— А ты не пробовал покорять женщину лаской? Чтобы она хотела отдать тебе все, что имеет. Чтобы хотела! Понимаешь, о чем я? Или ты… Тебе надо врага довести до истерики, чтобы было смешнее его завоевывать? — Неплохой вариант. Может, когда-либо применю в профессиональной практике. На тебе не получится, потому что ты мне не враг. — Но и не друг. Он промолчал. — Тебе обязательно нужно брать стены штурмом? Сначала поссориться с соседями, чтобы потом ломать их оборону? Вместо того чтобы спокойно зайти в ворота и по-дружески попить чайку? — При штурме завоеватель получает гораздо больше. И необязательно казаться вежливым. Меня не учили вежливости. Некому было. Девушка снова открыла рот, чтобы как-то отбрить его наглость, но тут же закрыла. В принципе он был прав. А она разозлилась. И тут Лена поняла, что Грузинский вал, по которому они сейчас двигались не быстро и не медленно, ведет аккурат к Белорусскому вокзалу. До самой площади Лена не сказала ни слова, а там спокойно повернула налево, нашла случайную дырку и воткнула свою машину на парковку. — Выходи! Тебе сюда. Надеюсь, на электричку ты все же успеваешь, — не веря сама себе, потребовала она. — Извини, что не провожаю. Не беспокойся, ты мне ничего не должен, считай, я подвезла тебя по-дружески, бесплатно. Надеюсь, ты исправишь свое поведение в будущем, тогда снова и поговорим. — У тебя еще оставалось так много слов! Надо же! Ты запасливая. Оборотень открыл глаза и огляделся по сторонам. — Причем слова-то вроде все знакомые, но как-то странно звучат все вместе… Я ничего не понял. Не успел уловить смысловые связи. Слишком шустрый поток. Повтори, пожалуйста. Как говорится, еще раз и помедленнее. Лена уже совсем бесилась. — Слушай, ты, шкаф, воображающий себя человеком!.. — Успокойся. Если я не такой, как те, к кому ты привыкла, то это еще не значит, что я вообще не человек. — А тебе, значит, можно не принимать во внимание то, что я не такая, как те… не знаю, кто они там такие, — благоразумно осеклась и уточнила Лена, — те, кого ты знаешь. Если тебе плевать на то, что мне не очень приятно твое общество… зачем ты вообще тогда со мной общаешься? — По двум причинам. Успокойся и езжай. Я никуда не пойду, потому что сегодня ты — моя… Ну, или я — твой. Может, такой расклад тебе больше понравится, хотя нет разницы. — Очень даже есть! — отрезала Лена. — Вот, уже находим точки соприкосновения. Сегодня я — твой. И рад, что в таком раскладе ты уже рада. Девушка резко выключила зажигание и потянулась открывать свою дверь. — Я пошла за милицией. Подожди, не уходи никуда, не напрягайся! — Не бесись, — Оборотень взял ее за руку и мягко потянул на место, не давая выходить. — Лучше успокойся и езжай, и я обещаю тебе рассказать по дороге, почему я тут. Она думала секунд пятнадцать, не меньше, потом все же оттаяла. Или любопытство взяло верх? Девушка снова завела мотор и мягко сдала назад. — Рассказывай, — требовательно напомнила она ему, когда машина выбралась из затора на привокзальной развязке и зашуршала по удивительно свободной для этого времени суток Тверской. — Мы куда, кстати, едем? — как бы отсрочил свой ответ Оборотень. — К моей знакомой. Еще днем мы договорились повидаться сегодня вечером. И я решила, что это как раз хороший вариант для нас всех, всех троих. — Я не играю в групповой секс. К тому же я — твой. А не ее. Девушке польстила такая преданность. — Может, она тебе больше понравится! Надеюсь, что благодаря этому ты от меня отвалишь. — Не надейся. Сегодня ночью я буду обнимать тебя. Тут я и твое будущее знаю, потому что, как ты и сама чуть раньше поняла, оно связано с моим. А про подругу мы не договаривались. — Тогда — выходи! Лена уже просто играла, совершенно не желая того, чтобы он вышел. Все же, выдерживая роль, девушка включила правый поворот и явно вознамерилась прижаться к правой обочине. — Нет. Езжай дальше. Пусть для начала побудем гостями у подруги. Ночи пока еще длинные. — Если уж на то пошло, то мы вообще ТАК не договаривались. Не договаривались, что ты будешь себя так вот вести. — Мы же вообще не договаривались о том, как мне надо себя вести. Потому я ничего не нарушаю. Кстати, заметь, — вдруг Оборотень вынырнул из полудремы и поднялся в кресле повыше, — я даже не спрашиваю, сколько у подруги комнат и кроватей. Я уверен в нашем ближайшем будущем и знаю, что нам двоим найдется уютное место. — Ты понимаешь, что это — насилие? — А что ты делала в офисе? Ты это как называешь? Девушка ухмыльнулась. Все-таки этот Оборотень не просто солдат. Где-то он успел нахвататься навыков в казуистике. Чего она не могла и не хотела отрицать хотя бы сама перед собой, так это того, что ей с ним было интересно. Забавно. — Я это называю кокетством и заигрыванием, — без тени улыбки сообщила она. — Собственно поцелуй твой, навязанный мне насильно, — это насилие, как ты сама ни воображай, — поучительно отозвался он. — Ну а кокетство и заигрывание — это тем более не что иное, как тактика для заманивания жертвы в сети. Ты хотела сделать меня своим, но претендовала на то, чтобы я этого захотел будто бы сам и сам бы сделал. Манипулированием это называется, милая Лена. А оно тоже есть насилие. А теперь, когда я делаю именно то, на что ты меня всеми своими ужимками и действиями подталкивала, ты откатила назад. Почему? Потому что ты хотела, чтобы я унижался перед тобой, умаляя, сгорая от распаленного тобой во мне желания! Мое же поведение не совпадает с выдуманной тобой картинкой. Это несовпадение повергло тебя в панику. Люди всегда боятся, когда не узнают. Когда реальность не совпадает с их снами, фантазиями. — Ты, похоже, не совсем дурак. Где-то успел подучиться шарить в психологии. — Жизнь научила. Заставила. Поводов было много, чтобы думать. Ради выживания. — Бедняжка, — язвительно улыбнулась она, вовсе не желая входить в его положение. — Да, ты не дурак, но мужлан, это точно. Солдафон. И далеко не все ты понимаешь. Можно даже сказать, что ты и есть дурак, потому что… — Да ладно. Успокойся. Расслабься. Я прекрасно понимаю, что ты развлекалась и не подумала, не додумалась подумать, что я могу воспринять все буквально. Ну так знай, что люди бывают разные. Некоторые не стесняются, не прячут свои желания, так что не следует их нагло распалять и провоцировать… развлекаясь! И радуйся, что это я, а не какой-нибудь до тошноты голодный бычара. У Лены перед глазами ярко нарисовался образ верзилы, исписанного уже не читаемыми синими татуировками. Как бык на красную тряпку, он идет на нее, широко расставив руки. Ее передернуло. — Глупости! — тут же справилась с видением и отогнала неприятные мысли девушка. — Яс таким бы не стала заигрывать. А ты, стало быть, не голодный, да? Оборотень молчал. Он снова сполз в кресле, положил голову на спинку и закрыл глаза. — Эй, солдат! Не спать! Ты кое-что должен, между прочим. — Рассказать, почему я тут? — Да. — Первое, — начал он, не открывая глаза, — потому что ты сама нарвалась. Попросилась ко мне в компанию. — Ну, мы это только что обсудили… — Вот видишь, я уже выполнил одно свое обещание. Ты даже не заметила, как это случилось. Больно же не было? Ну, может, возбудилась немножко, но это же хорошо. Так что не бойся меня. — О’кей. Вторая? — Лена сама с удивлением отметила, что уже, кажется, научилась не реагировать болезненно на выходки Оборотня. — Я хочу тебя. Лена удовлетворенно приподняла одну бровь, но ни звуком не выдала то, что ей приятно это слышать. — Изнасиловать, — добавил парень. Вторая бровь, взлетев, присоединилась к первой, отразив глубокое изумление хозяйки. — Ты хочешь меня что? — медленно уточнила она. — Изнасиловать, — не открывая глаз, даже не шевельнувшись, ровным голосом подтвердил Оборотень. — Ты это так говоришь, будто это то же самое, что «я хочу пить». — В моих желаниях это равноценно. — То есть? — Ну а ты о чем размечталась? Оборотень снова взбодрился, выпрямился, но лицом к Лене так и не повернулся. Он все время разговаривал с ней, но ее реакциями как будто не интересовался. Он смотрел в окно прямо перед собой и рассуждал: — Ты думаешь, что изнасиловать — это только наброситься против желания жертвы где-то в темном углу улицы или какого-то офиса, порвать одежду, избить, чтобы уже не рыпалась, и потом засунуть свой член в обмякшую тушку, как в резиновую куклу? — Ты так делал? — Я хочу совершенно обратного, — проигнорировал он ее вопрос. — Я хочу, чтобы ты билась в экстазе. Снова и снова. До полного истощения. Пока в твоем теле есть хоть какие-то силы чувствовать наслаждение и боль и переживать эмоции. — Блин! — Лене показалось, что она заметно краснеет от нахлынувшей горячей волны возбуждения. — Что?