Фандорин осмотрел оклеенную обоями стену, лепной потолок и усомнился: — Больно высоко. Тут не меньше двенадцати сяку. Ну да ничего, попробуем. Маса уже стоял в одной набедренной повязке. На лоб он повязал чистенькую белую тряпицу, на которой красной тушью был выведен иероглиф «усердие». Эраст Петрович же переоделся в обтягивающее полосатое трико, обул каучуковые тапочки, потом немного попрыгал, поприседал и скомандовал: — Ити, ни, сан! Оба разом рванулись с места, взбежали вверх по стене и, совсем немного не достигнув потолка, оттолкнулись от вертикали. Сделав сальто в воздухе, приземлились на ноги. — Господин, я выше добежал — вон до той розочки, а вы на две розочки ниже, — похвастался Маса, показывая на обои. Вместо ответа Фандорин снова прокричал: — Ити, ни, сан! Головокружительный трюк был повторен, и на сей раз слуга, перекувырнувшись, коснулся ногой потолка. — Я достал, а вы нет! — сообщил он. — И это при том, господин, что у вас ноги значительно длиннее моих. — Ты сделан из резины, — проворчал слегка запыхавшийся Фандорин. — Ладно, теперь подеремся. Японец поклонился в пояс и без особой охоты встал в боевую стойку: ноги согнуты в коленях, ступни развернуты, руки расслаблены. Эраст Петрович подпрыгнул, крутнулся в воздухе и довольно сильно задел не успевшего увернуться партнера носком тапочка по макушке. — Попадание раз! — крикнул он. — Давай! Маса сделал отвлекающее движение — сорвал со лба и отшвырнул в сторону свою белую повязку, а когда взгляд Фандорина непроизвольно проследовал за летящим предметом, слуга с гортанным криком прокатился упругим мячиком по полу и ударом ноги попробовал подсечь хозяина под щиколотку. Однако Эраст Петрович в последний момент отскочил-таки назад, да еще изловчился легонько стукнуть коротышку ребром ладони по уху. — Попадание два! Японец ловко вскочил на ноги и засеменил по комнате, описывая полукруг. Фандорин чуть переступал на месте, держа вывернутые ладони на уровне талии. — Ах да, господин, я совсем забыл, — проговорил Маса, не прекращая двигаться. — Мне нет прощения. К вам час назад приходила женщина. Вся в черном. Эраст Петрович опустил руки. — Какая женщина? И тут же получил удар ногой в грудь. Отлетел к стене, а Маса торжествующе воскликнул: — Попадание раз! Немолодая и некрасивая. Одежда у нее была совсем черная. Я не понял, чего она хочет, и она ушла. Фандорин стоял, потирая ушибленную грудь. — Тебе пора бы научиться по-русски. Пока меня не будет, возьми словарь, который я тебе подарил, и выучи восемьдесят слов. — Хватит и сорока! — возмутился Маса. — Вы мне просто мстите! И потом два слова я сегодня уже выучил: мираська, что означает «уважаемый господин» и китайтик — это по-русски «японец». — Догадываюсь, кто тебя учил. Только не вздумай называть «милашкой» меня. Восемьдесят слов, я сказал, восемьдесят. В следующий раз будешь драться честнее. Эраст Петрович сел перед зеркалом и занялся гримом. Перебрав несколько париков, выбрал темно-русый, скобкой, с ровным пробором посередине. Опустил свои подкрученные черные усики, поверх приклеил пышные, посветлее, к подбородку прицепил густую бороду веником. Покрасил в соответствующий цвет брови. Подвигал ими туда сюда, надул губы, пригасил блеск в глазах, помял румяные щеки, развалился на стуле и вдруг, словно по мановению волшебной палочки, превратился в хамоватого охотнорядского купчика. * * * В восьмом часу вечера к немецкому ресторану «Alpenrose»[5] что на Софийке, подкатил лихач: пролетка лаковая, на стальных рессорах, у пары вороных гривы переплетены алыми лентами, спицы на колесах выкрашены охрой. Лихач оглушительно тпрукнул, да еще залихватски щелкнул кнутом. — Просыпайся, ваше здоровье, доставили в лучшем виде! Сзади, откинувшись на бархатном сиденье, похрапывал ездок — молодой купчина в длиннополом синем сюртуке, малиновом жилете и сапогах бутылками. На голове гуляки залихватски скособочился сияющий цилиндр. Купец приоткрыл осоловелые глаза, икнул: — К-куда? — Куда заказывали, ваше степенство. Она самая «Роза» и есть. Возле известного на всю Москву ресторана в ряд выстроились извозчики. Возницы смотрели на шумного лихача недовольно — раскричался, кнутом расстрелялся, только чужих лошадей напугал. Один извозчик, молодой парень с бритым, нервным лицом, в глянцевом кожане, подошел к баламуту и сердито напустился на него: — Ты чё размахался? Не на цыганской ярманке! Приехал и стой себе как все! — А вполголоса прибавил: — Езжай, Синельников. Привез — и езжай, не светись. У меня тут коляска. Передай Евгению Осиповичу, всё по плану. Купчик спрыгнул на тротуар, пошатнулся, махнул кучеру: — Вали! Ночевать тут буду. Лихач щелкнул кнутом и, по-разбойничьи присвистнув, покатил прочь, а загулявший охотнорядец сделал несколько неверных шагов и покачнулся. Бритый тут как тут — подхватил под локоток. — Давай помогу, ваше степенство. Неровен час оступишься… Заботливо взял под локоть, зашептал скороговоркой: — Агент Клюев, ваше высокоблагородие. Вон моя коляска, с рыжей лошадкой. Буду на козлах дожидаться. У черного хода агент Незнамов. Точильщика изображает, в клеенчатом фартуке. Объект десять минут как прибыл. Прицепил рыжую бороду. Какой-то дерганый весь. И при оружии — подмышка оттопырена. А вот это его превосходительство велели передать. Уже у самых дверей «извозчик» ловко сунул в карман купчине свернутый в осьмушку листок и, сняв картуз, низко поклонился, но на чай не получил и лишь досадливо крякнул, когда перед ним захлопнули дверь. Под насмешки возниц («Что, ухарь, сорвал двугривенный?») поплелся назад к пролетке и понуро влез на козлы. Ресторан «Альпийская роза» вообще-то считался заведением чинным, европейским. Во всяком случае, в дневное время. В завтрак и обед сюда приходили московские немцы, как торговые, так и служилые. Кушали свиную ногу с кислой капустой, пили настоящее баварское пиво, читали берлинские, венские и рижские газеты. Но к вечеру скучные пивохлебы отправлялись по домам — подвести баланс по учетным книгам, поужинать да засветло на перину, а в «Розу» начинала стекаться публика повеселей и пощедрей. Преобладали все-таки иностранцы, из тех, кто легче нравом и при этом предпочитает веселиться не на русский, а на европейский лад, без пьяного крика и расхристанности. Русские если и заглядывали, то больше из любопытства, а с некоторых пор еще и для того, чтобы послушать, как поет мадемуазель Ванда. Охотнорядец остановился в беломраморном фойе, икнув, осмотрел колонны и ковровую лестницу, швырнул лакею свой ослепительный цилиндр и поманил метрдотеля. Первым делом сунул ему беленькую. Потом, обдав коньячным запахом, потребовал: — Ты мне, немец-перец-колбаса, стол обеспечь, и чтоб не какой у вас так на так пустой простаивает, а какой мне пондравится. — Народу много-с… — развел руками метрдотель, который был хоть и немец, но по-русски говорил на истинно московский лад. — Обеспечь, — погрозил ему пальцем купец. — Не то забедокурю! И это, где тут нужник у вас? Метрдотель пальцем подозвал лакея, и скандального гостя со всем почтением проводили в туалетную комнату, отделанную по последнему слову европейской техники: с фарфоровыми стульчаками, водосливом и обзеркаленными умывальниками. Но Тит Титыч немецкими новшествами не заинтересовался, а, велев лакею дожидаться снаружи, вынул из кармана свернутый листок и, сосредоточенно нахмурившись, стал читать. Это была расшифровка телефонного переговора. 2 часа 17 минут пополудни. Абонент 1 — мужского пола, абонент 2 — женского пола. А1: Барышня, мне нумер 762… «Англия»? Здесь Георг Кнабе. Прошу позвать госпожу Ванду. Голос (пол не определен): Сию минуту-с. А2: Ванда у аппарата. Кто это? А1: (Помета на полях: «С сего места всё по-немецки»). Я. Срочное дело. Очень важно. Скажите мне одно, делали ли вы с ним что-нибудь? Вы понимаете, о чем я. Делали или нет? Говорите правду, заклинаю! А2: (после продолжительной паузы): То, что вы имеете в виду, я не сделала. Все произошло само. Но что с вами? У вас такой голос. А1: Нет, правда не делали? О, благодарение Господу! Вы не представляете, в каком я положении. Это кошмарный сон. А2: Я очень рада. (Одна фраза неразборчиво). А1: Не шутите. Все от меня отвернулись! Вместо похвалы за проявленную инициативу — черная неблагодарность. И даже хуже. Может получиться так, что известное вам событие не отдалит конфликт, а наоборот, его приблизит — вот что мне передали. Но ведь вы ничего не сделали? А2: Я же сказала: нет. А1: А где склянка? А2: У меня в нумере. И все так же запечатана. А1: Я должен у вас ее забрать. Сегодня же. А2: Я сегодня пою в ресторане и уйти не смогу. И так два вечера пропустила. А1: Знаю. Я буду. Уже заказал столик. На семь часов. Не удивляйтесь — я буду замаскирован. Так нужно для конспирации. Захватите склянку с собой. И вот еще что, фрейляйн Ванда, в последнее время вы что-то много себе стали позволять. Смотрите, я не тот, с кем можно шутки шутить. (А2, не отвечая, дает отбой.)