— Как только вошел в квартиру, попросил сапожную щетку и гуталин. Сказал, что в дороге ботинки загрязнились. Вышел в подъезд, почистил обувь, а потом, конечно, вымыл руки. — Долго мыл? Подобный вопрос немного удивил и озадачил Василевского. Он на мгновение задумался и, вспомнив, ответил: — Знаете, долго. Когда вышел из ванной, понюхал руки и сказал, что они все равно гуталином пахнут, попросил одеколона. Я дал «Красную Москву», так он, не поверите, почти полбутылки на руки вылил. Да, сели мы, значит, за стол. Взял он в руки вилку и тут же положил около тарелки. Я спросил, почему он не закусывает. Отвечает: дескать, недавно пообедал. — Виктор Иванович, вы не заметили что-нибудь странное в его поведении? — Странное, говорите? — Василевский посмотрел в окно. По ту сторону стекла на карниз опустились два голубка. — Если говорить откровенно, то странного в тот день было предостаточно. Во-первых, днем, да еще с водкой, он никогда ко мне не приходил. Во-вторых, как объяснить его необычное поведение за столом. Потом его просьба проводить: он же пьяным не был. Я объяснил ему, что болен, на улицу выходить нельзя, а он стоит на своем: «Проводи да проводи». Оделся я потеплее, и пошли мы. Идет он и молчит. Я даже обиделся немного. Просил провести, иду рядом с ним, а он даже не замечает меня. Разве не странно? Когда завернули к его дому, ему метров двести оставалось пройти. Я хотел было повернуть, а он — за руку меня и чуть ли не со слезами умоляет: «Проводи меня, Витя, до дома. Очень тебя прошу!» Я пожал плечами, говорю: «Пожалуйста, если тебе так уж хочется». Подошли к его дому, а там милиция, люди столпились. Когда узнал, в чем дело, — не по себе стало. Ведь он тащил меня домой. То ли сердце чуяло, то ли... Василевский неожиданно замолчал. Ветров мягко спросил: — Виктор Иванович, вы что-то недоговариваете. Понимаете, для меня это все очень важно. — И вы поймите меня — могу ошибиться. А ведь здесь разговор необычный, он судьбы людей, товарища моего касается. — Не беспокойтесь. Мы тоже понимаем, все учитываем. — Хорошо. Поделюсь с вами некоторыми мыслями. Дело в том, что в детстве я жил с Евгением в одном городе, вместе в одном классе учились. Однажды, это было уже в девятом классе, я остался почти на месяц один. Родители уехали в отпуск. Как-то утром приходит ко мне Женька и просит: если кто-либо поинтересуется, где он был, то чтобы я сказал, у меня, мол, ночевал. И точно, к вечеру приходит участковый инспектор, спрашивает, не ночевал ли у меня Носов. Сами понимаете, в таком возрасте подчас может подвести сильно развитое ложное чувство товарищества. Так и у меня было: считал — товарища выручаю — и подтвердил, что Женька у меня был весь вечер и всю ночь. Позже я узнал, что парень вместе с каким-то Левиным, дружком своим, обворовал ларек. Левина задержали. Он все на себя взял. В милиции, конечно, знали, что они друзья. Поэтому и решили проверить Носова. Его родители сказали, что он дома не ночевал. Вот он и отыгрался на мне, а я, дурак, его невольным помощником оказался. Теперь, когда я вспоминаю, как он вел себя в тот день, то почему-то связываю его визит с тем случаем, что произошел во времена нашего детства. Наверно, он хотел, чтобы я снова стал для него свидетелем... Василевский замолчал. Ветров простился с ним и ушел. Уже на улице он задумался: «То, что рассказал Василевский, действительно важно. Посоветую Савичу изъять у Носова для исследования ботинки». Ветров вспомнил, что он опаздывает в автомагазин, и бросился к трамвайной остановке. К счастью, директор магазина, с которым лейтенант еще утром договорился по телефону о встрече, ждал. Они начали просматривать списки людей, стоявших в очереди на приобретение автомашин, и вскоре нашли фамилию Носова. Тростник беседовал с Валей Кононовой, которая первая обнаружила трупы Горанской и Носовой. Кононова после этого случая перешла жить в общежитие. По ее лицу было видно, что она еще не успела прийти в себя. Владимир, понимая это, не торопился начинать разговор о главном. Он спросил, как у нее идут дела в институте. — Нормально, — сказала девушка и, наверное, не удовлетворившись односложным ответом, добавила: — Скоро закончу учебу и на работу. — Как вы устроились в общежитии? — Хорошо. Я раньше не хотела селиться в общежитии. Казалось, условий для учебы не будет, но теперь вижу, что ошибалась, да и девочки в комнате хорошие: если кто сел за конспекты и учебники, то стараются не мешать. — Валя, извините за беспокойство. Понимаю, вам неприятно вспоминать случившееся, но в интересах следствия... Кононова поспешно перебила его: — Нет, что вы. Раз надо, то надо. — Скажите, в какое время обычно приходил домой Носов? — Как когда. Иногда рано, иногда поздно. Он же учится на вечернем. — Как он относился к жене? — В основном нормально. Правда, были иногда мелкие размолвки. Однажды, поругавшись с ней, он даже ушел из дому и не возвращался до утра. — Не дрался? — Нет, такого не было. — Валя, а как складывались взаимоотношения Евгения с Горанской? — Тетя Шура не любила его. Она мне об этом неоднократно говорила. Как-то даже плакала и жаловалась, что взяла его на свою голову. — Денег у нее не просил? — Месяца два назад тетя Шура говорила, что Евгений просил деньги на машину. Обещал возвратить через два года. Но она отказала. Мне после этого проговорилась: «Денег не жалко, лишь бы человек был хороший. А он не такой». Какой он, по правде говоря, я тоже не знаю. При людях ни с женой, ни с тетей Шурой не скандалил. Обычно молчал или уходил в свою комнату. — А как он относился к вам? — Как когда. То не замечал меня, то были случаи, когда в квартире, кроме нас, никого не оставалось, уделял мне особое внимание. Однажды, будучи навеселе, пытался даже обнять меня, вроде шутя, целоваться полез. Но я оттолкнула его и предупредила, что получит пощечину, если дальше будет так продолжать, и я обо всем расскажу Тане. Собственно, после этого случая я начала подыскивать себе другую квартиру. — Скажите, по утрам физзарядку он делал? — Да, неоднократно видела, как в коридоре с гантелями упражнялся. — Часто выпивал? — Нет, не часто. Если выпивал, то немного. — Валюша, а вы знали, что Евгений Васильевич собирался ехать в Борисов? — Да, об этом он сам говорил, причем несколько раз. — А раньше он когда-нибудь предупреждал о таких поездках? — Нет, раньше он вообще о своих поездках не говорил. Даже были случаи, когда Таня интересовалась, где Евгений, а он, возвратившись, объяснял, что ездил к родителям. — Таня когда-либо провожала его, если он уезжал к родителям? — Нет. По крайней мере, такого случая не знаю. — Скажите, Валя, когда вы возвращались домой в день убийства, ничего подозрительного не заметили? Может, из знакомых или соседей кто-нибудь навстречу попался или подозрительного человека возле дома заметили? — Нет, кажется, ничего. Я ведь не догадывалась и, конечно, по сторонам не смотрела. — Ну хорошо, — сказал Тростник, поднимаясь со стула. — Еще раз извините за беспокойство. Распрощавшись с девушкой, Тростник поехал в отдел. Следователь прокуратуры Савич соглашался с мнением оперативных работников: версия, что преступление мог совершить Носов, требует пристального внимания. Одежду, в которую был одет Носов в день убийства, а также обувь пришлось изъять и направить на экспертизу. И вот сегодня первые серьезные результаты. Эксперты дали заключение: на одежде имеются следы крови, а на одном ботинке при тщательном исследовании под слоем гуталина тоже обнаружена кровь. Это уже было серьезно, и после короткого совещания, где тщательно взвешивались все «за» и «против», решено было допросить Носова. За ним поехали Ветров и Тростник. Носов был спокоен и по дороге в милицию молча сидел на заднем сиденье рядом с Тростником. Молча вошел он и в кабинет следователя, вполголоса поздоровавшись, сел на предложенный стул. Савич подчеркнуто сухо сказал: — Гражданин Носов, мы пригласили вас, чтобы выяснить некоторые обстоятельства, связанные с убийством вашей жены и гражданки Горанской. Мы пришли к выводу, что вы можете внести ясность в дело. Поэтому предлагаем откровенно рассказать нам все. Носов чуть удивленно смотрел то на следователя, то на сидящего в углу кабинета Игнатовича. — Вы хотите сказать, что я убил жену и ее тетю? Вы обвиняете меня в убийстве? Он говорил так искренне и горячо, что у Савича возникло сомнение: «Не рано ли его пригласили, может, нужно было еще и еще раз проверить?» Савич взглянул на Игнатовича. Тот был спокоен и невозмутим. Носов после небольшой паузы с горечью добавил: — Зачем мне убивать? Тетя предоставила комнату, помогала растить дочь. Жена, кроме хорошего, ничего не делала. Нет, вы не имеете никакого права обвинять меня! — Мы и не обвиняем, — сказал Савич. — Мы хотим, чтобы вы объяснили, с какой целью ездили в Борисов, чем была вызвана эта поездка именно в рабочий день. В конце концов, почему так получилось, что на вашей одежде и обуви оказались следы крови. Как нам понимать, что в то время, когда, по вашим словам, вы находились в дороге на Борисов, вас видели на пустыре между парком Челюскинцев и детской железной дорогой? Вот на эти вопросы мы и просим ответить. Носов вскочил со стула: — Какая кровь? Какой пустырь? Это выдумки, чтобы сделать из меня козла отпущения! Не выйдет! Вас интересует, зачем я ездил в Борисов? Я давно ответил на этот вопрос и считаю этот вызов провокацией. Я буду жаловаться! У меня и так большое горе, а вы хотите добить меня. Хотите, чтобы я доказывал свою невиновность! Игнатович не выдержал. Он взял свободный стул и подсел к Носову: — Вот здесь вы правы, Евгений Васильевич. Доказывать свою невиновность — ваше право, а не обязанность. Но не забывайте, что у нас есть право и обязанность — доказывать виновность. Если вы не хотите откровенно и добросовестно рассказать нам — повторяю, это ваше право, а не обязанность, — то вам придется выслушать нас до конца. Итак, слушайте, Носов. Я расскажу, что произошло... После того, как вы с женой и ребенком поселились на квартире у тети вашей жены, у вас начало расти чувство раздражения к Горанской, которая занимала двухкомнатную квартиру, а у вас даже однокомнатной нет. Вас не интересовало, что ранее у Горанской умер муж — участник партизанского движения и фронтовик, потерявший в боях за Родину ногу. Вы были недовольны тем, что у вас нет отдельной квартиры. Вас даже не устраивало, что супруга как молодой специалист вскоре должна была получить квартиру. Ваша раздражительность нередко выливалась в скандалы с женой. Все это плюс еще и то, что вы узнали о наличии у Горанской солидных сбережений, которые находились в ее квартире, в конце концов и привело вас, Носов, к мысли об убийстве. Ваш расчет ясен: в случае, если не будет установлен убийца, вы, естественно, приобретаете права на квартиру и сбережения ее хозяйки. С этой целью вы изучили возможности убийства старушки в котельной во время ее ночного дежурства. Вы несколько раз приходили туда, стучались в дверь. Однако Горанская, не открывая двери, спрашивала, кто стучит. У вас не хватало смелости, чтобы отозваться, и вы молча уходили. Но однажды отозвались, а Горанская, прежде чем открыть дверь, позвала своего бригадира. Вы сделали вывод, что старушка не одна, и убежали. На следующий день она рассказала, что к ней кто-то ночью стучался, назвался вашим именем. Вы, конечно, ответили ей, что это были не вы. В то же время у вас окончательно созрело решение убить Горанскую именно в котельной. С этой целью, опять же ночью, после занятий в университете, вы еще раз постучались к тетушке жены. Горанская открыла дверь. Спускаясь в котельную, вы были одержимы только одной мыслью — убить ее. И вдруг слышите за спиной какой-то шум, оглядываетесь — видите бригадира Леонова. Вы растеряны, испуганы. Лепечете Горанской, что пришли проведать ее, и тут же уходите. Вам пришлось отказаться от мысли убить старушку в котельной. На время вы притихли, начали обдумывать новый план. Вы анализируете обстановку в квартире и видите, что в первой половине дня Горанская обычно остается одна. И постепенно склоняетесь к мысли убить Горанскую дома. Но когда? В выходные дни невозможно — поскольку присутствуют и квартирантка, и члены вашей семьи. Значит, нужно все это делать в рабочий день. Но как? И вот вы начинаете действовать, причем допускаете очень много ошибок. Так, вы преднамеренно сообщаете знакомым, родственникам и соседям о предстоящей поездке в Борисов. И здесь коренится первая ошибка: раньше вы никогда и никому не сообщали о таких поездках, потому что это, в общем-то, не событие ни для вас, ни для них. На заводе вы отпрашиваетесь уйти с работы, объясняя, что необходимо срочно посетить заболевшую мать. А ведь на самом деле никто из ваших родителей не был болен. Вам потребовалось алиби. Его вы решили найти не только в лице людей, которым сообщили о своей предстоящей поездке, но и в лице своей жены. Несмотря на ссору, которая произошла между вами, вы предлагаете ей отпроситься с работы и проводить вас к автобусу. Ведь жена, как вам представлялось, могла подтвердить, что вы еще до убийства уехали из Минска. Сами же вы, Носов, думали покинуть автобус на первой же остановке, возвратиться в город, убить Горанскую, после чего немедленно уехать за алиби в Борисов. Но и здесь вами допущена ошибка. Раньше вы не просили жену провожать вас даже в выходные дни, не говоря уже о том, чтобы отрывать ее от работы. Но вернемся к тому дню: вы сидите дома, тетя жены в своей комнате занимается вязанием. Вы ждете жену, которая должна провести вас к автобусу и возвратиться в институт. Вы нервничаете. Минует время отхода автобуса, а жены нет. Тогда вы приходите к выводу, что жену или не отпустили с работы, или после ссоры она не захотела провожать вас. Вы, Носов, решаетесь на преступление. На всякий случай вы закрываете дверь на задвижку, и тут же вас озадачило: чем убить? Вы не подготовили орудия убийства и поэтому берете самую тяжелую вещь — гантель, подходите сзади к спокойно сидящей женщине и наносите сильный удар по голове. Вы только успели убедиться, что Горанская мертва, как услышали звонок. На цыпочках вы подходите к двери, прислушиваетесь. Вы слышите, как люди вышли из подъезда, а через несколько секунд раздается стук в окно. Через тюлевую гардину вы увидели, что это жена и ее мать. Вы растерялись. Дверь не открыть нельзя, ведь жена догадалась, что она закрыта на задвижку, а это значит — в квартире кто-то есть. Ваша жена и ее мать вновь входят в подъезд и нажимают на кнопку звонка. Через дверь вы слышите их разговор. Теща начинает подниматься по лестнице на второй этаж в свою квартиру. У вас нет выхода. В лице жены может появиться нежелательный свидетель, и вы решаетесь: открываете дверь, впускаете жену, идете вслед за ней на кухню, где наносите ей удар по голове той же гантелью. Затем идете в комнату жертвы, где разбрасываете вещи, создавая картину погрома. Вы хотите нас убедить, что это дело рук грабителей. Затем наскоро в ванной моете гантель, кладете ее на место в своей комнате, одеваетесь, забираете у Горанской связку ключей, где, кстати, были также и ключи от котельной, запираете дверь и уходите. На попутной машине приезжаете в Борисов.