– Я все могу объяснить. – Можешь? – спросил я. – Потому что мне открывать четвертый, так что у тебя пятнадцать минут, чтобы убедить меня, что это не то, что я думаю. – Оливер… – произнес он и отвернулся. – Скажи, что ты этого не делал. – Я отважился шагнуть поближе, боясь заговорить громче шепота. – Скажи, что ты не убивал Ричарда. Он закрыл глаза, сглотнул и сказал: – Я не хотел. В груди у меня сжался стальной кулак, выдавливавший воздух. Кровь, казалось, похолодела, она ползла по венам, как морфин. – Господи, Джеймс, нет. – Мой голос сорвался. Сломался пополам. Звука не осталось. – Клянусь, я не хотел… ты должен понять. – Он в отчаянии шагнул ко мне. Я неверными ногами отступил на три шага, где он не мог меня достать. – Это был несчастный случай, как мы и сказали, – это был несчастный случай, Оливер, ну пожалуйста! – Нет! Не приближайся, – сказал я, выкашливая слова, на которые не хватало воздуха. – Держись на расстоянии. Рассказывай, что произошло. Мир, казалось, остановился на оси, как волчок, в неустойчивом равновесии застывший на острие. Над головой жестоко сверкали звезды, битое стекло, разбросанное по небу. Каждый нерв в моем теле был проводом под током, сжимавшимся от касания холодного мартовского воздуха. Джеймс был еще холоднее, изваяние изо льда, не мой друг, вообще не человек. – После того как ты ушел наверх с Мередит, с Ричардом что-то случилось, – сказал он. – Как на Хэллоуин, только хуже. Он вывалился из Замка в этом… неудержимом бешенстве. Ты бы его видел. Как взрыв сверхновой. – Он медленно покачал головой, у него на лице мешались благоговение и ужас. – Рен и я, мы сидели за столом. Мы понятия не имели, что происходит, а потом он просто возник с таким лицом, как будто уничтожит все, что встанет у него на пути. Он направлялся в лес – зачем, понятия не имею, – и Рен попыталась его остановить… – Он запнулся, зажмурился, словно воспоминание было слишком близким и слишком болезненным, мучительным. – Господи, Оливер. Он схватил ее, и, клянусь, я подумал, что он ее просто сломает пополам, но он швырнул ее на траву через полдвора. И умчался в лес, бросив ее, а она же плакала. Это был кошмар. Я ее успокоил, как мог, мы с Пип ее уложили. Но она все плакала и повторяла: «Идите за ним, он себе навредит». И я пошел. Я открыл рот, не веря своим ушам, но он не дал мне вставить ни слова. – Не надо мне говорить, какой это был идиотизм, – сказал он. – Я знаю. И тогда знал. Но пошел. – И нашел его. – Я уже видел, как оно разворачивалось. Ссора. Угрозы. Сильный толчок. Чересчур. – Поначалу нет, – сказал Джеймс. – Таскался впотьмах, как дурак, звал его. Потом мне пришло в голову, что он мог спуститься к причалу. – Он пожал плечами, это движение было таким бессильным и жалким, что я почувствовал, как узел у меня в груди ослаб, хоть и совсем немного. – Я спустился с холма, но не увидел его. Дошел до лодочного сарая, просто чтобы убедиться, что он сдуру не натворил чего-нибудь, в воду там не прыгнул, и, когда я развернулся идти назад, он стоял передо мной. Он все это время ходил за мной по лесу, как в какой-то извращенной игре. – Теперь он говорил быстрее, словно все слова, которые он несколько месяцев держал в себе, сразу вылились наружу. – И я говорю: «Вот ты где. Пойдем обратно, там твоя сестра совсем плоха». А он говорит, ну, ты угадаешь, что он сказал: «О сестре моей не беспокойся». И я тогда: «Ну ладно. Все переживают. Вернись, и мы во всем разберемся». Он опять на меня так посмотрел – господи, Оливер, мне это потом неделями снилось – со всей ненавистью в мире сразу. На тебя так когда-нибудь смотрели? На мгновение его, казалось, охватил тот же отупляющий страх, но потом он покачал головой и продолжил: – Тогда-то все и началось. Он толкался. Он… дразнил. – Его голос взвился нервно и высоко, и он потер руки, потопал по земле, словно не мог согреться. – И он никак не хотел останавливаться. Как на Хэллоуин – давай поиграем. Я не повелся, и стало только хуже. Почему ты не дашь мне сдачи? Почему не пачкаешь руки? Давай поиграем, маленький принц, давай поиграем. Для него это была просто игра, но я испугался, и я пытался, я опять сказал, может, просто вернешься в Замок, поговорим с Рен? Поговорим с Мередит, все уладим. И тогда он взял и… он сказал… Он замолчал, его лицо налилось некрасивой краснотой, словно слова эти были настолько грязны, что он не мог их повторить. – Джеймс, что он сказал? Он резко на меня посмотрел, вскинув голову, его рот сжался в жесткую ровную линию, глаза были темны и бездонны. Он был похож на Ричарда; даже голос был тот же, когда он заговорил: – Почему бы вам с Оливером просто не признать, что вы голубая парочка, и не оставить моих девочек в покое? Я смотрел на него, горло у меня сжималось, по мне медленно расползался холодным потом страх. – И я сказал, – продолжал Джеймс, опять своим голосом: – «Не знаю, кто тебя убедил в обратном, но Мередит ты не хозяин, и ты уж точно не хозяин Рен. Допивайся до смерти, если хочешь. Я ухожу». А он меня не пустил. – То есть как? – Он хотел подраться. Не хотел меня отпускать без драки. Я попытался его обойти, но он меня сгреб и швырнул в дверь лодочного сарая. Она непрочная, там все старое, так что я просто упал внутрь, свалился на кучу барахла, которая там лежит. Он опять на меня бросился, и я просто схватил то, что попалось под руку, а это оказался багор. Он замолчал, прижал ладонь к глазам, словно хотел стереть это воспоминание. У него тряслись губы. Он весь трясся. – И что потом? – Я не хотел спрашивать, не хотел знать, не хотел слышать больше ни слова. – А потом он засмеялся, – слабо сказал из-под ладони Джеймс. Я почти услышал этот звук, низкий, грозный смех Ричарда, звенящий в темноте. – Он засмеялся и сказал: давай, красавчик, давай, маленький принц, слабо тебе. И снова меня толкнул. Толкал меня до самого края мостков, повторяя: «Слабо тебе, слабо, не сможешь». Я оглянулся, а там уже вода, и я думал только о том, что было на Хэллоуин, и кто ему на этот раз помешает меня утопить? А он не затыкался, так и повторял, ты не сможешь, слабо тебе, слабо, и я… – Его рука соскользнула, прикрыла рот, глаза расширились от ужаса, словно он только сейчас понял, что натворил. – Я не хотел, – тихо застонал он из-под руки. – Не хотел. Но мне было так страшно, и я так злился. Я увидел, как оно могло произойти. Удар наотмашь и наобум. Болезненный рывок отдачи. Неожиданные горячие брызги крови в лицо. Ричард в замедленной съемке валится в воду. Тошнотворный всплеск и еще более тошнотворная тишина. – Оливер, я думал, он умер, – сказал он так тихо, что я едва его расслышал. – Клянусь, я думал, он уже мертв. И я не знал, что делать, я просто… побежал. По-моему, я на минуту спятил. Я побежал обратно в лес и мог бы бегать всю ночь, если бы не налетел на Филиппу. Я оцепенел, пораженно замер в неподвижности. – Ты – что? Он рассеянно кивнул, словно толком не помнил, что было дальше. – Наверное, она заволновалась, что я не вернулся, и вышла меня искать, и я просто на нее налетел. Чудо, что я ее не поранил, я так и держал в руке этот сраный багор – не знаю, что меня заставило его унести. – Она знала, – сказал я, только это кружилось на повторе у меня в голове. – Она знала? – Она вела себя так спокойно, как будто ждала этого. Даже не стала ни о чем спрашивать, просто завела меня в дом и наверх, не знаю как. Меня так трясло, что ей пришлось меня раздевать, но как только она ушла, чтобы сжечь все, на чем была кровь, я просто принялся блевать и не мог остановиться, пока… Он резко замолчал и сделал в мою сторону странный жест, словно я должен был закончить предложение. – О господи, – сказал я. – Я. Не до конца проснувшийся, неодетый. Он. Сжавшийся с колотящимся сердцем на полу. – Ты мне не сказал. – Я этого не понимал, пока не произнес, и это одно было хуже всего остального. – Почему ты мне не сказал? – Я не хотел, чтобы ты знал, – ответил он. Сделал еще шаг ко мне, и на этот раз я не отступил. – Филиппа – может, она сумасшедшая, не знаю, ее ничем не пробьешь, – но ты? Оливер, ты… Голос подвел Джеймса, и за его отсутствием он снова сделал жест в мою сторону, но эту мысль я за него закончить не мог. – Я что, Джеймс? Не понимаю. Он опустил руку и снова беспомощно, безнадежно пожал плечами: – Я никогда не хотел, чтобы ты смотрел на меня как сейчас. Наверное, на лице у меня был и ужас, но не по той причине, о которой думал он. Я смотрел на него в холодном свете луны, такого хрупкого, маленького и напуганного, и тысяча вопросов, которые с Рождества толпились вокруг меня всякий раз, как я на него смотрел, таяла, плавилась и уменьшалась, пока не остался только один. – Оливер? – Да? – сказал я, этим единственным словом принимая сразу все. Я не помнил, когда он начал плакать, но у него на щеках блестели слезы. Он смотрел на меня с недоверием и растерянностью. – Все хорошо, – сказал я себе в той же степени, что и ему. Оглянулся на КОФИЙ и как-то успокоился, снова услышав в голове Гамлета: Все дело в готовности. – Все будет хорошо, – повторил я, хотя едва ли когда-нибудь был в чем-то уверен меньше. – Мы со всем разберемся, а теперь нам надо возвращаться. Я понятия не имел, что значило это «все» или какой смысл вкладывал в него Джеймс. – Нам надо возвращаться и вести себя как ни в чем не бывало. Сегодня надо продержаться, а потом будем беспокоиться. Хорошо? Что-то – облегчение ли, надежда – наконец согрело его лицо. – Ты что… – Да, – сказал я, дав единственный возможный ответ на все, что ему могло захотеться узнать. – Идем. Я повернулся в сторону КОФИЯ. Джеймс схватил меня за руку. – Оливер, – произнес он вопросительно. – Все хорошо, – повторил я. – Потом. Мы со всем разберемся. Он кивнул, опустил глаза, но я почувствовал, как его пальцы крепче вцепились в мою руку. – Идем. Мы побежали обратно в театр, проскользнули в боковую дверь и разделились, когда я пошел в кулисы, а он в другую сторону, к туалету, смыть с лица все следы переживаний. На краткое мгновение я всерьез задумался о том, возможно ли еще какое-то «хорошо» или что-то подобное. Но так разбивает сердце трагедия вроде нашей или «Короля Лира» – заставляя тебя верить, что финал еще может оказаться счастливым, до последней минуты. Сцена 6 Вторая половина спектакля безудержно летела вперед. Я был безумен и не в себе, как и положено Тому из Бедлама, но Фредерик и Глостер, видимо, уловили перемену, потому что к концу четвертого акта оба подозрительно на меня посматривали. Пятый акт начался с того, что Джеймс отдавал распоряжения войскам. Он говорил с несомненной настойчивой спешкой – наверное, ему так же, как мне, не терпелось доиграть спектакль, уединиться со мной в Башне и решить, что делать дальше. Он отрывисто поговорил с Рен, словно не видя ее, и к Фредерику отнесся с тем же холодным безразличием. Пришел Камило в сопровождении Филиппы и Мередит – которая выглядела такой виноватой, что я поверил: она на самом деле могла кого-то отравить. Я таился в тени у задника, дожидаясь своего выхода и финала. Филиппе быстро стало нехорошо, она ухватилась за руку Камило, чтобы устоять. Филиппа: Так дурно мне, так дурно!