Оказалось, что юрту собирают женщины, это их обязанность. И втроем без труда делают это за час-полтора. Мужчина лишь поднимает наверх шанырак — деревянный круг, образующий крышу. Через отверстие в нем выпускают дым, в холодное время его закрывают пологом. Шанырак изготавливается из березы и является символом дома, синонимом очага; он передается по наследству от отца к сыну. Каркас юрты состоит из кереге — раздвижных решетчатых стен, которые собирают из канат — секций в двенадцать-семнадцать палок. Кереге делают обычно из тальника, а дорогие — из той же березы. Юрта аульного аксакала называется акор-да — двенадцатиканатная, это самое большое жилище в ауле. Их гостевая собрана из шести канат и именуется ак уй. Кереге соединяются с шаныраком выгнутыми дугами — ууками; они и составляют крышу. Вот и вся конструкция. Она покрывается войлоками: дымоход, крыша и стены завешиваются каждый своим куском. Куски называются узук, тундук и туырлык. Еще по стенам размещают плетеные циновки из стеблей чия, степного камыша — и для тепла, и для красоты. Дверь в юрте всегда находится на северо-востоке — так удобнее по господству ветров. Но, что еще важнее, эта сторона — обратная Мекке, куда кочевники молятся. Почетное место располагается напротив двери по ту сторону очага; оно называется тор. Там же сложены сундуки с вещами, свернутые постели, кошомные чемоданы. Хозяева и гости сидят на коврах или меховых подстилках. Правая сторона юрты хозяйская и отгорожена занавеской. В ней стоит тюсек-орук, низкая кровать с подушками, и находятся мужские вещи: седло, сбруя, оружие. Женщины держат там кебеже. Кебеже — это ящик, в который сложена лучшая посуда, а также ценные продукты, в первую очередь чай и сахар. Здесь же хранятся провизия и мешок из прокопченной кожи для изготовления кумыса. Его казахи пьют с утра до вечера, кумыс заменяет им еду. Левую сторону отдают младшим членам семьи: детям, снохам, внукам, также там могут поместить на время больного ягненка. Возле двери находится босага, пространство для хозяйственных целей. Сама дверь обшита войлоком, а еще имеет кошомную занавеску. Стены и пол украшены текеметами, войлочными коврами. Казахи любят свое жилище и берегут его. «Клянусь священной юртой, своя юрта — храм божий!». Находящийся там гость считается под защитой хозяина, и обидеть его — значит обидеть самого хозяина. Ну и наконец, хорошую юрту можно поднять и перенести на другое место, она не развалится. Вес ее — примерно десять пудов. Лыков выслушал содержательную лекцию, пошел направо за занавеску и улегся с чистой совестью на кровать. Точнее, на тюсек-орук. И быстро заснул, все-таки дорога его утомила. Спал он чутко и проснулся от звука голосов. Выбрался из правой половины и обнаружил сына беседующим с каким-то мужчиной на незнакомом языке. Наружностью тот походил на Чингиз-хана, но откуда взяться монголу в таком месте? Азиат и подпоручик держали в руках странные бутылочки. Они протянули их друг другу, каждый брал что-то из предложенной посуды маленькой ложечкой и совал себе в нос. Нюхательный табак, вот что это такое, догадался питерец. А как бойко Чунеев лопочет по-азиатски! Увидев незнакомца, азиат молча поклонился ему, быстро завершил беседу и вышел вон. — Кто это? — спросил сыщик. — Мой агент с китайской стороны, — пояснил разведчик. — Какой национальности? Я решил было, что монгол. — Монгол и есть. — А чего это вы с ним нюхали? — Табак, у них так принято. Я нарочно таскаю с собой посуду с этим зельем, чтобы угощать. Полезно для налаживания хороших отношений. — И что тебе сообщил твой заграничный друг? — не утерпел Алексей Николаевич. Спрашивать об этом было неловко, но любопытство взяло верх. — Оюулунбиельды принес донесение: из Урумчи в Чугучак тайно прибыл какой-то крупный чиновник с красным поясом. Носилки у него зеленого цвета, с желтыми ремнями. У начальника охраны на груди медальон с изображением зверей, а на шапке синий шарик. Командированный растерялся: — И что все это значит? — Судя по цвету носилок, это князь, родственник императорской фамилии. Красный пояс говорит о том, что он дальний родственник, у близких он желтого цвета. На охраннике медальон со зверями, выходит, он военный. Синий шарик означает его чин — полковник. Еще агент сообщил, что с князем привезли на двух верблюдах ямбы, слитки китайского серебра. Это наверняка для оплаты услуг шпионов. — Снесарев сказал, что китайской разведки не существует. Может быть, потом появится, а сегодня ее нет. — Андрей Евгеньевич ошибается, — мягко возразил подпоручик. — Она уже есть, пусть и ходит пока на японских помочах. Японцы в минувшую войну многому их научили… Лыков удивился и порадовался: его сын спорил со своим учителем, знаменитым Снесаревым, от которого был без ума. Но вслух сказал другое: — Приехал князь, тайно. И привез кучу серебра. Только и всего? — Ты что? Важная новость. Я должен срочно переслать ее в штаб округа. Китайцы наводнили приграничную полосу своими агентами. — А где они их берут? Китайца сразу видно, таких шпионов к нам засылать глупо. Николай ухмыльнулся: — Это очень умный народ с большим будущим. В том числе и в области секретных служб. Китайцы засылают к нам таких людей, которых не отличишь в толпе. Помнишь, где я живу? В Джаркенте, приграничном городе Семиреченской области. Он особенный. Ты слышал, что мы одно время владели частью Восточного Туркестана? — Погоди, — остановил сына отец. — Наш Туркестан я представляю, а что такое Восточный? — Жаль, нет под рукой карты. Но попробую объяснить на пальцах. Он состоит из Джунгарии на севере со столицей в Кульдже и Кашгарии на юге со столицей в городе Кашгар. А между этими «гариями» расположились пустыня Такла-Макан и горная страна Тянь-Шань. Живут в Восточном Туркестане преимущественно мусульманские народы. Для Китая это дикая отдаленная окраина, которой трудно управлять. — А как мы завладели китайской территорией? — Просто взяли и ввели войска, в тысяча восемьсот семьдесят первом году. Тогда дунгане, то есть принявшие мусульманство китайцы, восстали против маньчжур. И под горячую руку разорили русскую факторию в Кульдже. Мы тут же воспользовались этим. Захватили север Джунгарии, так называемую Илийскую область, а заодно и горные перевалы Тянь-Шаня. — Николка, а для чего мы это сделали? Нельзя было наказать бунтовщиков, не захватывая их земли? — Нам хотелось туда зайти, вот и нашли повод. Восточный Туркестан — удобный плацдарм для наступления хоть на Китай, хоть на Индию… — А Снесарев говорит, что Индия неуязвима с севера и востока! — перебил сына Алексей Николаевич. — Старая песня. Еще в тысяча восемьсот восемьдесят шестом году полковник Локкарт обследовал долину Читрала на памирско-индийской границе. И пришел к выводу, что крупные войсковые соединения русских не смогут пройти там даже летом. Я читал этот доклад. — Вот видишь. А ты говоришь — плацдарм. — Потому говорю, что не согласен с Локкартом и Снесаревым. Я сам проехал весь Тибет и знаю, что русской армии это по силам. Даже горную артиллерию можно протащить. Особенно южнее Читрала, через Гилгит. — То-то ты там чуть без рук не остался, — пробурчал папаша. Сын машинально подул на белые кончики пальцев и продолжил: — Так вот. Простояла наша армия в Илийской долине двенадцать лет, до восемьдесят третьего года. А потом мы ушли обратно за старую границу. Вместе с нами, опасаясь маньчжурского возмездия, откочевали в русские пределы шестьдесят тысяч дунган, казахов и таранчей[23]. Вот для последних наше правительство и выстроило прямо в чистом поле целый город — Джаркент. Что было дальше? Китай вернул свои прежние территории и назвал их Синьцзян, то есть Новая линия. И теперь эта девятнадцатая провинция Поднебесной — жаркое место противоборства разведок: нашей, британской, китайской, японской, турецкой, а теперь еще и германской. Я — активный участник тайной войны. Прикомандирован к Третьему Западно-Сибирскому стрелковому батальону, казармы которого в Джаркенте. Вроде бы для усиления строевого кадра, а на самом деле заведую секретным разведывательным пунктом. Который не указан ни в одном справочнике Военного министерства. Мы начали с того, как китайская тайная служба вербует агентов для операций в России. Помнишь? Дунгане, казахи и таранчи перебежали к нам. Но так поступили не все, многие остались и являются теперь цинскими подданными. Рода и семьи разделились: половина у нас, половина у них. Они катаются друг к другу в гости, или перегоняют скот туда-обратно, или торгуют. Фронтир[24] прозрачный, надзор за ним плохой. Вот из таких ездоков и вербуют китайцы себе агентов. Верить тут можно лишь своим, русским. Все остальные под подозрением. — Даже твои любимые казахи? — Разумеется. Любой купец, отправляющийся на ту сторону, согласится передать письмо или рассказать о наших кордонах. За пару серебряных кругляшей. — А контрразведка у китайцев есть? — Куда же без нее? У меня недавно агент на той стороне погиб. Китаец, кстати. — Своих предавал? — скривился коллежский советник. — Нет, он боролся с захватчиками, с маньчжурами. За независимый от них Китай. Этот человек помогал мне не за деньги, а за идею, платы не брал. Одновременно он состоял членом тайного общества «Гэлаохой» — «Общества старшего брата». Весьма закрытая организация, существующая аж с семнадцатого века, когда северяне подчинили себе всех остальных. — И твой идейный агент погиб? Подпоручик нахмурился: — Погиб ужасной смертью. Маньчжуры бросили его в соломорезку. Человека изрезало на куски. Вот такие там нравы. — Голова кругом от шпионских дел, — сознался Алексей Николаевич. — Но я проделал путь не ради них, мне надо искать убийцу капитана Присыпина. Скажи, Ботабай вернулся из Семипалатинска? — Да, это он привез монгола. — Новости есть? — Есть, и очень необычные. Но сначала давай поедим ухи. — Ухи? — удивился коллежский советник. — Здесь, в солонцах? — Я же обещал угостить тебя стерлядями в Семипалатинске, помнишь? Бота купил полдюжины корышей[25]. Сейчас Павел Балашов, мой денщик, их варит. Скоро позовет. — А откуда взялся твой денщик? — Павел живет тут уже вторую неделю, с тех пор как я уехал тебя встречать. Помогает казахам в работе, он любит что-нибудь мастерить. А так человек штучный. Смелый, сообразительный и ловит на лету. Не столько сапоги мне чистит, сколько помогает по службе. Ему еще год остался на действительной. Хочу, когда снимет погоны, предложить ему остаться. Сделаем из Паши джаркентского мещанина и назначим моим негласным помощником. Скоро их и правда позвали. Позади юрты на костре кипела уха. Расторопный малый в партикулярном платье расставлял на столе деревянные миски и оловянные чарки. Русый, веснушчатый, он казался легкомысленным балагуром. Денщик притулил рядом бутылку водки и спросил у Ботабая с подначкой: — Тебе тоже стаканчик? Тот сердито зыркнул и ничего не ответил. Аргын был серьезен, даже взволнован. Но его начальник не подавал виду. Он наелся ухи, дал насладиться отцу, русские выпили по чарке. Ботабай похлебал без особого интереса и ждал, когда можно будет начать разговор. К удивлению Лыкова, денщик сидел с ними за одним столом, пил и ел наравне. Видимо, он действительно был для сына важным человеком, если офицер сажал нижнего чина вместе с собой. Только когда все наелись, Лыков-Нефедьев приказал: — Докладывай. Ганиев сразу начал с главного: — Вася Окаянный не убивал капитана. — Вот как? Ну, мы и раньше это подозревали. Дело рук англичан, все ясно. — Не так уж и ясно. Появились новые сведения. Они указывают на Жоркина. Подпоручик чуть не выронил чарку.