— Какие заявления? — переспросил высокий. — О том, чтобы вам продали автомашины без очереди. — Нет, мы не писали. Давайте отойдем в сторону и напишем. Они вошли во двор большого дома и, увидев в центре беседку, направились к ней. Разместились за дощатым столом. Мхитарян достал из саквояжа, который притащил с собой, два листа бумаги и протянул их своим жертвам: — Пишите. — А что писать? — Напишите, что у нас в городе вы находитесь временно и уезжаете в длительную заграничную командировку, в связи с чем и просите, в порядке, исключения, продать каждому из вас по одной автомашине «Жигули». — Мхитарян повернулся к Абдураимову: — Такого содержания нужны заявления? Абдураимов согласно кивнул головой и проговорил: — Давайте, только побыстрее. Покупатели склонились над листками бумаги. У того, который был пониже и потолще, дело не ладилось с грамматикой, и он, высунув от напряжения язык, низко склонившись над столом, с трудом выводил корявые, прыгающие буквы. Наконец заявления были готовы. Мхитарян достал из саквояжа два куска плотной бумаги: — Заверните в эти бумаги по восемь тысяч семьсот и перевяжите тесемками эти пакеты. И он протянул каждому из них по тесемке. После того как покупатели завернули свои деньги в плотную бумагу и перевязали их тесемками, Мхитарян хмуро сказал: — Не так перевязываете, нужно поплотнее. Дайте я сам, — он тут же, прямо на столе, перевязал пакеты снова и вручил их покупателям. После этого все четверо вышли со двора. Мхитарян попробовал найти такси, но безуспешно. Они просто не проходили по этой улице. И тогда он подошел к «Волге», стоявшей недалеко от магазина. За рулем сидел скучающий водитель. Мхитаряну не надо было уговаривать его долго. За тридцатку тот готов был возить хоть до вечера, не то что часок. В машину сели молча и минут через пятнадцать были у цели. Мхитарян и Абдураимов вышли из машины и, деловито разговаривая, держа в руках заявления, вошли в подъезд огромного здания. Их клиентам пришлось волноваться около тридцати минут. Каждый из них мучился одной мыслью: разрешат или не разрешат? Но вот наконец появились их благодетели. Они степенно подошли к машине. Мхитарян сел рядом с водителем, Абдураимов — сзади. — Давай к автомобильному магазину, — тихо приказал водителю Мхитарян. Когда машина, набирая скорость, понеслась по улицам города, Мхитарян достал из бокового кармана пиджака свернутые в трубочку заявления и молча протянул их сидящим сзади. Высокий развернул трубочку и вместе со своим «коллегой» прочитал написанные на каждом заявлении в левом верхнем углу красным фломастером резолюции: «Тов. Хижин А. П. В порядке исключения отпустить автомашину «Жигули» вне очереди». Длинная неразборчивая подпись была впечатляющей. Покупатели еле подавили в себе желание крикнуть «ура!». Мхитарян незаметно правой рукой открыл стоявший у ног саквояж и обратился к покупателям: — Дайте ваши пакеты, я на них отметки сделаю. Покупатели с готовностью протянули ему завернутые в бумагу деньги. Они не видели, как Мхитарян заменил эти пакеты на точно такие же, перевязанные такой же тесемкой, расписался на них и передал покупателям: — Когда войдете в магазин, заходите прямо к директору, он уже предупрежден и ожидает вас, покажите заявления, а затем в кассу отдадите пакеты и получите машины. — Да, но здесь же и ваши, — тихо проговорил обалдевший от счастья высокий, хлопая рукой по пакетам. — Все в порядке. Кассир знает, что делать. Вскоре машина остановилась у магазина. — Идите, — сказал Мхитарян, — мы чуть позже присоединимся к вам. Покупатели вышли из машины и скрылись в магазине. Мхитарян взглянул на часы и деловито сказал водителю: — Давай съездим на вокзал, пока они будут решать свои вопросы. Водитель молча включил скорость. На вокзале Мхитарян и Абдураимов сунули счастливому водителю тридцать рублей и отпустили его. Затем они взяли такси и поехали домой к Кагановичу. А в магазине события развивались так, как и должны были развиваться. Покупатели долго дожидались прихода директора, которого, несмотря на то, что должен был ждать их, в кабинете не оказалось. Когда он пришел, то, прочитав заявления и резолюции на них, недоуменно пожал плечами: — Не понимаю, при чем здесь я? — Как при чем? — в один голос переспросили покупатели. — Вы же товарищ Хижин? — Нет, и в нашей системе такого работника нет. А кто вам резолюции на заявления накладывал? Покупатели замялись. Высокий пролепетал что-то нечленораздельное, и они покинули кабинет директора. Когда вышли на улицу, их недоумение стало еще большим — их добродетелей и автомашины уже не было. Прошло еще полчаса, пока они поняли, что разыскать тех, кто им помогал, не удастся. Только после этого они догадались взглянуть в пакеты, а там вместо денег ровно нарезанные стопки бумаги... Абдураимов и Мхитарян, осушив бутылку коньяка и разделив семнадцать тысяч четыреста рублей, добытые за каких-то час-полтора, поровну, смеясь, вспоминали, как им удалось околпачить тех двоих: — Представляю их рожи, когда увидят, что деньги превратились в простые бумажки. — Не говори, — Абдураимов откинулся на спинку дивана и, поглаживая обеими руками свой живот, добавил: — Интересно, что о них подумал директор магазина, когда они сунулись к нему с заявлениями? — Наверное, посчитал их за сумасшедших, а может, сразу же в контору позвонил. Правда, плохо, что у них образец моего почерка на заявлениях остался. — Брось хреновину пороть, — махнул рукой Абдураимов, — почерк — не отпечаток следов пальцев. А если посчитать, сколько у тебя таких резолюций было и все это перевести в деньги, которые ты получил, то из-за них и тебя невозможно было бы увидеть. — Ладно тебе мои доходы подсчитывать, кстати, если вдуматься, то я, может быть, какую-то пользу обществу приношу: наказываю тех, кто хочет закон обойти. Я уверен, если человек так легко расстается со своими деньгами, так легко соглашается переплатить, то наверняка деньги он добыл нечестным путем. Спрашивается, разве плохо, что у нас встречаются люди, которые, как те ассенизаторы, очищают общество от хапуг, взяточников... — Ну ты уж хватил, — перебил его Абдураимов, — послушаешь тебя, так диву даешься, почему тебе зарплату не дают. Ханыги мы с тобой, паря, жулики, только разница одна: ты большой жулик, а я — меньший. Мхитарян вскочил со стула: — Брось, старик, сам хреновину пороть. Если уже и считать чьи-то деньги, так это твои. Ты уже ведь сам не знаешь, сколько их у тебя. Я даже не представляю, где ты их хранишь, ты даже не поднимешь их, если их в мешок сложить, а жадничаешь, за десять копеек горло можешь перегрызть. Скажи, зачем тебе столько денег? Родных у тебя нет, а в могиле, если ее даже облепить купюрами, все равно сгниешь. Поделился бы ты со мной, например, гляди, я тебе человеческие похороны справил бы, поставил бы шикарный памятник, а на нем написал: «Здесь похоронен бескорыстной души человек». Если хочешь, то напишу, что ты был профессором, доктором или испытателем? Абдураимов молча поднялся и неожиданно вцепился обеими руками в горло собутыльника: — Моей смерти, гад, захотел?! Да я же сначала твою увижу, падаль ты вонючая! Лицо Мхитаряна посинело, и он судорожно пытался оторвать руки «старика» от своего горла. А тот, несмотря на возраст, обладал мертвой хваткой. В глазах Мхитаряна все поплыло, потемнело, и он потерял сознание. Его тело сразу стало вялым, и Абдураимов вместе с ним, ударившись о стул, упал на пол. Он с трудом заставил себя разжать руки. Ярость застлала глаза, и ему хотелось зубами вцепиться в горло Мхитаряна. Но постепенно разум взял свое. Абдураимов пошел на кухню, принес кружку холодной воды и выплеснул ее на лицо компаньона. Прошло еще несколько минут, пока тот начал приходить в себя, застонал и открыл глаза. Он долго смотрел на Абдураимова. «Старик» не выдержал этого бессмысленного взгляда и, тяжело ступая, прошел к окну и начал смотреть во двор. Он слышал, как тяжело дышал Мхитарян, поднимаясь с пола, медленно дошел до дивана и молча лег. Только после этого Абдураимов повернулся, подошел к лежавшему Мхитаряну и, с трудом подавляя еще клокотавшую в душе злобу, проговорил: — Ты, молокосос, меня лучше не трожь. Знаешь, сколько я таких, как ты, видел? Сотни. И никому не позволил со мной, как ты, разговаривать. А если кто не хотел прислушаться к моему предупреждению, то я быстро находил на таких управу! Мхитарян чуть слышно сказал: — Ты же меня чуть не задушил. — Что ж поделаешь, не ты первый, не ты последний. Но если не хочешь раньше времени встретиться со своими предками, то веди себя правильно и язык крепче держи за зубами. Сказав это, Абдураимов взял стул, уселся у окна и начал смотреть во двор... Прошел час. В комнате стояла тишина. Абдураимов продолжал сидеть у окна, пришедший в себя Мхитарян смотрел ему в спину и думал: «Гад, он же меня чуть не задушил! И чего я терплю?! Вот сейчас встану, возьму нож, что на столе, и по самую рукоятку в эту спину». Но Мхитарян продолжал лежать. Неожиданно Абдураимов оторвался от окна и приказал: — Встань с дивана, хозяин идет, и держи язык за зубами. В квартиру вошел Каганович. Он был растерян. — Знаете, — он попеременно лихорадочным взглядом окинул своих гостей, — сегодня ко мне на работу приходил работник милиции и интересовался мною. — О чем он тебя расспрашивал? — тревожно спросил Абдураимов. — В том-то и дело, что со мной он не разговаривал. Он беседовал с директором, а тот мне сообщил, он свой мужик. И Каганович слово в слово передал все, что сказал ему директор. — Что же он хотел? — задумался Абдураимов и, повернувшись к Мхитаряну, приказал: — Быстро собирайся, надо сматываться отсюда!