– Смотрите, товарищ капитан, вот здесь относительно внятные отпечатки. – Лейтенант с загадочной миной опустился на корточки, едва не сделал упор лежа. – Земля тут голая, травы почти нет. Сами взгляните. – Одинцов сделал пару шагов и снова опустился на колени. У парня было острое зрение, и в наблюдательности природа ему не отказала. – Ботинки стоптанные, видите? Рисунка фактически нет. У одного размер нормальный, у другого маленький. Второй и весом поменьше, не так продавливает землю. Первый куда грузнее. И еще один любопытный факт, товарищ капитан. Посмотрите сюда. А потом вот здесь, за дерево и далее. Тот, что тяжелее, сначала пятился, а потом развернулся и побежал. Ничего не замечаете? Он же правую ногу подволакивал, хромал, стало быть. Когда ступал левой, расстояние между следами больше было. Когда правой, делал маленький шажок. И вот эта дорожка. Видите, ступню тащит? Сердце капитана подозрительно екнуло. Парнишка был прав. Следы сорок второго размера тянулись прерывисто, расстояния между ними различались. – Может, мы его подстрелили, Николай? – Невозможно. – Одинцов замотал головой. – Кровь тогда где? Нет ее. Прихрамывал он, товарищ капитан, пришел уже таким. Но вроде не инвалид, бегать может. И стреляет вон как. На душе Ивана становилось тоскливо. Все могло быть в этом мире. Оборотни, перевертыши с талантами лицедеев – они повсюду, это никого не должно удивлять. Но каждый факт нуждается в проверке и подтверждении. – Что-то не так, товарищ капитан? У вас такой вид, словно вы горящую папиросу в постели забыли. – Ладно, не умничай. Наблюдательный ты парень, Коля, молодец. Давай-ка до дороги, проверим еще раз твою наблюдательность. – Дождались судного дня, пришла беда, – бурчал подполковник Редников, вышагивая по кабинету. Он был бледнее обычного, забыл причесаться. – Могу поздравить тебя, Осокин. Нам отказано в доверии. Хорошо еще, если головы наши не полетят. – А можно подробнее, товарищ подполковник? – Молчи и слушай. Я все скажу! – заявил начальник отдела. – Что за школярская привычка перебивать старших? Наше командование не может больше ждать, пока мы своими силами разоблачим вражескую агентуру. В общем, чекисты приезжают. Сегодня будут здесь. Группа офицеров НКГБ. Старший – майор Равикович. Формальная задача – содействовать местным товарищам, то есть нам с тобой, в поиске и обезвреживании фашистских агентов. А фактически мне придется передавать им все дела, и неизвестно, какие оргвыводы последуют. Контрразведка не всесильна, мы еще молодая организация, не набрали вес. Решение принято в штабе фронта. Так что от души, как говорится, поздравляю. Тебя беспокоит что-то еще? – Редников всмотрелся в каменное лицо подчиненного. – Выкладывай, Осокин. Только не юли, говори все как есть! Он слушал Ивана, при этом слонялся из угла в угол, заложив руки за спину. Когда капитан завершил монолог, подполковник уже не выглядел таким потерянным. В глазах его поблескивали искры. – Вот это уже результат, капитан, конкретная зацепка. Ты ведь и сам понимаешь, что это Шаталов! Грузный, хромой, мнит из себя больного, но если присмотреться, то есть еще силы! Циклоп ли он? Не знаю, возможно, что нет, но в деле замешан. Причастна ли племянница? Разбирайся. Не они ли пытались пристрелить вас возле клуба, а когда не выгорело, побежали домой? Кто такой Шаталов, сам подумай. Уважаемый житель города, имеет связи и знакомства во всех сферах. Дружит с военными, с партийными и хозяйственными работниками, с руководством милиции. Представляешь, сколько закрытых сведений к нему стекается! Приходят друзья, хорошие знакомые, кто за ними следит? А если половина из них – это прикормленные, завербованные лица, добывающие для него секретные данные? – Но зачем ему убивать Навроцкого? – Миллион причин, капитан! Ты сам говоришь, что Навроцкий что-то знал, но не решался сказать. Конечно, трудно настучать на друга. А вдруг окажешься не прав? Стыда не оберешься. Значит, хотел сам разобраться, поговорить с Шаталовым. Это же ясно! Покойный Агапов во время киносеанса с кем-то встречался. Твои слова, нет? Это был Шаталов. Их засек Навроцкий, который тоже мелькал там по ходу пьесы. Разумеется, он не знал Агапова и не придал значения этому факту. А назавтра ты ему показал фото трупа, и он вспомнил. Отсюда реакция. Говоришь, отправился к Шаталову обговорить предполагаемое закрытие клуба? Возможно, так и хотел сделать. Но о чем они говорили в действительности, нам неизвестно. Шаталов напрягся, понял, что находится на грани провала и перед рассветом отправился избавляться от старого друга. Кто с ним был – племянница? Только не говори, что эта девица тебе понравилась! Мозгами подумай. Работа у нее такая – нравиться сотрудникам контрразведки! – Товарищ подполковник, все, что вы сказали, логично и вполне возможно, – сухо проговорил Осокин. – Однако не очевидно. Разрешите проверить. Если они виновны, то ответят по закону. Уж поверьте, я буду беспристрастен. Если нет, то какой нам прок в их аресте? – Осокин, что ты хочешь? – Объективности, товарищ подполковник. И чтобы не мешали. Намерен форсировать работу, Одинцов поможет, он парень толковый. Прибудут люди Равиковича, не говорите им о наших подозрениях. Они могут таких дров наломать, что потом не исправить. – Ой, кто бы говорил. – Подполковник ядовито оскалился. – Ладно, ступай, посмотрим. Но все пошло не так, дело рушилось. Сладить с форс-мажорными обстоятельствами было невозможно. Офицеры госбезопасности прибыли через два часа. Их было пятеро, плюс отделение солдат в синих фуражках. С майора Равиковича можно было статую лепить – суровый, принципиальный, с неподвижным лицом. Помимо прочих достоинств он был ростом под два метра, взирал на мир свысока, с легким презрением. – Рад познакомиться, капитан. – Майор протянул руку Ивану. – Организуйте нам, пожалуйста, рабочие места и немедленно введите в курс дела. Некогда тянуть резину. Агенты противника должны быть выявлены в кратчайшие сроки. – У вас большой опыт, майор, не так ли? – Да, побольше, чем у некоторых. – Равикович снисходительно усмехнулся. – До апреля текущего года я возглавлял Липецкое управление, имею многолетний опыт борьбы с врагами Советской власти. Сюда рекомендован лично товарищем Меркуловым, который в курсе ваших сложностей. Прошу не обижаться, капитан. Все ваши наработки, если они не мыльные пузыри, конечно, будут учтены. Составьте письменный рапорт, а позднее мы с вами обстоятельно поговорим. Вы чем-то недовольны? Вскоре вскрылось еще одно неприятное обстоятельство. В девятом часу вечера Георгий Иванович Шаталов и его племянница Антонина были арестованы и отправлены в следственный изолятор. Осокин узнал об этом через час и пришел в ярость. Мотивы Редникова были ему понятны, но чем руководствовался майор Равикович, оставалось загадкой. Глупца на такое задание не бросят. Пусть в конце тридцатых он фабриковал дела, отправлял за решетку невиновных, но это было другое время! Враг теперь конкретный, подмену не сделаешь. Любая ошибка, допущенная сегодня, уже завтра снесет тебе голову! Равикович не мог не понимать элементарных вещей, какой бы он ни был чрезвычайный и полномочный. Майор НКГБ сидел один в кабинете и стучал по клавишам печатной машинки, готовил отчет начальству. – А, это вы. – Усмешка скривила гладко выбритое лицо. – Проходите, капитан. Я сейчас закончу. – В чем дело, майор? На каком основании арестованы Шаталовы? – Работа на немецкую разведку – недостаточное основание? – Это пустые слова, товарищ Равикович. Я не исключаю их причастности, но где доказательства? Следы хромого человека в парке? – Я не понимаю, товарищ капитан, чем вы тут занимались целую неделю, – заявил Равикович, и губы его склеились в циничную улыбку. – Вы правы, следы хромого человека – не основание для ареста всех людей с таким физическим недостатком, но основание проявить заинтересованность, согласны? Пока вы занимались непонятно чем, были опрошены соседи, знакомые Шаталовых. Двое моих сотрудников съездили в поселок Ложок, где у этих людей имеется небольшой загородный дом. Там они тоже поговорили с соседями. Те видели Шаталовых этим летом, пусть и не часто. Племянницу либо самого Георгия Ивановича. При этом держу пари, что замечали они их не всегда. Те могли пробраться в дом скрытно. Попасть туда несложно. По трассе курсирует автобус. – Ну и что? Проверили они, все ли в порядке с домом, пытались что-то вырастить на огороде. – Мои сотрудники имеют полномочия вскрывать любые помещения, – сказал майор. – Замок они взломали, дом и прилегающую территорию осмотрели. В подполе на летней кухне был обнаружен приемопередатчик немецкого производства, с частотой от двадцати до ста шестидесяти мегагерц и дальностью действия до двадцати километров. В том же подвале найдены ключ, наушники и запасная аккумуляторная батарея. Есть все признаки того, что из подвала регулярно выходили на связь – утоптанная земля, табуреты, лежанка из мешковины, блокнот с зашифрованными символами. Это тоже косвенные улики, товарищ капитан, или все же основание пригласить семейство Шаталовых в камеру? Осокин потрясенно молчал. – А ведь в этом не было ничего сложного, Иван Сергеевич. Но вы ничего подобного не сделали. Поэтому не надо нам мешать. Мы сами завершим расследование. С фигурантами дела уже работают следователи. – Они признались? – Пока нет, но скоро признаются под тяжестью изобличающих улик. Еще есть вопросы? В этом деле было что-то не так. Ивана терзали противоречия, мысли его путались. Метание по замкнутому кругу проблемы не снимало. Скорбный лик Антонины стоял перед глазами капитана контрразведки СМЕРШ, вгрызался в мозг. Он понимал, что лики врага разнообразны, но куда деть беснующуюся интуицию? Страшно представить, что происходит сейчас в подвалах. Невиновный человек сам не признается в том, что он фашистский агент, значит, надо заставить его сделать это другими методами, а уж их-то товарищи из НКГБ наверняка отшлифовали. Вечер плавно перетекал в ночь. От хождений по кабинету голова капитана уже кружилась. На него наваливалось оцепенение, потом опять включался привод. В соседней каморке на кушетке спал Одинцов, свернувшись калачиком, беззаботно похрапывал. Временами Осокина брала злость. Пинками поднять, пусть тоже помучается! Однако Иван заставил себя успокоиться, сел за стол, включил лампу, положил перед собой чистый лист бумаги, начал что-то рисовать карандашом, писать фамилии, соединять их стрелками, датами. Он заново проигрывались эпизоды с той самой ночи, когда диверсионная группа Федоренко неудачно приземлилась под городом, анализировал факты, расцвечивал забытые картинки. Что-то щелкнуло под темечком в районе полуночи. Мысль ускользала. Капитану пришлось ловить ее за хвост и крепко держать. Она вырывалась, хлопала крыльями. Осокин схватил карандаш, чиркнул несколько слов. Теперь он об этом не забудет. Иван снова встал, прошелся по кабинету, остановился, начал рыться в карманах, выкладывать на стол их содержимое. Служебный документ, папиросы, зажигалка, спички – это на тот случай, если зажигалка сломается, носовой платок. Какие-то бумажки, скомканные, тоже забытые. Какой же он идиот! Упустил важную деталь! Прав майор Равикович, не место в органах таким лопухам! Осокин отбросил ненужную бумажку, потом другую, наконец-то нашел ту самую, аккуратно развернул, стал всматриваться. Он положил ее на стол, снова шарил в карманах. Неужели не сохранил? Но нет, все нашлось. Иван облегченно выдохнул, пристроил развернутый листок рядом с первым, сел за стол, развернул лампу, стал всматриваться в свои находки. Кожа его покрывалась потом, дыхание вставало колом. Неужели преступник допустил ошибку? Это маловероятно, но возможно. Агенты противника тоже люди, и даже самые опытные из них не застрахованы от досадных промахов. Подполковник Редников еще не спал, когда капитан Осокин пробился через дежурного и возник в его кабинете. Кушетка в углу была разобрана, но начальник отдела пока не ложился. Он сидел за столом в расстегнутом кителе, под рукой у него обреталась стопка документов. Тяжелый взгляд гипнотизировал телефон, переместился на подчиненного. – Разрешите, Виктор Афанасьевич? – Да, входи, полуночник ты наш. С чем пожаловал? Снова будешь жаловаться на майора Равиковича? – Товарищ подполковник, надо приостановить допросы. Вскрылись новые обстоятельства. – Голос Ивана звенел от волнения, готов был вот-вот лопнуть. Он осекся. Тяжелым взглядом подполковника можно было сваи забивать. – Что-то случилось, Виктор Афанасьевич? – Да, случилось. Несколько минут назад звонил Равикович. Его люди перестарались с моральным и физическим прессингом. Георгий Иванович Шаталов скончался во время допроса от разрыва сердца. Сейчас уже не выяснить, что там происходило, следователь уверяет, что просто задавал вопросы. Внезапно Шаталову стало плохо, он схватился за грудь, вспотел, тяжело задышал. В общем, когда прибежал тюремный врач, арестант уже скончался, дыхание не прослушивалось, пульс отсутствовал. Осокин потрясенно молчал. Добились своего, умельцы хреновы! – Что с Антониной Викторовной? – с трудом проговорил он. – Так получилось, что она узнала о смерти Шаталова. Следователь проболтался. Хотел как лучше, кретин. Задержанная перестала разговаривать, находится в трансе, не реагирует ни на свет, ни на крики, ни на физическое воздействие. – Пусть приостановят допрос, Виктор Афанасьевич! – Да не кричи, слышу я тебя. Подожди, капитан. – Редников энергично растирал виски. – Что ты там нес про новые вскрывшиеся обстоятельства? – Майор Равикович ошибся. По его милости погиб невиновный человек. Шаталов и Антонина не являются вражескими агентами. Я, кажется, знаю, кто «крот». – Брось, Осокин. Есть убедительные улики. – Что, по-вашему, сделает настоящий резидент, почувствовав угрозу? Он отведет от себя угрозу и подставит другого человека. А уж насколько убедительно «крот» это сделает, зависит от его фантазии и возможностей. Изобразить хромого – мелочь, а на мысли наводит. Обязательно станем копать, всплывет дом в Ложке. Прибудут туда оперативники, а там награда – радиостанция и все, что при ней должно находиться. При этом Шаталов вообще не в курсе происходящего. Знакомство подполковника с уликами, найденными Иваном, продолжалось несколько минут. Они не были бесспорными доказательствами, но тоже наводили на мысли. Эту версию стоило проверить.