Они оба уже бежали, и болтун догонял, а питерец так и не мог принять решения. Наконец он вылетел на Соборную площадь, где перед зданием Окружного суда стоял городовой. Вынул свисток и стал наяривать. Служивый подскочил, взял под козырек. Питерец показал свой билет: — Я коллежский советник Лыков из Департамента полиции. Проводи меня в городское управление. По инструкции, городовой не имел права покидать пост. Он должен был вызвать дворника и поручить ему сопроводить начальство. Но дворников в Верном было раз-два и обчелся, поэтому дядька вытянулся: — Слушаюсь! Они двинулись к Гоголевской. Алексей Николаевич оглядывался — психического нигде не было. На углу он повернулся к сопровождающему: — Неудобно получается, что ты из-за меня пост оставил. Скажи, я так выйду к управлению? — Да его уже видать, ваше высокоблагородие. Вон через два квартала, на Мало-Базарной площади. Коллежский советник отпустил городового и быстрым шагом дошел до места. Он так и не понял, что за человек гнался за ним. На телеграфе, как оказалось, Лыкова ждала депеша от Таубе. Странно, барон лишь вчера вечером получил задание, и ему уже есть что сказать? Текст был длинный, да еще и с приложением. Алексей Николаевич послал телеграмму насчет Малахова и Штюрцваге, забрал депешу и отправился обратно в номера. Он внимательно смотрел по сторонам, готовый ко всему. Но обошлось. Вдруг напротив гостиницы сыщик увидел пролетку с поднятым верхом. Час назад ее здесь не было. Извозчик ожидает постояльца? В прошлом году в Москве Лыкова едва не убили засевшие в такой же пролетке бандиты. Потоптавшись на углу, Алексей Николаевич свернул в соседнюю улицу. Зашел в чужой двор. Его отделял от владения Грязнова глиняный дувал. Питерец подпрыгнул, подтянулся на руках, кряхтя, перелез на другую сторону. Староват он стал для акробатики… Отчистив испачканный пиджак, гость вошел внутрь через заднюю дверь. Буфетчик удивленно на него покосился, но ничего не сказал. У окна сидел и ждал начальство Сабит Шарипов. Алексей Николаевич указал ему на пролетку: — Сходи посмотри, кто там. Будь осторожен. Казах тут же отправился на улицу. Лыков наблюдал через окно. Как только Сабит приблизился, возница хлестнул лошадь и быстро уехал. — Кого-нибудь успел увидеть? — спросил сыщик вернувшегося помощника. — Нет. Был какой-то азиат, но лица я не разглядел. Сыщик рассказал об утреннем происшествии. Шарипов встревожился: — Вас хотят убрать. Теперь не отойду от вас ни на шаг! — У тебя будет много дел по дознанию, — возразил начальник. — Есть другой надежный человек? Чтобы умел обращаться с оружием. — Есенгельды Санбаев. У него прозвище Темирбатыр — железный богатырь! Сильный и храбрый. Николай Алексеевич берет его на самые опасные дела. — Богатырь в городе? — Да. Я вызову, он явится через час. Сабит написал записку на арабском и вручил гостиничному рассыльному. Пока ждали телохранителя, Лыков рассказал аргыну о ходе дознания. Резюмировал он так: — Полицейские меры результата не принесли. Резидент убрал опасного свидетеля, а затем и исполнителя. Никаких концов. Теперь могут что-то разнюхать только твои люди. А я настропалю полицию, чтобы мобилизовала негласную агентуру. Попробуем зайти с двух сторон. Ясно, что в Верном гнездо шпионов, ячейка их сети. Наконец пришел Темирбатыр. Плечи у него были вдвое шире, чем у Лыкова. Сабит познакомил его с сыщиком и велел стеречь, как шанырак своей юрты. — Оружие у тебя есть? — спросил Лыков. Парень показал два огромных кулака. — Этого может не хватить. Есенгельды предъявил наган. — Годится. Теперь по городу мы будем ходить вместе. Ты позавтракал? — Не успел, — смутился детина. — Но это пустяк, я готов куда скажете. Алексей Николаевич отпустил Сабита, Есенгельды велел подкрепиться и ждать в буфете. А сам пошел в номер расшифровывать телеграмму от Таубе. Результат его ошеломил. Виктор Рейнгольдович сообщал, что в московском «черном кабинете» перехватили письмо. Оно было брошено в почтовый ящик скорого поезда Владивосток — Москва на станции Омск. Конверт самый обычный, ничем не примечательный. Адресатом выступал некий мещанин Балаболкин, проживающий на Средней Пресненской. Но специалисты по перлюстрации имели указание контрразведки насчет писем, опущенных в поездные ящики Сибирской железной дороги. Они вскрыли конверт и нашли внутри другой. Он предназначался петербургскому представительству швейцарской фирмы «Локус». Контрразведчики знали, что это условный адрес, который британская разведка использует для получения секретной корреспонденции. Во втором конверте лежало письмо на китайском языке. Резидент сообщал, что приказ начальства выполнен. Офицер ЛН сидит в тюрьме, ведется следствие. Из столицы приехал его отец и пытается вытащить сына. Вряд ли это ему удастся, поскольку все сделано как подобает. Резидент считал нужным усилить газетную шумиху и придать «важному делу» характер международного скандала. Внизу стояла подпись: Лю-Цюнь-Хань. Генерал Таубе напоминал своему другу, что такая фамилия значилась в записной книжке покойного капитана Присыпина в разделе «Враги». Вот это новость! Британская разведка. Все-таки они убили своего, не пожалели жизни молодого офицера… Забабахин оказался прав. Телеграмма расставляла точки над «и». Теперь стало понятно, кого искать. Еще более подозрительным делался штабс-капитан Рамбус. Он и секундантом должен был выступить, и про Тайчика слышал. Но и с подполковника Малахова, и с помощника прокурора рано было снимать подозрения. Лыков полдня ходил по городу под охраной огромного Темирбатыра. Он посетил Второй участок, переговорил с надзирателем Склюевым. Договорился, что тот даст задание осведомителям, особенно в Кучегурах. Потом обсудил вопрос об английском следе с вице-губернатором Осташкиным. В полдень сыщик навестил будущего свата, напился там чаю с достарханом. При этом случился забавный эпизод. Полковник Лоевский выждал момент, когда дочка удалится на время, и начал деликатный разговор. Смущаясь, Сергей Дмитриевич сказал: — Я хочу обсудить один важный… один интимный… Ну, словом, пока Насти нет, я хочу поговорить о деньгах. — В каком смысле? — насторожился коллежский советник. — Николай Алексеевич — подпоручик. Вы знаете, какое жалование у подпоручика? — Нет, не интересовался. — А я вот вчера спросил, — взволнованно заявил будущий сват. — Шестьдесят семь рублей. И еще девять рублей квартирных. Итого, сами понимаете… — Сергей Дмитриевич, вы к чему ведете? — Ему же не позволят жениться! Он еще не набрал сумму, необходимую для реверса. Хорошо, конечно, что моя Настя — дочь офицера, надо вдвое меньше накопить. Но все равно много. Имею в связи с этим предложение. Хочу его с вами обсудить. До Алексея Николаевича дошло. В русской армии молодой офицер не мог вступить в брак, когда ему заблагорассудится. Он должен был несколько лет делать отчисления в казначейство для создания реверса — специального фонда. Если невестой выступала дочь офицера, то сумма реверса составляла две с половиной тысячи рублей; для «штатских» невест требовалось накопить вдвое больше — пять тысяч. Все так же смущаясь, Лоевский продолжил: — У меня есть кое-какие сбережения. Живу с одной только дочерью, содержание хорошее, квартира казенная. Могу, стало быть, одолжить будущему зятю для предъявления в казначействе. Он выдаст эти деньги за свои и… Так мы ускорим свадьбу. Расписок мне не нужно! Только уговорите сына принять мое предложение. Даже Анастасия не узнает. Вот хороший человек… Лыкову еще больше захотелось породниться с этой семьей. Он улыбнулся: — Мой сын проявил излишнюю скромность в столь важном вопросе. Видимо, он ничего вам не сказал? — О чем? — О том, что богат. — Нет. А… — У них с братом-близнецом Павлом на двоих большое майоратное имение в Варнавинском уезде. Досталось от покойной матери. Имение дает до двухсот тысяч чистого дохода в год. Сумму накоплений не скажу, набежало много, этим занимается управляющий. Но реверса у Николая хватит на весь Третий Западно-Сибирский стрелковый батальон. С Первым Сибирским имени Ермака Тимофеевича казачьим полком в придачу[57]. Лоевский растерянно переспросил: — Имение? Майорат? Двести тысяч? — Ну, двести-то на двоих. На каждого по сто. Из них треть сестре в Париж отсылают. Но все равно, согласитесь… — Вот это новость… — Хорошая новость, Сергей Дмитриевич. Не выпить ли нам за это водки? — Да-да, конечно. Но почему Николай Алексеевич молчал? Я же волнуюсь. Тут вошла его дочь и нахмурилась: — Почему ты волнуешься, папа? Кто тебя расстроил? — Да вот Алексей Николаевич только что рассказал про сына. Ты знаешь об его денежных делах? — Нет, но какая мне разница? Если ты насчет реверса, то есть способы его обойти. Не стоит волноваться из-за денег. — Действительно не стоит, — подтвердил Лыков и сказал барышне: — Приглашаю тебя в гости, как только сможешь. После боя на дороге сыщик обращался к будущей снохе на «ты». Барышня принимала это как должное. Она ответила: — Да, я никогда не была в Петербурге, очень хочется его увидеть. — Петербург само собой. Но я зову тебя в имение Нефедьевка Варнавинского уезда Костромской губернии. Лес, река Ветлуга, грибы-ягоды, охота и прочие чисто русские прелести. Имение майоратное, принадлежит братьям Лыковым-Нефедьевым в равных долях. Дает в год примерно двести тысяч дохода. Братья постановили делиться с сестрой, которая проживает в Париже. Так, чтобы получалось на троих поровну. Мне еще назначили ренту. Анастасия была удивлена не меньше отца: — Поразительно, что вы говорите! Николай словом об этом не обмолвился… — Видимо, хотел тебя неожиданно порадовать потом… когда…