– Плохие новости, сэр. Делла Куксон не дочь Человека-змеи. – Откуда вы знаете? – Потому что его дочь покончила с собой в 1929 году. Спектор задумался над этим: – Понятно. Что ж, полагаю, это логично. Наверное, инспектор весьма удручен. Я, однако, нет. Видите ли, у этого дела много граней. Может быть, слишком много. Возьмем, к примеру, вот эту. Он повернулся в кресле и включил граммофон. Из него донеслись звуки одинокой скрипки: игривые, полные надежды, парящие, как голубь, над сценами ужаса и резни. – Флойд Стенхаус, – пояснил Спектор. – Разве он не великолепен? – Он очень талантлив, – признал Хук, смущенно покашливая. – Конечно, всем известно, что гений и безумие идут рука об руку. Об этом говорит история. И я понял из записей Риса, что мистер Стенхаус – человек, которого мучает его бессознательное. Он видит сны – отвратительные сны. Чудовищные, способные соперничать с самыми мрачными фантазиями Эдгара Аллана По. Послушайте вот это. Он протянул руку и снял иглу с граммофона. Музыка умолкла с резким скрипом, не смягчаясь. Затем он обратил свое внимание на блокнот: – Вот запись, сделанная две недели назад: «Во сне пациент А лежит в постели, как обычно, корчась от лихорадки. Пот сочится с его тела, и он бьется в конвульсиях от скручивающей боли в кишках. Постепенно к нему приходит осознание того, что он не один. В лунном свете за окном спальни он видит фигуру, одетую в черное. И знает, что эта фигура, кем бы она ни была, является причиной его мучений. Под действием инстинкта он хочет нанести удар по человеку, ответственному за эту боль. Он берет что-то со столика рядом с кроватью и бросает в фигуру. В ту же секунду она исчезает в каскаде осколков стекла. А пациент А понимает, что разбил зеркало». – Я ничего в этом не понимаю, сэр. – Вот как? То есть вы не находите это интересным? Ни в малейшей степени? – Это похоже на вуайеризм. Сны человека – это его личное дело. – Я уверен, что вы правы. И все же мистер Стенхаус, кажется, очень хочет поделиться своими снами. Он делится ими настолько охотно, что позвонил доктору Рису посреди ночи, чтобы описать свой последний кошмар, пока он еще свеж в его памяти. Очевидно, сам доктор Рис находил большой интерес в ночных кошмарах этого беспокойного музыканта. Возможно, он предвидел, что скоро опубликует очередной бестселлер. – К чему вы клоните, сэр? – Ответьте мне на один вопрос, Хук. Как среагировал доктор Рис, когда Стенхаус начал пересказывать содержание своего сна? – Он начал записывать его. Олив Тернер слышала, как перо царапает бумагу. – Верно! Он сразу же начал делать записи. А теперь ответьте: что случилось с этими записями? Хук был в замешательстве: – Последние записи в тетради были сделаны перед тем, как Олив отнесла ему ужин. Мы не нашли ничего более позднего. – И какой можно сделать вывод? Что убийца, возможно, вырвал соответствующую страницу из блокнота? Что, возможно, на этой странице было что-то еще, чего он не хотел, чтобы мы видели? – Но почему? Спектор усмехнулся: – Похоже, что мы наконец-то начали задавать правильные вопросы. * * * Придя домой, инспектор Джордж Флинт почувствовал, что несколько рассеян. Жена поставила перед ним миску рагу, которое он с ворчанием поглощал. Джулия Флинт была терпеливой женщиной и знала, что не стоит ожидать от мужа слишком многого, когда он так погружен в дело. Но даже она была слегка обескуражена его пустым, стеклянным взором, когда он сидел у камина в тускло освещенной гостиной. Вскоре он задремал в кресле, сцепив пальцы на животе. Джулия вошла в комнату с кофейником, но, увидев его спящим, что-то пробурчала и отправилась спать одна. Флинт, откинувшись в кресле и бессознательно повторяя позу, в которой обнаружил Ансельма Риса, начал похрапывать. Но его кажущийся мирным сон вовсе не был таковым. Он был в комнате без окон, без дверей. Без входа, без выхода. Место было знакомым и в то же время каким-то пугающим. Чувствовалась в нем какая-то необъяснимая угроза. Он огляделся вокруг. Осмотрел стены в поисках какой-нибудь хитроумной панели или потайного отсека. В дальнем конце комнаты он заметил деревянный сундук размером с человека. Со страхом он вцепился в ручки кресла и поднялся на ноги. – Доктор, – произнес голос. Он был женским и одновременно металлическим и неживым, как будто доносился из невидимого граммофона. – Доктор? «Что такое?» – попытался произнести он, но его горло не издало ни звука. – Доктор… Он медленно подошел к сундуку. – Доктор. К вам посетитель. Его рука зависла над замком на сундуке. Когда он собрался открыть его, к его удивлению, тот открылся сам по себе. Крышка со скрипом откинулась вверх. Из сундука стала подниматься фигура. Беззвучно ахнув, Флинт отступил назад. Фигура – скопление бесформенных теней – поднималась вверх, возвышаясь над ним. Он никак не мог сфокусировать на ней взгляд, но различил человека в пальто и шляпе. – Кто вы? – попытался сказать он. – Доктор, – повторил бесплотный женский голос, – к вам посетитель. Флинт почувствовал, как знакомый ужас поднимается у него в груди. Существо протянуло к нему руки в перчатках, и его лицо медленно начало проясняться. Это было не человеческое лицо. Оно сверкало двойным рядом свирепых острых зубов, измазанных кровью и желчью. Глаза были двумя черными бусинами. Это была морда змеи размером с человека. Флинт проснулся словно от толчка. Огонь в камине догорел, и сквозь занавески в гостиной пробивался утренний солнечный свет. Он сел, задыхаясь, и с ужасом обнаружил, что его рубашка насквозь пропиталась потом. Он поднялся на ноги медленно, как старик. Его колени дрожали, пока он, спотыкаясь, шел на кухню за стаканом воды. Часть третья: рассказ самозванца (15–17 сентября 1936 года) – Забавно, не правда ли? – спросил Брюс. – Все время, пока я пытался вычислить тебя, все думали, что ты пытаешься вычислить меня. – Я умею, – ответил Бьюли с совершенной серьезностью, – создавать такое впечатление. Картер Диксон, «Мои покойные жены». – Дело не в том, что они не видят решения. Дело в том, что они не видят самой проблемы. Г. К. Честертон, «Острие булавки». Антракт второй. Мистер Уивер совершает покупку Вторник, 15 сентября 1936 года Магазин «Скобяные товары Моррисона» был небольшим заведением в ряду магазинов, расположенных вдоль Портобелло-роуд. Его большая квадратная витрина была заполнена железными изделиями, катками и сушилкой для белья, удочками, швейцарскими армейскими ножами и прочими подобными товарами. Владелец, сам Моррисон, едва успел повернуть табличку на двери «ОТКРЫТО», как с улицы ввалился Клод Уивер. Уивер выглядел поникшим и растрепанным, но, когда он подошел к прилавку, его манеры и речь были абсолютно уравновешенными. Он говорил четко и властно: – Мне нужно вот это, – и он, указал на предмет в стеклянной витрине на стене за прилавком. – И вам доброго утра, сэр, – ответил Моррисон. – И поживей, – сказал Уивер, изучая свои карманные часы. Не говоря ни слова, пожилой хозяин открыл витрину и начал извлекать оттуда нужную ему вещь. Генри Моррисон не любил невежливости, и времени у него было вдоволь. Он не торопился открывать шкаф, а пока делал это, воспользовался возможностью хорошенько рассмотреть этого довольно необычного человека, ворвавшегося с улицы на рассвете. Он был бледным и лысым, а кожа на шее и щеках свисала, как будто он недавно похудел. – И зачем же господину нужен этот предмет? – А вы как думаете? Для защиты! Он нужен мне, чтобы себя защитить. Лавочник наклонился вперед, наслаждаясь этим неожиданным мелодраматическим моментом.