Рис и сам был не промах, когда надо было кого-то очаровать. Он ясно дал понять, что не намерен принимать новых пациентов. Не прошло и месяца, как он отказался от этого обещания. Он взял аж трех пациентов: двух мужчин и одну женщину. Их личности держались в строжайшем секрете: за эту информацию таблоиды заплатили бы большие деньги. В своих записных книжках он называл их только пациентами А, В и С. Но, конечно, Лидия знала, кто они такие, даже если и не встречалась с ними. И важно отметить, что она никому ничего не сказала о них. Доктор Рис закрыл и запер окно. Если не считать слабого запаха пота пациента, вызванного ужасом, создавалось впечатление, что к нему никто не приходил. Отвернувшись от стекла, он с удивлением увидел Лидию, которая стояла в дверях, уперев руки в боки. Кабинет находился в самой задней части дома; это была огромная квадратная комната с высокими потолками, освещенная хрустальными люстрами, устланная турецкими коврами и заставленная полками с томами в кожаных переплетах: классика на разных языках и специализированные медицинские книги, все в идеальном состоянии. Комната была строгой, но в то же время в ней чувствовалась затхлая домашность, как будто в ней и жили, и не жили одновременно. Ее украшали лакированный письменный стол в стиле «бидермейер», диван, заваленный бархатными подушками (для пациентов), и камин из серого камня. В дальнем углу стоял большой сундук из тика. Куда бы вы ни смотрели, этот сундук постоянно присутствовал на периферии вашего зрения. Вырисовывался там, похожий на гроб и слегка зловещий. – Ты не одет, – заметила Лидия. – Одет. – Ну точно не для театра. Ансельм Рис вздохнул: – Я совсем забыл. – Что ж, тебе лучше поторопиться. Маркус здесь, и мы отправляемся через пятнадцать минут – с тобой или без тебя. Это было непросто, но они успели. Ансельм Рис спустился по лестнице в вечернем костюме, поправляя галстук-бабочку, всего за минуту до назначенного времени. – Доброго вам вечера, сэр, – приветствовал Маркус Боуман. Ансельм Рис оглядел молодого человека с ног до головы. Парень был высоким и тщедушным, похожим на паука в костюме в полоску и аляповатом красном галстуке-бабочке. У него были усы, как у кинозвезды, и гладкие, блестящие черные волосы. Глаза были увлажненными и без признаков интеллекта, как у собаки. Эта странная троица двинулась к машине Боумана – Austin Landaulet желтого цвета «шмель» – и отправилась в «Гранат». Пока они ехали, доктор Рис изучал парочку, сидящую рядом с ним. Они не подходили друг другу. Лидия, конечно, была очень красива, но она была дерзкой интеллектуалкой. Маркус Боуман происходил из старинного рода финансистов и окончил одну из лучших частных школ, но был таким же пустым и бессодержательным, как наполовину накачанный воздушный шар. Он водил машину, как сорвиголова, а одевался, как какой-нибудь плейбой. Доктору Рису не мог смотреть на этого парня иначе как с презрением. Лидия довольно быстро адаптировалась к новому окружению. К своим двадцати шести годам она уже защитила диссертацию по психологии. Однако ее теории расходились с отцовскими в самых значимых моментах. Можно даже сказать, что между ними существовало профессиональное соперничество. Но Лидия умела и хорошо проводить время. Она смело и без сопровождения ходила в самые модные ночные клубы Лондона, где ее красота и загадочная манера поведения девушки с континента привлекали внимание. Одним из ее любимых клубов был «Пальмира» в Сохо, где выпивка была дешевой, а джаз – почти невыносимо лихим. Именно там она впервые встретила Маркуса Боумана, человека, который вскоре стал ее женихом. Маркус Боуман был представителем золотой молодежи, с чуть неправильным прикусом, мощными коренными зубами и выпуклым адамовым яблоком, придававшим ему комичный вид недорисованной карикатуры из журнала «Панч» (британский еженедельный журнал сатиры и юмора). Он одевался как бонвиван, которым и являлся, носил бриджи и, как правило, сумку для гольфа через плечо. Не говоря уже об усах, которые однажды стали предметом статьи в Top-Storey Chap о мужском груминге и, казалось, лениво развалились у него на верхней губе, так же как он сам предпочитал разваливаться на мебели, вместо того чтобы на ней сидеть. Он говорил на малопонятном жаргоне вырождающихся английских буржуа, сопровождая каждое предложение словами «что-что» или «послушайте!» И все же Маркус, казалось, делал Лидию счастливой… Маркус припарковал машину, и троица вылезла наружу. Улицы гудели от предвкушения праздника, когда зрители собирались у «Граната» на премьеру. Ансельм со вздохом прочитал название пьесы «Мисс Смерть» на рекламном щите. Двери театра были широко распахнуты. Фойе было заполнено оживленной толпой, звенящими бокалами и шелестящими программками. Ансельм не был настроен на общение и угрюмо направился к своему месту. Лидия пошла с ним, а Маркус отправился купить сигареты в киоске. – Что такое, папа? Ты не в духе. – О, я в порядке, – сказал старик. – Просто устал. – От чего? – спросила его дочь. – Кажется, это доктор Джонсон сказал: «Человек, который устал от Лондона, устал от жизни». Я ответил на вопрос? – Он слегка улыбнулся в ответ на ее полуулыбку. В этот момент пожилой человек в плаще с шелковой подкладкой, похожий на злодея из дешевой страшилки, извинился и проскользнул мимо них вдоль ряда кресел. Рис с минуту изучал его, прежде чем снова обратить внимание на сцену. Он сверился с часами. До начала оставалось около пяти минут. – Так кто же эта Хелен Куксон? – спросил Маркус, вернувшись с сигаретами. – Делла Куксон, – поправила его Лидия. – Она одна из величайших актрис эпохи. Не будь таким ограниченным, Маркус. В этот момент занавес поднялся. Первый акт прошел и закончился. Люси Леви отличалась живостью, а Делла с первого своего появления приковала к себе восторженные взгляды зрителей. Даже угрюмый старый доктор Рис подался вперед, когда она появилась на сцене. Короткий антракт перед вторым актом, а затем все пошло по новой. Еще больше потрясений и смеха, а парень в плаще рядом с ними приходил в полный восторг от некоторых эффектов на сцене. Антракт между вторым и третьим актами был более продолжительным, поэтому Рис отважился выйти в бар. Не успел он встать, как сзади раздался голос, назвавший его по имени: – Извините, что лезу не в свое дело, но вы доктор Ансельм Рис? Рис повернулся: – Да. Чем могу быть полезен? – Меня зовут Тизел. Бенджамин Тизел. Я продюсер и режиссер этого маленького Гран-Гиньоля[2]. – Импресарио был в черном галстуке и сжимал в чуть дрожащей руке мартини. – Тогда я должен вас поздравить. Ваша работа оказывает глубокое воздействие на зрителей. – Очень любезно, спасибо. – Мужчина склонил голову с наигранной скромностью. – Надеюсь, я не помешаю, но я хотел бы передать приглашение вам и вашей дочери. – Вот как? – На завтрашний вечер. Вечеринка у меня дома в Хэмпстеде. Я решил подождать, пока выйдут рецензии, – вот почему я устраиваю вечеринку завтра вечером, – объяснил он. – Значит, вы настроены оптимистично? Тизел усмехнулся: – Просто оглянитесь вокруг, доктор! Посмотрите на это море улыбающихся, болтающих людей. Это, друг мой, зрители шоу, которое будет идти и идти. Но я хочу подождать, пока об этом не напишут в рецензиях. Тогда я смогу наслаждаться напитками и музыкой без дамоклова меча завтрашних газет. – Понятно. Интересное предложение, но, боюсь, у меня есть планы на завтрашний вечер. – Правда? Какая жалость. Я бы с удовольствием послушал интерпретацию этой дьявольской маленькой драмы от психиатра. Что ж, возьмите мою визитку, если вдруг передумаете. О, Эдгар! Эдгар Симмонс! – Внимание Тизела привлек другой гость. – Эдгар, где вы прятались последние несколько месяцев? – и продюсер растворился в море поклонников. Рис был не против вечеринок время от времени: в конце концов, это улей потенциальных пациентов. Но что-то в Тизеле ему не понравилось. Вокруг него витал запах грязного шоу-бизнеса. Рис слегка вздрогнул и вернулся в зал на свое место как раз к началу третьего акта. – С кем это ты разговаривал? – спросила Лидия. – Бенджамин Тизел. Он режиссер этой… феерии. Хочет, чтобы я пришел к нему на вечеринку завтра вечером. – Боже правый. От них никуда не деться. При упоминании имени Тизела человек в плаще навострил уши. Казалось, он вот-вот вмешается в семейную беседу Рисов. Но тут поднялся занавес. В третьем акте все разрозненные элементы пьесы наконец-то сплелись воедино. Был особенно жуткий трюк с люком, который заставил вздрогнуть даже доктора. Зрители ахнули. Опустился занавес, и сразу зазвучали восторженные аплодисменты. Некоторые даже вскочили на ноги, когда Делла Куксон вышла на поклон. Делла прошла вперед под светом прожекторов, поклонилась и получила роскошный букет от поклонника в первом ряду. Она стояла со слезами на глазах, наслаждаясь восхищением публики. Она умела создавать впечатление, что смотрит в глаза каждому зрителю в отдельности. Но впечатление не соответствовало действительности: на самом деле в тот вечер она смотрела только на одного человека, чье лицо сразу же узнала в толпе. На доктора Ансельма Риса. Когда он выходил из зала, капельдинер передал ему записку. Окружавшие его зрители возвращались в фойе и бар, обмениваясь впечатлениями о вечернем спектакле. Рис остановился и развернул бумажку. – Идите без меня, – кинул он Маркусу и Лидии. – Но как ты доберешься домой? – Возьму такси. Не беспокойтесь обо мне, – и он проскользнул сквозь толпу. Капельдинерша проводила его через бар за кулисы. – Сюда, сэр, – Она открыла перед ним дверь. Рис шагнул и оказался в другом мире. Рабочие сцены праздновали премьеру, а помощник режиссера перелистывал потрепанную копию сценария, внося быстрые и безжалостные правки огрызком карандаша. Рис проследовал за капельдинершей по длинному коридору к гримерке звезды спектакля. Они постучали в дверь. – Минутку, – раздался голос изнутри. Рис подождал. Затем дверь открыла звезда шоу, Делла Куксон. И только для доктора Риса она была пациенткой В. Она вся сияла и светилась, приветствуя его, и даже ласково чмокнула его в щеку. Актриса пригласила его сесть в кресло перед зеркалом для макияжа, а затем захлопнула дверь перед лицом капельдинерши. – Как вам понравилось шоу, доктор? – Моя дочь – поклонница триллеров, – ответил он, встретившись с ней взглядом в зеркале. – Кажется, вы что-то уронили, Делла. – Где? Рис указал на что-то блестящее на ковре: – Вот. Что это? Он наклонился, чтобы поднять предмет. – Просто украшение. Он передал его Делле, которая сунула его в карман своего кимоно. Это была золотая сережка. Делла села и начала снимать макияж. – Почему вы пригласили меня сюда сегодня, Делла? Пациентка В вздохнула и посмотрела на себя в зеркало. Затем медленно повернулась к нему.