – гордо заявила женщина и икнула. – Сын и дочь. Двойняшки. По четырнадцать им.