— А есть в верненской полиции способный к сыску человек? Обычно такой находится. И даже если нет сыскной части, ему неформально поручают вести важнейшие дознания. — Есть такой и у нас, — обрадовал питерца вице-губернатор. — Это околоточный надзиратель Второго участка Склюев. Молодой, но у него и правда способности к вашему делу. Берите парня в охапку, он будет вам полезным помощником. И вообще… — Павел Петрович усмехнулся: — Вы знаете особенность области? Военный губернатор Семиречья назначается и увольняется по представлению министра внутренних дел. А не военного! Мы такие одни во всем Туркестане. — Вот как? — удивился Лыков. — Впервые слышу. Но почему? — Мы сначала входили в Степное генерал-губернаторство. А потом в девяносто девятом году нас переподчинили Ташкенту. И забыли изменить положение об управлении. Так что, Алексей Николаевич, пользуйтесь случаем. И я, и генерал-лейтенант Покотило надеемся иметь в вашем лице союзника. Мало ли что вы потом скажете Столыпину в Петербурге? Поэтому сделаем все, что в наших силах. — Спасибо, Павел Петрович. Я с министром вижусь только по большим праздникам, но зато директор Департамента полиции — каждый день. Иногда и не по одному разу. Так что ваш намек понял. — Ну и славно. На этих словах в кабинет вошел угловатый низкорослый офицер в форме сибирских казаков. — Явился по вашему распоряжению, — отрапортовал он, без интереса глядя на незнакомого господина. — Флегонт Илларионович, познакомьтесь. Это коллежский советник Лыков из Петербурга. Сыщик! Приехал сюда помочь дознанию, которое ведет Военное министерство. Дело, между прочим, о шпионстве. Хорунжий сделался еще мрачнее. — Это он прислал мне телеграмму, чтобы проследить за купцом Айчуваковым. А того, вишь, прирезали. Теперь надо помочь Лыкову найти убийц. У вас, как у полицмейстера, полно хлопот. Поручите это Склюеву. И освободите его на время от всех других дел. Идите. — Слушаюсь! Сыщик с полицмейстером вышли вместе. Лыков тотчас же протянул руку: — Флегонт Илларионович, меня звать Алексей Николаевич. — Хм. — Я хочу увидеть протокол осмотра места происшествия и результаты вскрытия. — Дадим. Не желаете ли чаю? — С большим удовольствием, — питерец постарался придать голосу как можно больше энтузиазма. Верненское полицейское управление находилось в пяти минутах ходьбы от областного начальства по той же Гоголевской улице. Пока шли, Поротиков жаловался: — Арендуем частный дом. Тесно, карцеры в подвале сырые… Жалование сами знаете какое. — Но все же вы ушли из строя? — Был вынужден. Меня командировали в распоряжение военного губернатора, и вот, теперь я вроде как полицмейстер. — Почему вроде как? Хорунжий смутился: — Ну, только исправляю должность. — Все впереди. Между прочим, от того, как мы с вами будем искать убийц Айчувакова, зависит ваше служебное будущее. Мы понимаем друг друга? — Хм. Я сейчас вызову Склюева и дам все необходимые распоряжения. Пока ловкий околоточный шел в управление, Алексей Николаевич успел выпить два стакана чая. Хорунжий вился вокруг, как пчела возле цветка. Наконец явился Склюев. Питерца удивила его молодость: околоточному было лет двадцать пять. Взгляд умный, вид бравый, все как полагается. — Алексей Михайлович вас кличут? — сразу принялся за дело коллежский советник. — Тезка. Зовите меня Алексей Николаевич. Сейчас господин полицмейстер все вам объяснит. Поротиков угощать подчиненного чаем не стал, а спросил официальным тоном: — Какие дела у вас сейчас на первом плане? — На первом — убийство в доме купца Нохрина. — Это где жену барнаульского мещанина зарезали? — Так точно, Наталью Баклагину. При попытке ограбления. — Успехи есть? — Ищем, ваше благородие. — Еще что? Из свежего. — Из свежего — в ренсковом погребе Дукнатова опять драка. — Закрыть, патент отобрать. — Слушаюсь. Еще верненский мещанин Автоном Крутов ночью избит и ограблен верненскими же мещанами Усковым и Белоусовым. Я их арестовал и посадил в часть. Далее, у сарта с Узун-Агачской улицы с разрушением глинобитного заплота выкрадены лошадь и бык, похищено туземное седло. Убытков рублей на триста… И наконец, убийство на клеверных участках купца-кашгарца. — Господин коллежский советник прибыл как раз по этому делу. Значит, так. Другие дела отложить, начать дознание смерти Тайчика Айчувакова. Господин Лыков будет руководить вашими действиями. При необходимости привлекайте все силы вверенной мне полиции. Вопросы есть? — Никак нет. — Выполняйте. Лыков вышел вслед за околоточным и сказал с улыбкой: — Пойдемте к вам в участок. Там я и начну руководить вашими действиями. И сразу добавил: — Вести дознание, конечно, будете вы. В своем городе небось лучше любого командированного справитесь. Я помогу, чем смогу. Дело очень важное, оно на контроле у военного министра. Без нас, сыщиков, армия не управится. Давайте им поможем. Вместе. — Давайте, — ответил повеселевший надзиратель. Вскоре Алексей Николаевич сидел в общей комнате Второго участка и читал бумаги. — Как убили кашгарца? — Закололи тонким стилетом. — Откуда здесь взяться стилету? — Так написано в заключении городового доктора Сперанского. Вот, смотрите. — Да, действительно. Но это странно до неправдоподобия. Вообще заключение какое-то корявое. «Своеобразное членорасположение трупа указывает, что он упал как бы пораженный молнией и немедленно скончался». Что еще за членорасположение? Нет такого слова в русском языке. Поехали в покойницкую, взглянем на тело. В морге военного лазарета Лыков осмотрел труп купца и нахмурился. — Алексей Михайлович, вызовите сюда этого эскулапа. — Как я его вызову? — растерялся Склюев. — Он надворный советник, а я коллежский регистратор. — Понятно. Питерец нарочным послал полицмейстеру записку, в которой попросил прислать в морг городового врача. И как можно быстрее. Через полчаса к сыщикам присоединился доктор Сперанский. Лет сорока, добродушный на вид, он был явно смущен. Наверно, начальство объяснило ему, что с приезжим надо держаться подобающе. — Если я в чем-то ошибся, то охотно с вами соглашусь, — сказал доктор. — Но в чем именно? — Взглянем на характер раны, — Лыков нагнулся над телом и посветил лампой. — Вы написали, что Айчувакова закололи. Почему не застрелили? — Да вот же короткий продольный разрез! Если бы была пуля, то мы наблюдали бы круглое входное отверстие. Это стилет или кинжал. — Доктор, круглое входное отверстие остается от пули с тупым наконечником. А если он заостренный, то часто получается вот такая картина. Стенки раневого канала слипаются, и рана выглядит как разрез. — Неужели? — растерялся Сперанский. — Впервые слышу о подобном. — А красно-бурый контур вокруг раны? Это так называемый поясок осаднения, след от удара пули. От клинка его не бывает. На лбу врача выступила испарина. — Где одежда убитого? — обратился коллежский советник к надзирателю. — Извольте. — Ну-ка… Ага. Смотрите оба, видите? На бешмете, там, где дырка, слабое рыжее пятно. Это ожог от пули.