ГЛАВА ПЕРВАЯ В первый раз я встретился с Яном Шнайдером в густом мареве боли, в орбитальном госпитале Протектората, в трехстах километрах над рваной линией облаков, окутывавших Санкцию IV. Формально говоря, вся система Санкции должна быть полностью свободна от присутствия Протектората – засевшие в бункерах остатки планетарного правительства громко настаивали, что все происходящее является вопросом внутренней юрисдикции, и региональные корпорации молчаливо согласились принять такие условия игры. Поэтому судам Протектората, которые болтались в системе с тех пор, как Джошуа Кемп поднял знамя революции в Индиго-сити, сменили идентификационные коды, после чего корабли, по сути, были проданы по долгосрочному лизингу многочисленным участвующим в сделке корпорациям, а те ссудили их осажденному правительству по программе фонда регионального развития, не облагаемой налогом. При этом подразумевалось, что суда, которым удастся избежать встречи с бомбами-«мародёрами» Кемпа, неожиданно эффективными для секонд-хенда, Протекторат выкупит обратно до истечения срока лизинга, а общая стоимость потерь пойдет опять же в зачет налогов. Со всех сторон все чисто. А тем временем шаттлы уносили с арены боевых действий офицеров, получивших ранения во время сражений с Кемпом, что в свое время послужило для меня основным соображением при выборе сторон. Война обещала быть кровавой. Шаттл оставил нас прямо в ангаре госпиталя, с несколько бесцеремонной поспешностью выгрузив десятки медицинских капсульных каталок с помощью устройства, смахивающего на огромную пулеметную ленту. Еще не успел окончательно затихнуть надсадный вой двигателей, а мы уже громыхали и дребезжали, съезжая с крыла на ангарную палубу. Затем моя капсула открылась, и легкие обожгло холодом открытого космоса, который еще недавно заполнял помещение. На всем, включая мое лицо, мгновенно образовалась ледяная корка. – Вы, – раздался напряженно-резкий женский голос. – Боль чувствуете? Я сморгнул наледь с глаз, перевел взгляд на свою запекшуюся от крови униформу и прохрипел: – Угадайте. – Санитар! Эндорфин и противовирусную общего назначения. Женщина снова склонилась надо мной. Пальцы в перчатках дотронулись до моей головы, и в ту же секунду безыгольник холодно ткнулся в шею. Облегчение наступило моментально. – Вы с Ивенфолльского фронта? – Нет, – выдавил я. – Участвовал в наступлении на Северный предел. А что? Что там, в Ивенфолле? – Какой-то конченый мудила только что дал отмашку на тактический ядерный удар. В голосе доктора зазвучали ледяные ноты гнева. Ее руки ощупывали мое тело, оценивая тяжесть ранений: – Ну, значит, радиационных поражений нет. Как насчет химических? Я слегка склонил голову к лацкану кителя: – Посмотрите… на датчике… – Датчика нет, – отрезала она. – Вместе с немаленьким куском плеча. – Ах вот оно что, – я с трудом собрался с мыслями. – Думаю, я чист. А что, вы не можете провести клеточное сканирование? – Нет, здесь не могу. Клеточные сканеры есть в палатах. Так что, возможно, мы вас просканируем, когда удастся расчистить там место, – она убрала руки. – Где ваш штрихкод? – На левом виске. С виска вытерли кровь, по коже невесомо скользнул лазерный сканер. Прибор одобрительно пискнул, после чего меня оставили в одиночестве. Обработка закончена. Какое-то время я просто лежал, с облегчением предоставив стимулятору эндорфина избавить меня от боли и сознания – что он и проделал с учтивой расторопностью дворецкого, принимающего шляпу и пальто. Какая-то часть меня задавалась вопросом, удастся ли сохранить тело, которое на мне сейчас надето, или понадобится переоблачение. Я знал, что у «Клина Карреры» есть небольшой запас клонов для так называемых незаменимых сотрудников, и я как один из пяти бывших чрезвычайных посланников среди наемников Карреры, разумеется, входил в эту элитную группу. К сожалению, незаменимость – палка о двух концах. С одной стороны, лучшее медицинское обслуживание, включая полную смену тела. С другой, единственная цель этого обслуживания – при первой же возможности забросить меня обратно в мясорубку. У рядового пехотинца, чья оболочка получила безнадежные повреждения, просто извлекут стек памяти из маленькой полости на верхушке позвоночного столба, после чего бросят стек в контейнер, где он, скорее всего, и пролежит до самого конца войны. Не идеальный вариант, к тому же – при всей репутации «Клина» как организации, которая заботится о своих, – без фактической гарантии переоблачения, но после безумного хаоса последних месяцев такой переход в небытие хранилища казался почти привлекательным. – Полковник! Эй, полковник! То ли это спецподготовка не давала полностью погрузиться в забытье, то ли меня выдернул из него голос, раздавшийся откуда-то сбоку. Я медленно повернул голову, чтобы увидеть говорившего. Судя по всему, мы все еще находились в ангаре. На соседней каталке лежал атлетичный молодой парень, с копной жестких черных волос и живым, умным лицом, которое не потеряло осмысленного выражения даже после инъекции эндорфина. На нем тоже была форма «Клина», как у меня, только сидела неважно, да и дыры в ней, похоже, не соответствовали дырам в нем. На его левом виске, на месте штрихкода, по удобному совпадению был ожог от бластера. – Вы ко мне обращаетесь? – Так точно, сэр. Он приподнялся на локте. Ему, по всей видимости, вкололи куда меньшую дозу, чем мне. – Ну что, заставили мы таки Кемпа улепетывать, да? – Интересная трактовка событий, – перед моим мысленным взором пронеслись обрывки воспоминаний о том, как 391-й взвод превращался в кровавую кашу. – И куда же, вы считаете, он будет улепетывать? То есть принимая во внимание, что это его планета. – Ну, я думал… – Не советую этим заниматься, солдат. Вы что, не читали свой контракт? Закройте рот и поберегите силы. Они вам понадобятся. – Э-э, слушаюсь, сэр. Он выглядел слегка ошарашенным и, судя по тому, сколько народа посмотрело в мою сторону, был не единственным, кого удивили подобные речи из уст офицера «Клина Карреры». Как и прочие войны, война на Санкции IV вызывала у людей самые сложные чувства. – И еще одно. – Да, полковник? – На мне лейтенантская форма. В воинском формировании «Клин» нет звания полковника. Постарайтесь запомнить. Тут волна чудовищной боли, прикатившаяся из какой-то изувеченной части моего тела, скользнула под заграждающие руки эндорфинных охранников, дежурящих у двери в мозг, и принялась пронзительно истерить, стремясь донести свою оценку ущерба до всех имеющих уши. Моя улыбка, приклеенная к лицу, исчезла – как, наверное, исчез Ивенфолл, – и я мгновенно потерял интерес к чему бы то ни было, кроме крика. * * * Когда я снова очнулся, где-то прямо подо мной плескалась вода, а лицо и руки грел мягкий солнечный свет. Кто-то снял с меня изрешеченную шрапнелью армейскую штормовку, оставив в форменной майке. Я пошевелил рукой, и пальцы ощутили отполированную годами поверхность деревянных досок, тоже нагретую солнцем. На обратной стороне сомкнутых век плясали цветные пятна. Боли не было. Я сел, чувствуя себя лучше, чем когда-либо за последние месяцы. Я находился на небольшом грубо сколоченном пирсе, выдававшемся метров на десять в морской залив. С обеих сторон залив окаймляли низкие горы с округлыми вершинами, по небу беззаботно неслись пушистые белые облака. Недалеко от берега из воды высунуло головы семейство тюленей и принялось сосредоточенно меня разглядывать. Мое тело, целое и невредимое, было все той же афро-карибской оболочкой армейского образца, в которой я участвовал в атаке на Северный предел. Ну что ж. Позади меня от чьих-то шагов заскрипели доски деревянного настила. Я дернулся на звук, рефлекторно вздернув руки для защиты. С изрядным отставанием от инстинктивной реакции в голову пришла мысль, что в реальности моя оболочка обнаружила бы присутствие постороннего задолго до того, как тот успел бы подойти так близко. – Такеси Ковач, – произнесла стоящая надо мной женщина в форме, правильно выговорив мягкое славянское «ч» на конце имени. – Добро пожаловать в оздоровительный стек. – Мило, – я поднялся, игнорируя предложенную для помощи руку. – Я по-прежнему на борту госпиталя? Женщина покачала головой и откинула назад длинные медно-рыжие волосы, обрамлявшие резко очерченное лицо: – Ваша оболочка все еще находится в отделении интенсивной терапии, но ваше текущее состояние сознания загружено в цифровое хранилище «Клин-1» и будет храниться там до тех пор, пока вы не будете готовы к физическому воскрешению. Я огляделся и снова поднял лицо к солнцу. На Северном пределе постоянно идут дожди. – А где находится хранилище «Клин-1»? Или это секретная информация? – Боюсь, что да. – И как я только догадался? – Из опыта сотрудничества с Протекторатом вам, несомненно, известно… – Не продолжайте. Это был риторический вопрос. Я и без ее ответа имел мало-мальское представление о том, где находится этот виртуальный формат. Обычно во время планетарной войны станции с малым альбедо втихую размещали на замысловатых эллиптических орбитах где-нибудь подальше и надеялись, что корабли местного флота на них не наткнутся. Шансы обнаружения довольно низкие. Космос, как принято писать в учебниках, очень велик. – Какое соотношение вы тут поддерживаете? – Формат функционирует в реальном времени, – ответила она тут же. – Но я могу поменять установки, если хотите. Мысль о том, чтобы растянуть процесс моего, конечно же, недолгого выздоровления раз где-нибудь в триста, представлялась соблазнительной, но, если мне в ближайшем будущем суждено было снова тащиться на поле боя, не следовало терять формы. Кроме того, я не был уверен, что командование «Клина» позволит мне злоупотреблять подобными манипуляциями. Пара месяцев отшельнической праздности на лоне такой чудесной природы неминуемо плохо скажется на готовности участвовать в массовой бойне. – Разместиться можно вот там, – сказала женщина. – При желании можно заказать модификации. Я взглянул туда, куда указывала ее рука, и у кромки воды на длинной полосе покрытого галькой пляжа увидел двухэтажное здание из стекла и дерева с загибающимися кверху краями крыши. – Выглядит неплохо, – во мне вдруг зажглись слабые искры сексуальной заинтересованности. – Как я понимаю, вы воплощаете мой идеал межличностного взаимодействия? Женщина снова покачала головой: – Я внутренний сервисный конструкт этого формата, осуществляющий контроль над системами «Клина-1». Моим физическим прототипом является подполковник Люсия Матаран из Верховного командования Протектората. – С такими-то роскошными волосами? Вы шутите. – Я располагаю определенной свободой действий. Желаете ли, чтобы я создала для вас идеал межличностного взаимодействия? Как и предложение об изменении временного соотношения, мысль была соблазнительной. Но после шести недель, проведенных в компании буйных клиновских головорезов, больше всего на свете мне хотелось побыть в одиночестве.