– На чем мы остановились? – Сторож раньше видел напавшего на него типа? – Никогда. Сторожа обнаружили Фирруцца и еще двое конюхов. Тот лежал связанный, с кляпом во рту и с сотрясением мозга. – Значит, Ипполито никак не мог позвонить Эстерман, чтобы сообщить о краже. – Ясное дело. – Может, это был Фирруцца? – Этот? Исключено. – Тогда кто? – По-твоему, это важно? Я могу продолжать? – Прости. – Фирруцца и остальные сразу заметили два пустых стойла и поняли, что увели двух лошадей. – Как двух? – опешил Монтальбано. – Именно. Двух. Коня синьоры Эстерман и коня Ло Дуки – они похожи. – Ты хочешь сказать, что они никак не могли выбрать и на всякий случай увели обеих лошадей? – Я спросил у Пиньятаро, и он… – Кто такой Пиньятаро? – Один из конюхов. Маттео Пиньятаро и Филиппо Сиркья. Пиньятаро утверждает, что из тех четверых или пятерых конокрадов хотя бы один разбирается в лошадях. Он заметил, что из сарая забрали упряжь, включая седла, для двух лошадей. Так что вряд ли воры действовали наугад – скорее всего, они знали, что делают. – Как их вывезли? – В специальном фургоне. Местами еще видны следы шин. – Кто известил Ло Дуку? – Пиньятаро. Он и скорую для Ипполито вызвал. – Значит, это Ло Дука велел Пиньятаро позвонить Эстерман. – Вот приспичило тебе выяснять, кто ей звонил! Можно хоть узнать почему? – Да я и сам не знаю. Что еще? – Это все. Тебе что, мало? – Да нет. Ты неплохо справился. – Спасибо, маэстро, за столь щедрую похвалу. Тронут до глубины души. – Мими, иди ты знаешь куда! – И как нам себя вести? – С кем? – Сальво, у нас не автономная республика. Наш участок подчиняется полицейскому управлению Монтелузы. Или ты забыл? – И что? – Расследование ведется в Монтелузе. Разве нам не надо поставить их в известность о том, как и где была убита лошадь синьоры Эстерман? – Мими, ты сам подумай. Наши коллеги ведут расследование, и рано или поздно они допросят синьору Эстерман. Верно? – Верно. – А синьора Эстерман наверняка передаст им слово в слово то, что узнала от меня о своем коне. Верно? – Верно. – Тогда-то коллеги из Монтелузы и прибегут к нам с расспросами. А мы им должным образом ответим – тогда, но не прежде. Верно? – Верно. Но почему сумма всех этих верных вещей дает неверный результат? – В каком смысле? – В том смысле, что наши коллеги могут спросить, почему мы сами не сообщили им… – О, мадонна! Мими, у нас нет заявления от потерпевшей, а они не известили нас о краже лошадей. Счет равный, ноль-ноль. – Тебе виднее. – Вернемся к теме. Когда ты пришел на конюшню, сколько лошадей было в стойлах? – Четыре. – Значит, когда явились конокрады, лошадей было шесть. – Да, но к чему эти подсчеты? – Это не подсчеты. Я пытаюсь понять, почему конокрады, раз уж они проникли на конюшню, не увели всех лошадей. – Может, им фургонов не хватило. – Ты ведь шутишь, да? – А ты сомневаешься? Знаешь что? На сегодня я сказал достаточно. Бывай. Он встал. – Мими, пусть не кардинально другую оправу, раз Бебе именно такие нравятся, но хотя бы немного посветлее… Мими чертыхнулся и вышел, хлопнув дверью. Что означает вся эта история с лошадьми? Куда ни кинь, везде что-нибудь да не сходится. Например: коня Эстерман похитили, чтобы убить. Но почему его не убили на месте, а довезли до пляжа в Маринелле? А лошадь Ло Дуки – ее тоже украли, чтобы убить? Где они этим занялись? На пляже в Сантоли или недалеко от конюшни? И если одну лошадь убили, а другую – нет, то что это должно означать? Зазвонил телефон. – Синьор комиссар, тут до вас вроде как синьора Стрёмстрём. А Ингрид что понадобилось? – По телефону? – Так точно, синьор комиссар. – Переключи. – Привет, Сальво. Прости, что утром не попрощалась, но я вспомнила об одном деле. – Ерунда. – Слушай, мне звонила Ракеле из Фьякки – вчера осталась там ночевать. Она согласилась выступить на лошади Ло Дуки, сегодня днем будет ее объезжать, поэтому снова заночует во Фьякке. Несколько раз повторила, что будет рада, если ты приедешь на нее посмотреть. – А ты все равно бы поехала, даже без меня? – Поехала бы, хоть и с камнем на сердце. Всегда езжу смотреть, как выступает Ракеле. Он прикинул так и эдак. Конечно, тамошняя надутая публика невероятно действует ему на нервы, но, с другой стороны, это отличная возможность получше разобраться в друзьях и возможных недругах синьоры Эстерман. – А в котором часу скачки? – Завтра в пять. Если ты согласен, я заеду за тобой в три.