Он окинул взглядом свое истерзанное тело, ногу, раздувшуюся, будто воздушный шарик. — Но со мной-то произошло. Почему с ней не может? В свете неоновых ламп лицо мадам Вассер выглядело как-то болезненно. Зеленоватая бледность его явно не украшала. — Я думала, что вы поняли, за все это время… — Понял что? Она так быстро закрыла лицо руками, что он подумал, что она расплакалась. Но когда ее лицо снова появилось перед ним, на нем не было и следа слез. Напротив, выражение ее лица было таким же спокойным и даже чуть более решительным. Она медленно направилась к двери. — Камилла оставила нас, Людовик. Ее слова немного заглушил пронзительный скрип решетки, и Брайану показалось, что он плохо расслышал. — Это как — «оставила»? — Наша дочь мертва, Людовик. Сейчас у нас есть только вы… Брайан закрыл глаза. По всему его телу пробежала дрожь. В мозгу его вспыхнула одна-единственная мысль: «Я никогда не выйду отсюда живым». Часть третья Матильда Ее жизнь холодна, как чердак со слуховым окошком на север[32]. Гюстав Флобер «Госпожа Бовари» 1 Париж. За одиннадцать месяцев до описанных событий Persona 2. Бесформенное лицо, полупрозрачное, будто сделанное из фарфора. Черты его сглаженные. Большие полупрозрачные глаза с подчеркнуто симметричным разрезом. Рот цвета слоновой кости застыл в пространстве и времени. Издалека перламутровая маска почта сливается с безупречной белизной заднего плана. Чтобы различить ее контуры, нужно находиться в нескольких сантиметрах от полотна. — Ну, как? Матильда отошла на шаг, не сводя взгляда с лица вечной юности. — Не знаю. Я спрашиваю себя, не было ли лучше до этого. Гина повернула голову к трюм гигантским маскам, повешенным в идеально ровный ряд. — До чего? — вздохнула она. — Все возможные сочетания уже перепробованы! Матильда опустила руки на бедра в позе, выражающей сомнение. — Персона 2. Тот, кто сразу же притягивает взгляд. Вся эта белизна… В этом есть нечто, вызывающее беспокойство. Ее следовало бы поместить на витрину, а всю остальную серию оставить на стене. Гина уныло опустила плечи. — Делай как хочешь. Но Павел будет недоволен. Помнишь, что он тебе сказал? — А как же: «Особенно не рррразлучать первую серию. Это не картина, дамы, это тррриптих!» Подняв глаза к потолку, Гина прыснула со смеху. — Как хорошо ты изображаешь его русский акцент! Так достоверно. Но он снова раскричится. — Да что ему надо, в конце-то концов? Чтобы его картины продавались, так? Здесь ему галерея, а не музей. Недоволен — пускай идет куда-нибудь в другое место. Идти в другое место, легко сказать… если и был художник, которого они не могли позволить себе потерять, так это Павел. Ему понадобилось всего два года, чтобы стать знаменитостью. Или, как говорится, «растущая ценность рынка». Его картины быстро и хорошо расходились. На новые серии было уже три заявки. Остаться без него казалось равносильным самоубийству. Рынок… Еще притащить сюда вчерашнюю статью из «Монд». «Художественные галереи: кризис или перемены?» Конечно, это была ежегодная дежурная статья… В течение пятнадцати лет работы она только и слышала, что предсказания Кассандры о грядущем обвале рынка. Но теперь галереи закрывались одна за другой. Открывшиеся недавно не смогли преодолеть роковой период последних трех лет. Что касается остальных, с ними все было не так уж и плохо. Но остаться без Павла… — Что сегодня с тобой происходит? — Ничего, — суховато бросила Матильда. — Я делаю свою работу, вот и все. Гина подошла к ней, снова застегивая костюм мышиного цвета. Этот костюм действительно очарователен… Изящный и в то же время выглядит не слишком чопорно. Хотя у нее нет особой уверенности, что он ей идет. — Это из-за Камиллы? — Камилла? — Расстраиваешься из-за этого обеда? Сколько времени вы уже не виделись? Матильда сжала зубы. Уж лучше бы она держала язык за зубами. Ну почему Гина так добивается ее откровенности? Впрочем, сожалеть уже поздно. Следовало ожидать, что ей захочется снова поговорить об этом обеде. — Несколько месяцев… Но не стоит так сгущать краски, мы почти каждую неделю созваниваемся. «Несколько месяцев…» На самом деле уже почти год. А что касается телефонных разговоров… — Все наладится, вот увидишь. Ночь темнее всего перед рассветом, ведь так? Что было хорошо в Гине, так это ее битниковский оптимизм и завершенные формулировки. Во всем она видела положительные стороны. Иногда Матильда даже восхищалась этим качеством. Что касается ее самой, то она была более склонна скорее назвать стакан наполовину пустым, чем наполовину полным. — Хорошо, значит, я снимаю номер 2? — Думаю, да. Если только ты не имеешь ничего против. — В вещах такого рода я тебе доверяю. Отвлекшись на всю эту историю с триптихом, Матильда забыла предупредить Франсуа о том, что запланировано в полдень. Она пересекла главную комнату галереи и оперлась на край письменного стола. Затем отыскала мобильник под кучей бумаг и набрала эсэмэску: Я зарезервировала на 12:30. Хотя бы сейчас не опаздывай! Оставалось надеяться, что Франсуа взял мобильник с собой. Сколько раз ее послания оставались без ответа лишь потому, что муж забывал его в квартире! Иногда его ненависть к новым технологиям выводила ее из себя. Матильда еще помнила, какая растерянная физиономия у него была в Новый год, когда, развернув свой подарок, он обнаружил там смартфон. Франсуа даже не попытался притвориться, будто его это обрадовало. Он только пробурчал: «И что мне с ним делать?» Положив мобильник в прозрачный стакан на письменном столе, Матильда снова уставилась на три лица, которые продолжали внимательно смотреть на нее с противоположной стены. Нет, такой порядок решительно нехорош. Первоначальная идея была гораздо лучше… Всегда следует доверять первому впечатлению… Телефон издал сердитое жужжание, будто попавшаяся в сачок пчела. Матильда удивилась, как быстро пришел ответ. Ок, в 12:30 Cалют, ма! Недовольно сморщившись, она набрала одним пальцем: Камилла? Глупый вопрос… У нее же всего одна дочь. Новое послание пришло через десять секунд. Как ей удается так быстро печатать на такой крохотной клавиатуре? Не иначе, разница между поколениями… Сюрприз! Я с папой в его аудитории. Приехала к нему на лекцию к десяти часам, посмотреть, так ли они хороши, как он рассказывает.