– Дин, иди и скажи ей, – попросила Скай. – Иди и скажи ей, что ребенок здесь, иначе она все там разнесет. Дин сделал, как ему было сказано. Мир как будто разлетелся на отдельные фрагменты и вращался вокруг его головы. Дин не мог ни за что уцепиться. Он смутно помнил, как мать Скай вскочила с места, когда увидела его, схватила его за плечи и едва ли не закричала: – Все в порядке? Они в порядке? Потом он помнил людей, устремившихся наружу из родильной палаты, помнил их крики. Он стоял и смотрел в каком-то оцепенении, не в силах связать одни факты с другими. Они кричат о ком-то другом, внушал он себе, может быть, там есть дверь, ведущая в другую палату. – Что происходит? – спросила мать Скай следующего человека, который быстро шел мимо. Человек на долю секунды взглянул на нее, но ничего не сказал и пошел дальше. У Дина пересохло во рту. Он облизнул губы. Он чувствовал страх, исходивший от матери Скай, как волны излучения. Чем больше она паниковала, тем больше Дин замыкался в себе. Если он не будет ничего говорить и делать, то в конце концов все успокоится. – Как ты можешь просто стоять и ничего не делать? Это твоя женщина лежит там! Выясни, что за чертовщина здесь творится! Наконец кто-то вышел в коридор и сообщил им, что у Скай продолжается кровотечение, что она потеряла опасное количество крови и что возникло затруднение в подборе крови нужного типа, но они начнут переливание, как только найдут подходящую кровь. Тогда Дин ощутил спокойное смирение. Он ничего не мог поделать, эти люди делают все возможное, и он очень скоро отправится домой. У него снова мелькнула мысль, что он мог бы тихонько выйти и покурить, но поскольку нервная, крикливая мать Скай находилась рядом, он понимал, что ему не позволят это сделать. У него было такое чувство, как будто он существовал в трех разных измерениях. Часть его находилась здесь, спокойная и рассудительная, но две другие его части, его малышка и ее мать, были отделены от него и заключены за пределами восприятия. Каждый раз, когда он пытался передать какую-то мысль одной из них, другая требовала его внимания, и в конце концов он оказывался у себя в голове, желая курнуть. Скай, малышка, курнуть, бонг, бонг, бонг. А потом, спустя какое-то время, может быть, час, может быть, меньше, появился врач, который с мрачным выражением на лице застыл перед Дином и матерью Скай, и она сразу же начала завывать: «Нет, нет, только не моя девочка, только не моя маленькая девочка, нет, нет, нет!», и никто не произносил слова «умерла», но Дин знал, что она мертва. Скай мертва. Его хорошенькая строптивая девушка замолчала навеки. Мать Скай не прикасалась к нему. Она вела себя так, как будто он убил Скай. Возможно, так оно и было. Она забеременела от него. Если бы она не забеременела, то по-прежнему была бы жива. Его мать приехала через час после смерти Скай. Дин сел и позволил ей ненадолго обнять себя, пока мать Скай завывала и кричала на персонал. Физически он так ничего и не сделал. Он не плакал, не кричал, не падал в обморок, никого не бил и ничего не бросал. Насколько он помнил, он даже ничего не говорил. Это и не требовалось. Мать Скай произносила все слова, которые следовало произнести, и даже более того. Через несколько минут к ним подошла медсестра, и мать Дина выпустила сына из своих объятий. – Малышка хорошо справляется, – сказала медсестра. – Хотите посмотреть на нее? Вопрос был обращен к Дину. Он кивнул: ему действительно хотелось видеть Айседору. Его мать пошла с ним, но мать Скай не захотела расставаться со своей дочерью. – Я приду позже, – сказала она. – Сделайте фотографию для меня. Поцелуйте ее. О господи! Мать взяла его за руку, когда они шли по коридору следом за медсестрой. Дин чувствовал, как его голова приходит в порядок по мере того, как они удаляются от горестного сумбура и направляются к более мирному ландшафту. – Она выглядит немного непривычно, – с улыбкой объяснила медсестра. – Масса трубок и других вещей, но бояться там нечего. Она очень сильная и надолго в таком положении не останется. – Нам можно будет взять ее на руки? – спросила мать. – Возможно. Вам придется поговорить с дежурной сестрой. Они дочиста оттерли руки в низкой металлической раковине и прошли через двойной ряд защитных дверей, прежде чем оказались в маленьком, хорошо освещенном помещении с инкубаторами. Дин огляделся по сторонам. Обстановка казалась неземной. Восемь младенцев кукольного размера, подключенных к сияющим аппаратам. – Вот она, – сказала медсестра, – ваша маленькая девочка. Дин втянул воздух в легкие. Девочка была в белой вязаной шапочке, слишком большой для нее, и в огромном подгузнике. Ее ноги высовывались из пещерообразных отверстий подгузника, распластанные, как у цыпленка в супермаркете. Руки были раскинуты в стороны, и девочка выглядела так, как будто принимала солнечную ванну. – Она прекрасна, – сказала мать. – Ох, Дин, она просто прекрасна! Дин заглянул в инкубатор. Малышка спала. Ее пальчики сворачивались и разворачивались во сне. Со своим широким ртом и расставленными глазами она была немного похожа на куклу из «Маппет-шоу», словно ее лицо могло разделиться пополам, когда она открывала рот. Дочка выглядела прямо как он. Точно так же, как он. – Она похожа на тебя, правда? – спросила его мать. Дин кивнул. – Можно мне прикоснуться к ней? – спросил он у медсестры. – Да, можно. Он погладил ладонь малышки кончиком пальца. Ее кожа была теплой и такой тонкой и просвечивающей, как будто он прикоснулся к теплому дуновению воздуха. – Она такая маленькая, – пробормотал Дин. – Немного меньше четырех фунтов, – сказала медсестра. – Хороший вес для ее срока. Как вы собираетесь назвать ее? Дин посмотрел на малышку и передвинул кончик пальца на ее щеку, покрытую невесомым пушком. Наполовину кукла, наполовину оборотень. – Айседора, – сказал Дин. – Айседора Кэти. Медсестра улыбнулась. – Красивое имя, – сказала она. – Вы уже решили… прежде чем… – Да, – ответил он. – Так хотела Скай. – Очень хорошо, – сказала медсестра. – Хорошо, что вы решили заранее. Тогда мы можем это записать, верно? Ай-се-до-ра? Кэ-ти? Хиггинс? Чудесно. Замечательно. Тогда я ненадолго оставлю вас с ней, хорошо? Мать пододвинула стул для сына, и они несколько минут сидели рядом, глядя на ребенка. Дин был рад, что матери Скай не было с ними. Она бы только говорила. Мать Дина была похожа на него – тихая, задумчивая. – Поразительно, правда? – наконец сказала она. – В ней все твое. Вся твоя сущность, словно ингредиенты для торта. Дин кивнул. Он этого не ожидал. Не ожидал, что малышка окажется похожей на него. Вся беременность была посвящена Скай. Все всегда вращалось вокруг Скай: ее тело, ее ребенок, ее беременность, ее жизнь, ее квартира, ее мир. Еще недавно Дин полагал, что его дочь будет точной копией Скай в миниатюре. И вот она: четыре фунта его собственного подобия. Скай была бы крайне разочарована. Она даже однажды высказалась на эту тему: «Надеюсь, в этой девочке не будет ничего от тебя, Дин, иначе она всю жизнь будет хмурить свои чертовы брови и выть на луну». Но его черты хорошо легли на ее лицо, какой бы крошечной и недоношенной она ни была. Она была хорошенькой. Другая медсестра с улыбкой присоединилась к ним. – Чудесная малышка, – сказала она и повернулась к Дину: – Я очень сожалею о вашей утрате. Дину показалось, будто ему влепили пощечину. Его утрата. До сих пор он не сознавал, что что-то утратил. Он постарался вызвать образ Скай, не той Скай, которая недавно умерла на операционном столе, не той Скай, которая провела последние полгода в едва сдерживаемой ненависти к нему, а другой Скай, той, которую он вожделел три года подряд и о которой строил фантазии. Дин не был уверен, что когда-либо любил ее больше, чем любую другую девушку, с которой переспал. Нет, он не утратил любовь к жизни. Он не потерял спутницу своей души. Но он потерял женщину, которая собиралась родить ему ребенка. Эта женщина ушла вместе со своим молоком, своими колыбельными и энтузиазмом для покупки маленьких розовых платьиц. У малышки не было матери. Очень скоро этот ребенок станет достаточно большим, чтобы покинуть хорошо освещенную маленькую комнату, и кому-то придется забрать ее домой и вырастить. Тут все поочередно оборачивались и глядели на Дина. В его голове проносились образы: пустая квартира, кричащий младенец у него на плече, темная ночь за окном, освещенная бутылочка молока, вращающаяся в микроволновке, – вся его жизнь, сведенная к бытию среди дерьма, шума и одиночества. Дин сказал, что хочет в туалет. Вместо этого он украдкой выскользнул на улицу и вышел под навес в начале асфальтовой дорожки, где трясущимися руками достал сигарету из пачки и выкурил ее до фильтра. Он обдумал вероятность возвращения домой. Уже начинало темнеть, и никто не заметил бы его ухода. Он посмотрел на здание за спиной и подумал о том, что там находится. Крошечный недоношенный ребенок, весь опутанный трубками и проводами, тянущимися из каждого отверстия; тело матери этого ребенка, вялое и обескровленное, как кусок кошерной телятины; бабушки этого ребенка, больные, обесцвеченные пергидролем и постаревшие на десять лет за последние полчаса. Дин подумал об ожиданиях, нуждах и потребностях, заключенных внутри этого здания. Ему стало тошно. Он ощутил слабость. Над ним низко нависало пурпурное небо. Стены здания давили. Его загоняли в угол и сдавливали со всех сторон. Он понимал, что должен бежать в том или ином направлении. Он сделал выбор: убежать прочь. Мэгги Мэгги Смит сняла прозрачную упаковку с пары бисквитов «Rich Tea» и разломила один из них пополам. Она опустила кончик полукольца в чашку чая и несколько секунд размачивала его, прежде чем поднести ко рту и откусить мягкую часть. Потом Мэгги посмотрела на чашку. Это была ее чашка. Мэгги принесла ее с собой из дома, устав от вкуса пластика и его хрупкости. Эту чашку она взяла из маминого дома после ее смерти: прочную коричневую чашку с кремовой внутренней частью и ручкой, которая выглядела так, словно ее приделали задним числом. На фаянсе образовалась тоненькая трещина, проходившая от края по борту. Нужно быть осторожнее, подумала Мэгги, когда-нибудь чашка треснет, и ее обварит кипятком. Мэгги аккуратно поставила чашку на стол слева от себя, потом посмотрела на мужчину в постели и улыбнулась: – Как вы там, Дэниэл? Вам что-нибудь нужно? Мужчина закряхтел; значит, ему было больно. – Еще таблеток, милая. Можно попросить еще? Он снова закряхтел и скривился. Мэгги поднялась на ноги, разгладила переднюю часть джинсов и высунула голову за дверь. Коридор, покрытый бархатным ковром, был совершенно пустым. Мэгги повернула голову слева направо. Это могло бы происходить в отеле, подумала она, в двухзвездочном отеле при аэропорте, в цветах персика и перечной мяты, с обитыми сиденьями из трубчатого металла, с обрамленными акварелями французских рыбацких деревушек и лепными гипсовыми светильниками, направлявшими свет вертикально вверх. Она прошла по ковровой дорожке к небольшой и начищенной рабочей стойке, где две женщины в белых халатах перебирали бумаги. – Извините за беспокойство, – начала Мэгги самым мягким и участливым тоном; кто знает, какую непосильную задачу она может возложить на их плечи? – Мистер Бланшар испытывает определенное неудобство… когда вы освободитесь, не сейчас, но когда у вас будет свободная минутка… – Ее голос пресекся. Одна из женщин, – Мэгги казалось, что ее зовут Сара, но она была не вполне уверена, потому что здесь было много людей, которые приходили и уходили без ее ведома, – терпеливо улыбнулась и отложила свои бумаги. – Разумеется, – сказала она. – Я приду прямо сейчас. Мэгги впервые побывала в хосписе две недели назад и испытала такое же чувство благоговейного страха, как перед акушерками в родильном отделении, где двадцать пять лет назад родила своего первого ребенка. «Ну и ну, – думала она. – Есть люди, которые делают это». Она поиграла с мыслью о том, чтобы самой стать акушеркой, желая быть частью этой волшебной работы, но потом желание потускнело. Теперь она испытывала те же чувства по отношению к мужчинам и женщинам, которые работали здесь. Присутствовать на дальней стороне жизненного спектра, наделять достоинством и милосердием эти прощальные моменты, наблюдать исход человеческого бытия… Это было поистине вдохновляющим делом. Теперь она чувствовала себя здесь как дома. Здесь она была на своем месте. Она последовала за медсестрой в палату Дэниэла и посмотрела, как та регулирует аппараты, к которым он был подключен.