– Да. Узоры… нам… мы… Беспокойство. Послали одного. Меня. – Почему ко мне? – Из-за обманов. Она покачала головой: – Не понимаю. Он раздраженно зажужжал: – Ты. Твоя семья. – Ты следил за мною, когда я жила с родными? Так давно? – Шаллан. Вспомни… И опять пришли воспоминания. На этот раз – не скамья в саду, а белая, стерильная комната. Колыбельная песня ее отца. Кровь на полу. Нет! Она отвернулась и опять начала очищать ступни. – Я знаю… мало о людях, – между тем гудел Узор. – Они ломаются. Их разум ломается. Ты не сломалась. Только треснула. Она продолжала мытье. – Тебя спасли обманы. Обманы, которые привлекли меня. Девушка погрузила тряпицу в ведро. – У тебя есть имя? Я назвала тебя Узором, но это, скорее, описание. – Имя – это цифры. Много цифр. Трудно произнести. Узор… Пусть будет Узор. – Только не вздумай в ответ называть меня Каракулей, – сказала Шаллан. – Ммм… ммм… – Что это значит? – Я думаю. Осмысливаю обман. – Шутку? – Да. – Пожалуйста, не думай слишком усердно, – попросила Шаллан. – Шутка была не очень-то хорошая. Если хочешь поразмыслить над чем-то по-настоящему смешным, то вот оно: похоже, остановить приход Приносящих пустоту выпало не кому-нибудь, а именно мне! – Ммм… Шаллан, как могла, промыла ступни и обмотала их несколькими другими лоскутами из сундука. У нее не было ни тапочек, ни туфель. Возможно, она сумеет купить лишнюю пару ботинок у одного из работорговцев? От одной мысли у нее свело судорогой желудок, но выбора не было. Затем она перебрала содержимое сундука. Это был лишь один из сундуков Ясны, но Шаллан узнала в нем тот самый, который наставница хранила в своей каюте – тот, что забрали убийцы. В нем содержались заметки принцессы – бесчисленные блокноты. Первоисточников в сундуке нашлось не много, но это не имело значения, поскольку Ясна дотошным образом переписала важные отрывки. Отложив последнюю книгу, Шаллан заметила что-то на дне сундука. Выпавший откуда-то лист? Она с любопытством подняла его – и чуть не выронила от изумления. Это был портрет Ясны, нарисованный самой Шаллан. Девушка подарила его принцессе, когда та приняла ее в качестве своей ученицы. Она предполагала, что Ясна выбросила рисунок: эта женщина не испытывала особой любви к изобразительному искусству, считая его несерьезным. Но Ясна хранила подарок вместе с самыми ценными вещами. Нет. Шаллан не хотела об этом думать, не желала это осознавать. – Ммм… – пробормотал Узор. – Ты не можешь хранить все обманы. Только самые важные. Шаллан прикоснулась к лицу: по щекам текли слезы. Из-за Ясны. Она избегала скорби – спрятала ее в маленькую коробочку и убрала подальше. Стоило позволить этой скорби выйти на свободу, как к ней присоединилась другая. Эта скорбь казалась несерьезной по сравнению со смертью Ясны, но угрожала доставить Шаллан не меньшее – если не большее – огорчение. – Мои альбомы… – прошептала она. – Они все пропали. – Да, – печально проговорил Узор. – Все рисунки, какие у меня были. Мои братья, мой отец, мать… – Все кануло в бездну вместе с набросками разных существ и размышлениями об их связах, биологии и природе. Все погибло. Все до последнего листочка. Мир не рухнул из-за каких-то дурацких нарисованных небесных угрей, но Шаллан показалось, что он уже не будет прежним. – Ты нарисуешь еще, – прошептал Узор. – Я не хочу. – Девушка сморгнула новые слезы. – Я не перестану вибрировать. Ветер не перестанет дуть. Ты не перестанешь рисовать. Шаллан провела пальцами по портрету Ясны. Глаза принцессы сияли, точно она ожила, – это было первое изображение Ясны, нарисованное в тот день, когда они встретились. – Сломанный духозаклинатель был с моими вещами. Теперь он на дне океана, потерян. Я не смогу починить его и отправить братьям. Узор зажужжал, как ей показалось, в угрюмой тональности. – Кто они? – спросила Шаллан. – Те люди, которые это сделали, убили ее и отняли мое искусство. Зачем сотворили такие ужасные вещи? – Я не знаю. – Но ты уверен, что Ясна была права? – спросила Шаллан. – Приносящие пустоту вернутся? – Да. Спрены… Его спрены. Они идут. – Люди, что убили Ясну. Они, скорее всего, из той же компании, в которой состоял Кабзал и… и мой отец тоже. Зачем им убивать человека, ближе всех подобравшегося к пониманию того, как и почему возвращаются Приносящие пустоту? – Я… – начал Узор и замялся. – Не стоило спрашивать. Я уже знаю ответ, и он очень человеческий. Эти люди хотят управлять знанием, чтобы получить выгоду. Получить выгоду из самого конца света. Мы должны это предотвратить. Она вложила портрет Ясны в одну из книг, чтобы не помялся. 14 Стиль железа Чтоб в бракоформе любовь разделить, Жизнь даровать и восторг испытать, Ты должен заботу в себе сохранить, Чувства чужие должен понять. Из «Песни перебора» слушателей, строфа 5 Сколько времени прошло… – Адолин присел перед своим осколочным клинком, вонзенным в камень. Он был один. Наедине с мечом в одной из новых комнат для переодевания и ожидания, пристроенных к дуэльной арене. – Помню, как я тебя выиграл, – прошептал Адолин, глядя на свое отражение на поверхности лезвия. – Тогда меня тоже никто не принимал всерьез. Думали, я просто хлыщ в красивом наряде. Тиналару понадобилась дуэль со мной лишь для того, чтобы досадить моему отцу. Вместо этого я получил его клинок. – Если бы Адолин проиграл, ему пришлось бы отдать Тиналару осколочный доспех, который достался ему по материнской линии. Принц не дал своему клинку имя. Одни так делали, другие – нет. Он не считал это правильным – не потому, что думал, будто клинок не заслуживает имени, а потому, что решил, будто не знает истинного имени. Это оружие когда-то давным-давно принадлежало одному из Сияющих рыцарей. Тот, несомненно, как-то нарек клинок. Выдумывать что-то другое было самонадеянно. Адолин так полагал даже до того, как его мнение о Сияющих улучшилось благодаря отцу.