Она перевела глаза на свои колени. Злость прошла так же быстро, как и появилась, и Фионе стало немного стыдно. Ее слегка потряхивало. Но Джейми был прав – сейчас ей надо остановиться. Даже ради него. От мысли о том, что нужно выйти из машины и пойти домой в одиночестве, ее затошнило. Впервые в жизни Фиона подумала: «Когда же все это закончится?» Но она уже знала ответ на этот вопрос, а потому открыла дверцу и вышла. Когда машина Джейми отъехала, она еще несколько секунд смотрела ей вслед, засунув руки в карманы. Но вот задние фары исчезли в темноте, Фиона повернулась и зашла в подъезд. Глава 19 Бэрроне, Вермонт Ноябрь 2014 г. Малкольм дал Фионе телефон женщины в Англии, которая руководила исследовательским проектом по истории лагеря Равенсбрюк, и Фиона почти минуту слушала в трубке длинные гудки, пока та не ответила. – Джинетт Харрисон, – произнесла она с аристократическим выговором. – Здравствуйте, – сказала Фиона. – Меня зовут Фиона Шеридан, я дочь Малкольма Шеридана. Он сказал, что я могу вам позвонить. – Фиона? Ну да, я помню, – ответила Джинетт. Фиона услышала свист чайника на фоне и почувствовала себя так, словно дозвонилась в прямой эфир ВВС. – Вам удобно говорить? Я бы хотела задать вам пару вопросов о Равенсбрюке, если у вас есть время, конечно. – Есть. Задавайте свои вопросы, – сказала Джинетт. Ее голос звучал слегка недоуменно. Фиона попыталась угадать ее возраст по голосу, но ей мешал сухой английский акцент. Джинетт могло быть лет тридцать шесть, а могло и шестьдесят. – Извините, что я так реагирую. Просто у нас всего девять утра. Малкольм говорил, что вы живете неподалеку от него в Вермонте. – Да, – ответила Фиона. – То есть у вас сейчас четыре утра, не так ли? Фиона оглядела свою темную квартиру. Она сидела на диване в футболке и боксерах, окруженная коробками из Айдлуайлда. После многих часов без сна она не выдержала и позвонила в Англию. – Верно, – призналась она. – Просто дело мне показалось неотложным, и отсюда такая срочность. Отец рассказывал вам, что у нас нашли тело девочки? – Да, – в трубке раздался шорох, как будто Джинетт Харрисон усаживалась поудобнее. Возможно, сейчас она добавляла в чай сахар и молоко. – Оно лежало в колодце. – Она пропала в 1950 году, тогда все решили, что она сбежала, – сказала Фиона. – Понятно. Поэтому ее никто не искал. – Да, если верить полицейскому отчету. Поиски прекратились через пару дней. – Понятно, – снова сказала Джинетт. – Я заинтригована. Не потому, что я любительница кровавых историй, а потому, что вы нашли выжившую узницу Равенсбрюка, и я хотела бы приобщить эту информацию к своему исследованию. – Что вы имеете в виду? – Все архивы Равенсбрюка были уничтожены, – в голосе Джинетт послышалась тихая злость. – Сожжены прямо перед входом русских войск в лагерь в 1945 году. По многим другим лагерям остались документы, но Равенсбрюк постарались стереть с лица земли. Или сознательно забыть, если хотите. – И там совсем ничего не осталось? – сердце у Фионы упало. – Боюсь, что так. Прежде чем покинуть лагерь, нацисты отнесли все документы в крематорий, сложили рядом с телами и подожгли. А когда его заняли советские войска, они даже не попытались сохранить то, что осталось. – Да уж, – сказала Фиона, глядя на коробки из сарая Сары Лондон. – Намеренно забыты. – Мое исследование призвано заполнить эти пробелы, – продолжила Джинетт. – Я много лет ищу выживших или письменные свидетельства о них. Но источников у нас крайне мало, и его очень трудно отыскать. – Трудно отыскать? – переспросила Фиона. – Но про концлагеря пишут в школьных учебниках. Я думала, существует огромное количество таких материалов, либо оставленных самими бывшими узниками, либо написанных с их слов. – Большинство женщин, переживших Равенсбрюк, отказывались об этом говорить. Они хотели вернуться к обычной жизни и поскорее все забыть. Некоторые из них писали мемуары, но они давно не издаются. Я собрала столько информации, сколько смогла, в частности, ее предоставили те немногие женщины, что согласились со мной встретиться. Но Равенсбрюк – это забытая история. И ваша мертвая девочка тоже. Мне жаль. – Как это возможно? Как можно было забыть целый концлагерь? – спросила Фиона. Джинетт Харрисон вздохнула: – Во-первых, это был лагерь для женщин. Когда закончилась Вторая мировая и началась холодная война, он оказался по ту сторону «железного занавеса». Западные ученые несколько десятилетий не имели к нему доступа. Исследователи, писатели, выжившие – все оказались разделены. Когда холодная война закончилась, многие бывшие узницы уже скончались. О Равенсбрюке писали лишь некоторые исследователи, которые надеялись восстановить его историю. Я одна из них. Фиона откинулась на спинку дивана и запустила руку в волосы. Она так устала. – То есть нет никаких шансов найти записи о Соне Галлипо, которая была в Равенсбрюке с матерью? – Мне жаль, но почти никаких, – ответила Джинетт. – Малкольм назвал мне имя Эмили Галлипо, но в моих документах оно не упоминается. В Равенсбрюке погибли десятки тысяч женщин – их травили в газовых камерах, заставляли работать до смерти, пытали, казнили или просто морили голодом. Когда архивы сожгли, большинство этих женщин лишились имен. Фиона смотрела на темный потолок, глаза у нее горели. Невероятно, что десять тысяч человек могли выпасть из истории, не оставив и следа. – Все они были еврейки? – спросила она. – На самом деле лишь немногие, – ответила Джинетт. – Пленницы из оккупированных стран, коммунистки, участницы Сопротивления, цыганки, захваченные шпионки. Некоторые узницы были из тех, кого нацисты называли «асоциальными элементами». – Асоциальными? – Проститутки, нищенки, алкоголички и наркоманки, женщины с психическими заболеваниями. Женщины, которых нацистский режим отказывался содержать, считая их порочными. – Господи Иисусе, какой ужас, – сказала Фиона. – Теперь вы понимаете, почему лишь немногие выжившие оставили после себя какие-то записи, – сказала Джинетт. – Некоторые женщины в Равенсбрюке были высокообразованными, но большинство нет. У многих просто не хватило душевных сил вспоминать то время. – А некоторые были совсем детьми. – Да, – согласилась Джинетт. – Некоторые были детьми. Фиона задумалась, по-прежнему глядя в потолок. Эта история была такой невероятной и ужасной, что затмевала все вокруг. В любом случае, нужно брать ее под контроль и не позволить никому сбить себя с толку. Важно помнить о Соне. – Что случилось с лагерем после войны? – Со временем его снесли, – ответила Джинетт. – Его освободила советская армия, и у них не было никакого желания сохранять его для истории. Большинства зданий уже давно нет, из оставшихся сделали мемориал. В последние дни войны нацисты попытались покинуть лагерь, но кого-то все же удалось задержать, в том числе охрану. В 1946 году состоялось два судебных процесса по Равенсбрюку, и эти женщины… – Женщины? – перебила Фиона. – Охранницами были женщины? – Да, – сказала Джинетт. – Начальником лагеря был мужчина, член СС, подчинявшийся лично Гиммлеру. Но охрана состояла из женщин. Одни из них раньше работали надсмотрщицами в женских тюрьмах, другие – просто местные жительницы, нуждающиеся в заработке. – Она сделала паузу, прислушиваясь к молчанию Фионы. – Прискорбно, не находите? Нам-то кажется, что женщина просто не может поступить подобным образом с другой женщиной – отправить в газовую камеру вместе с детьми или сжечь в печи. Но, к сожалению, факт остается фактом. – Простите, я вас перебила. Вы рассказывали о судах после войны, – сказала Фиона. – Да. Они тоже пришли в забвение на много десятилетий из-за холодной войны. Хоть архивы и засекретили, нам удалось выяснить, что некоторые охранницы точно были осуждены и казнены. Но большинство из них так и не нашли. Такое происходило с каждым концлагерем. На месте Равенсбрюка сейчас мемориал, хотя он находится в стороне от больших дорог, в нескольких часах езды от Берлина. Лагерь специально построили в глуши, на берегу озера, рядом с деревней. – Поразительно, как легко об этом забыли. И не поднялась волна возмущения. – Вы рассуждаете как представитель современного поколения, – сказала Джинетт Харрисон, и мягкий упрек, сквозивший в ее голосе, подтвердил, что она старше, чем думала Фиона. Возможно, ей было лет 50 или 60. – Чтобы заниматься такими исследованиями, нужно мыслить категориями того времени. Тогда не было интернета и возможности поднять людей на борьбу при помощи пары твитов. Не было цифровых фотоаппаратов, чтобы сделать снимок и за секунду разослать по всему миру. Поэтому Равенсбрюк оставался разрушенным и забытым? – Насчет девочки, которую мы нашли, – Сони. – Фиона попыталась вернуться к теме разговора. – Коронер не нашел у нее никаких старых повреждений. Ни переломов костей, ни сломанных зубов. – Значит, ее не подвергали физическим пыткам, – сказала Джинетт. – В Равенсбрюке, как и в других лагерях, главное было терпеть и оставаться в живых как можно дольше, пока другие вокруг тебя умирают. – Она была слишком мелкой для своего возраста. – Это меня не удивляет. Если ее недокармливали, это сказалось на ее росте. Но я не врач и не могу сказать наверняка. Тем не менее, если она выжила в Равенсбрюке, вероятно, она была крепкая физически. – Вы говорили, что лагерь освободили русские, – сказала Фиона. Она чувствовала вежливое нетерпение Джинетт Харрисон, которую ждали другие дела, и хотела получить напоследок как можно больше информации. – У них не осталось никаких документов? – По нашим данным, нет. В Красном Кресте сохранились документы об узницах, которые во всем этом хаосе попали к ним. Но я их уже проверила – ваших имен там нет. – Она приехала в Америку в 1947 году по приглашению дальних родственников, – сказала Фиона. – Значит, кто-то помог ей связаться с американской семьей. Когда война закончилась, ей было 10 лет. Сама она бы не справилась. – Это мог быть кто угодно, – ответила Джинетт. – Другая узница, приемная семья, персонал больницы. Простите, но я не знаю, как это выяснить. Вы ищете ее родных? – Я ищу что угодно, – призналась Фиона. – Хоть что-нибудь. Повисло молчание.