– А как серьга могла попасть к Пушкину? Они были знакомы, я знаю… но… – Ничего такого, не волнуйтесь. Впервые Пушкин увидел Елизавету Алексеевну на открытии лицея. Мог ли он с горячей африканской кровью в анамнезе не влюбиться в этакую блистательную красавицу? Не отвечайте, вопрос риторический. Императорская семья проводила лето в Царском Селе, а бесшабашные лицеисты частенько через забор залезали в парк, в том числе по ночам. Александр даже жаловался директору лицея, что его воспитанники обобрали все яблоки в царском саду. В ходу была легенда, что как-то летней ночью Пушкин видел купающуюся в пруду Елизавету Алексеевну. – Я читала, что лицеистом Пушкин был все время в кого-нибудь влюблен. – Э-э-э… Не путайте влюбленность в смертных женщин с бессмертной любовью к богине. Помните? «Я, вдохновленный Аполлоном, Елизавету втайне пел!» – Как у Петрарки и Беатриче? – Да! Пока еще я не знаю, как серьга императрицы могла оказаться у мальчишки-лицеиста, но допускаю, что это вполне возможно. Надо вернуться к воспоминаниям бывших лицеистов. Вдруг где-то что-то проскочит. Но Глафира, глядя на его горевшие лихорадочным румянцем щеки и полубезумные глаза, решила, что больше потакать его капризам не будет. – Олег Петрович, вы ужасно устали, и сегодня я уже не могу позволить вам никакой нагрузки. – Подождите, голубушка Глафира Андреевна. Я ведь не сказал, что брошусь на поиски с низкого старта. Позвольте только закончить историю об отношениях поэта и императрицы. – Завтра. – Нет, сейчас. – А лекарство за вас кто будет принимать? Пушкин? – Умоляю, умнейшая и славнейшая Глафира Андреевна, не поминайте Александра Сергеевича всуе! – Хорошо, не буду! Не волнуйтесь только! – Да как же не волноваться, голубчик мой! Ведь вам самой ужасно интересно. Так? – Так, но… – Вы думаете, что я устаю от роли рассказчика? Отнюдь! Поверьте, так я отдыхаю! – Только сначала переложу вас на кровать, договорились? Через час у нас массаж, будете уже готовы. Бартенев помогал ей сильными руками, и вдвоем они благополучно переместили его на кровать. – Помните, я давеча упомянул о Донжуанском списке Пушкина? – Конечно. Даже в школе о нем рассказывают. – Неужели? – поразился Бартенев. – Не знал, что эта тема включена в школьную программу. Так вот, среди женских имен в нем есть одно неназванное. Пушкин обозначил его двумя латинскими буквами «N». В разные годы исследователи доказывали, что под ними скрываются то Мария Раевская, то Наталья Кочубей. Ерунда, я считаю. Речь шла о самой главной любви поэта – Елизавете Алексеевне Романовой, жене Александра Первого. Только ее имя он не посмел назвать в длинном списке своих душевных привязанностей. И не только потому, что она была императрицей. Это женщина другого толка. Рядом с ней все остальные – просто «колхоз», как сказала однажды одна известная писательница. – Он любил ее платонически? – Без вариантов. Ему нужна была именно такая любовь: тайная, светлая, безнадежная, чистая. Для другой имелось много охотниц. Но не Елизавета. – Значит, последнее письмо адресовано ей? – Почти уверен. То есть я точно уверен, но доказать это можно будет, лишь когда мы узнаем тайну серьги. А мы ее узнаем. – При вашем характере – не сомневаюсь. – Кстати, знаете ли вы, хотя, конечно, не знаете… Некоторые уверены – и я в их числе, – что знаменитое «Я помню чудное мгновенье» посвящено вовсе не Анне Керн. – Как так? Любому школьнику известно… – Да Керн просто приняла желаемое за действительное! Она нашла стихотворение среди страниц «Евгения Онегина», стала пытать Пушкина, приставать, и ему пришлось нехотя согласиться, что написано о ней. Не мог он сказать правду, и все тут! – Вы меня удивили! Еще одним мифом меньше. – Зато другим больше! – засмеялся Олег Петрович, поправил подушку под головой и совсем другим тоном сказал: – Получается, он знал, что Елизавета Алексеевна не умерла в двадцать шестом году в Белеве. – Это вы о чем? Бартенев посмотрел на нее задумчиво. Версии А время между тем шло. «Сегодня домой попаду к полуночи, и то, если повезет», – подумала Глафира, заканчивая массаж ног, и хотела вздохнуть, но удержалась. Конечно, если бы не Мотя, которая, наверное, уже сто раз разогревала ужин, она бы слушала рассказы Бартенева до утра. Надо бы сказать Стасику, что… А где, кстати, он? Глафира глянула на часы и забеспокоилась еще больше. Без четверти восемь. Уже два часа, как он должен ее сменить. – Олег Петрович, Стас звонил? – Нет. Господи, уже почти восемь! Что же вы молчите! Срочно звоните! Глафира набрала номер Стаса и минут пять слушала переливы то ли японской, то ли китайской музыки. – Алло, – наконец лениво ответили ей, – кто говорит? – Я говорю! Мне уходить пора. Ты где? – Черт-те где! – весело ответили ей. – Стас, уже восемь вечера, ты собирался быть к шести. – Ничего я не собирался. Это вы все меня собирались уморить в вашей богадельне! «Пьян до бесчувствия, – поняла Глафира. – Ну и что мне теперь делать?» – Что там? – тревожно спросил Олег Петрович. – Кажется, Стас… занят. Она решила быть дипломатичной, чтобы не портить и без того напряженные отношения между родственниками. – Напился, – проницательно заметил Бартенев. – Ну что ж, не возьмусь его осуждать. Жизнь со мной – не сахар. Он человек молодой, охочий до удовольствий, как и все в его возрасте. Я смело могу дождаться его один. «Только мне-то что теперь делать?» – мысленно возмутилась Глафира, а вслух сказала: – Ничего экстраординарного не случилось. Останусь у вас до его возвращения. – Об этом не может быть и речи! – запротестовал Бартенев. – Сейчас же отправляетесь домой! Я отлично справлюсь и без вас! – Ни минуты не сомневаюсь в ваших способностях, но я останусь. – Профессиональный долг не велит? – иронично прищурился он. – Всякий. И профессиональный тоже. Позвоню Моте и лягу на диване. – Вот этого я и боялся! – Чего? – Что об этом узнает Матрена Евсеевна! Я ее боюсь до колик! Она меня за вас поедом будет есть! – Нет, поедом – не ее стиль, – задумчиво сказала Глафира. – Она вас сожрет за один присест. Сразу, чтобы и костей не осталось. – Боже! – панически заголосил Бартенев. – Вы шутите, а у меня в самом деле колики начались! Скорее вколите мне снотворное, чтобы я даже не слышал вашего с ней разговора! – Лучше в коридор выйду.