Тварь пошевелилась, расплющиваясь по потолку, словно демонстрировала мне свое послушание. Давить на нее силой своего гнева, а точнее – ненависти, было тяжело, но это работало! – Максим, давай отойдем, – попросила я. Получилось очень тихо, все силы были направлены на то, чтобы не дать твари пошевелиться. От нее шел какой-то сигнал, какая-то волна, но я не могла осознать, какая именно. Почему-то вспомнилось, как скулил подброшенный во двор щенок. Давным-давно, в детстве, когда я еще могла видеть. У него были большие карие глаза, они слезились, и малыш жалобно, с подвыванием, пищал, потому что одна лапа у него опухла… Я даже цвет шкуры вспомнила, бежево-серый. Или это скулила раздавленная по потолку тварь? Я делала ей больно? В голове снова возникла картинка со скулящим щенком. Я так глубоко сосредоточилась на твари, что потеряла контакт с окружающим и, пятясь, налетела на капитана, воткнувшись локтем куда-то в район солнечного сплетения. Он хэкнул, поймал меня и подвинул кресло под самые колени так, что я скорее упала в него, чем села. – Прости, я задумалась. Получилось фальшиво и глупо. – Свет, что с тобой происходит? – не стал бродить вокруг да около Максим. – Не дави, – предостерегающе вмешался Вячеслав, но в этом не было необходимости. Тварь слов не понимала, а эти двое – Максим и его друг – были единственными, с кем я могла поделиться. – Я научилась его немного понимать. И немного контролировать, кажется. Это хорошая новость. Как сообщить остальное, чтобы они не потащили меня к психиатру, я не знала. – Есть и плохая? – осторожно поинтересовался Вячеслав. Он вспотел еще тогда, когда я сказала, что тварь в комнате, а сейчас запах усилился и стал ядовито-острым. – Не то чтобы плохая… – Я тянула время, подбирая слова. – Оно может исследовать мою память, чтобы подбирать ассоциации. Так я понимаю, чего оно хочет или чувствует. – Ты хочешь сказать, что позволила этой гадости копаться в своей голове? – очень спокойно, четко разделяя слова так, что они падали в повисшей тишине, тяжелые, словно камни, спросил Максим. Я приняла бы его гнев на свой счет, если бы не была уверена, что он смотрит сейчас туда, где жмется к потолку тварь. Если бы капитан мог на нее воздействовать, как я, там и мокрого места не осталось бы. – А меня не спрашивали, – пожала я плечами. – Постой, Макс! – Вощин подался вперед вместе с заскрипевшим креслом. – Света, а вы можете спросить, чего оно хочет? Откуда взялось? – Увы. Оно не понимает слов. Все, что я сумела принять, относится к ощущениям: голод, боль. – Хм-м. Основные инстинкты? – задумчиво пробормотал Вячеслав. – Думаешь, это животное? – спросил его капитан. – Понятия не имею, можно ли назвать животным то, что не выражается материально в нашем мире, – все так же задумчиво пробормотал Вощин. – Короче, Ватсон, что делать-то будем? – Хороший вопрос. Света, насколько вы его контролируете? Я прислушалась к неподвижно замершей твари. Встала и направилась в коридор, обогнув кресло капитана. Тварь робко шевельнулась и мгновенно оказалась прямо над моей головой, взбаламутив густой упругий воздух. Стоило мне остановиться, тварь замерла тоже. Я ткнула ее импульсом неприязни и ощутила, как она съеживается. В детстве меня восхищали черепахи – домик прямо на спине! То, как съежилась тварь, напомнило мне черепаху, прячущую голову и лапы в панцирь. В комнате стояла тишина, Максим и Вячеслав следили за мной молча. Оставалось только надеяться, что я не кажусь им чокнутой. Впрочем, я и сама не слишком была уверена в том, что это не так. Вернувшись к столу, я сказала: – Оно меня как будто побаивается, но держится рядом, как привязанное. – Твою дивизию! – ругнулся капитан. Судя по тону, сумасшедшей он меня не считал, напротив – окончательно поверил в то, что в комнате нас не трое, а четверо. Вячеслав вынырнул из своей задумчивости и задал вопрос, который мне бы следовало задать самой, и много раньше: – Сколько тварей было в хосписе, Света? Я похолодела. Действительно, их же было пять, куда делись остальные? Что будет, если они появятся все вместе? В том, что я не удержу даже двоих, я не сомневалась, не говоря уже о пятерых… Горькое воспоминание о той ночи, когда умер Гарька, быстрое, ранящее, проскочило в голове. Тварь неожиданно зашевелилась, метнулась туда-сюда по потолку. Я завертела головой, пытаясь отследить ее перемещения. – Что происходит? Максим схватил меня за руку. – Не знаю. Я вспомнила хоспис, оно задергалось. Мечется. – Света, постарайтесь успокоиться, – мягко попросил Вячеслав. Легко сказать! Меня накрывали тяжелые волны страха и тоски. И это был не мой страх. Не моя тоска. – Максим! – Я повернулась к капитану, осененная догадкой. – Оно потерялось, вот почему прицепилось ко мне! Там, в хосписе, пока мы воевали, остальные, видимо, ушли, а этот замешкался… – Чудесно, – пробормотал Максим. – Где-то гуляют остальные. Будем надеяться, что они еще не научились убивать… Когда мы подъехали к дому капитана, было около двенадцати ночи. Меня неожиданно разморило по дороге, напала такая сонливость, что даже присутствие твари уже не вызывало никаких эмоций. Безразличие и единственное желание – спать – приглушили все чувства. Максим довел меня до дверей своей квартиры так осторожно, что не позволил ни разу споткнуться моим заплетающимся ногам. В прихожей басовито взревел Матрос и тут же замолчал, только мягко протопали по полу лапы. – Чует он эту тварь, что ли? Хвост распушил и ускакал, – проворчал капитан, подталкивая к моим ногам тапки. Я уже стянула кроссовки и стояла в одних носках. Шлепанцы были огромными, ноги просто утонули. Шею бы в них не сломать. – У меня пол холодный, – извиняющимся тоном пояснил Максим и очень буднично предложил: – Давай пройдемся, покажу, где у меня что. Кстати, ты есть не хочешь? Пол был холодным, но меня неожиданно бросило в жар. Сонливость слетела, не оставив и следа. Вернулись смятение и нелепые, крамольные мысли, которые крутились в голове весь вечер. Чего ждать от капитана? Или лучше не ждать, чтобы не разочароваться потом? Экскурсия оказалась короткой – жилище капитана было ненамного больше моего, да и планировкой дома советских времен не слишком различаются, так что туалет, ванную и кухню я могла найти самостоятельно без особого труда. – Я постелю тебе на диване в гостиной, хорошо? – Конечно, – кивнула я. Кровь прилила к щекам. Помнится, я на нем уже спала, пьяная. – Максим, если почувствуешь что-то, если станет нехорошо, крикни, ладно? Я вдруг подумала о том, что не смогу контролировать тварь во сне. – Ладно, – неожиданно согласился он. – Ты не боишься? Капитан помолчал, как будто прислушивался к себе. – Нет. Не боюсь. Не могу понять, как мне может причинить вред то, чего на самом деле нет. При всем, что случилось, при всем, что знаю об этой твари, – не могу понять. – Оно есть. И оно здесь. Я подняла плечи, обхватив себя руками. Тварь зависла в углу кухни – беззвучная, неподвижная, ждущая. Максим подошел совсем близко, молча обнял меня. Я уткнулась носом ему в грудь, прямо в вырез расстегнутой рубашки, и замерла, боясь сделать вдох – мешало сердце, внезапно подскочившее прямо к горлу. В его руках было так уютно, так спокойно и так неописуемо правильно, что я в этот момент даже забыла о том, что мы в кухне не одни. Я стояла бы так целую вечность… – Пойдем, тебе надо поспать. Голос у него сел, звучал хриплым шепотом, от которого меня пробрал озноб, а глупое сердце кувыркнулось в горле и ухнуло куда-то в живот. Я только молча кивнула, легонько стукнувшись лбом ему в грудь, и разжала руки, которые, оказывается, крепко обнимали напряженную спину капитана… Глава 4 Матвей Лысько, по прозвищу Лысый, проснулся от грубого тычка в плечо. В комнате было темно, и разглядеть, кто стоит возле двухъярусной кровати не представлялось возможным. С верхней койки доносилось хрюкающее похрапывание – там спал Веник – тощий мужичонка неопределенного возраста, который не числился лаборантом у прибабахнутого профессора, а работал в цехах кем-то вроде бригадира, но жил вместе с Матвеем и молдаванином Трофимом. У него даже была возможность выходить за территорию, в город. Тогда он приносил сокамерникам, как называл Трофима и Матвея, сигареты и пиво. – Одевайся, быстро, – приказали из темноты. Ни тон, ни голос не позволили Матвею возразить. Отчего же не одеться? За те деньги, что он отправлял домой, в Тернополь, кривляться не стоило. Да и вообще с ребятами, которые здесь заправляли, он ссориться бы не стал. Видал он похожих и раньше. Скажешь слово поперек, и хорошо, если на улице окажешься, а то и пропадешь навеки. На улицу Матвею не хотелось, особенно учитывая то, что у него не было никаких документов – все они хранились у нанимателя.