Марина заторопилась к перекрестку, собираясь тормознуть маршрутное такси — вон оно, катит, родимое — как вдруг из-за спины вынырнула стройная девичья фигурка. Простенькое драповое пальто, точно такое носила Аленка в юности, голова повязана красным шарфом, а из-под шарфа в неистовом буйстве локонов — волосы. Золотистые. Блестящие. Знакомые. Марина остановилась, словно налетела на невидимую преграду. Девушка обогнула ее, подбежала к кромке тротуара — золотые волосы взметнулись победным знаменем — замахала рукой. Тут же рядом притормозила маршрутка. Девушка распахнула дверь, повернулась к Марине, вопросительно взглянула — едет ли? Марина на мгновение зажмурилась. Чужое, незнакомое лицо. Девушка отвернулась и нырнула в такси. Волосы! Волосы вовсе не были золотыми. Да, длинные, вьющиеся — но темные, каштановые. И никакое не драповое пальто — модная курточка. Дверца машины захлопнулась, прижимая край длинного шарфа. Он свисал из дверей — омерзительно алый, извивающийся, будто жадное щупальце. Секунду Марина смотрела вслед, потом повернулась и побежала. Обратно, к дому. Вперед, вперед, вперед. Задыхаясь, ловя ртом воздух. Поскользнулась, упала, судорожно завозилась на ледяной земле, поднялась и снова бегом. Темный провал подъезда прыгнул навстречу. Молчаливый, тихий, неработающий лифт. Конечно, он ведь просыпается только для смерти, не для спасения. Вверх, прыгая через ступеньки. В груди горячий шар, забивает горло, не дает вздохнуть. Вверх, быстрее! Между четвертым и пятым этажом она остановилась, пошла тихо, неслышно, старясь утихомирить оглушительное дыхание. Тонкая полоска приоткрытой двери заставила ее совсем замереть. Смерть пришла опять и на сей раз добралась до вожделенной добычи. Но, может быть, она еще не успела? Тихо-тихо, не дыша, Марина подобралась к двери. Толкнула кончиками пальцев, заставляя распахнуться. Дверь не подвела хозяйку, скользнула в сторону бесшумно, открывая ярко освещенный коридор. Весь пол крохотного коридорчика был завален вещами: Марининой одеждой вперемешку с раскуроченными австрийскими подарками, осколками кухонной утвари, тапками и… обмякшим женским телом. Под головой мадам Маргариты расплывалась кровавое пятно, заливая вывалившийся из распоротого пакета свитер в каменьях. Но Марина не замечала безумного раскардаша, и мертвая подруга не вызвала ни жалости, ни страха. Потому что спиной к ней возвышался Гориллыч, а на сгибе его руки, притихший, словно испуганный воробьишка, сидел Сашка в наскоро накинутой шубейке. И Гориллыч, засекший краем глаза движение открывающейся двери, уже поворачивался, неумолимо поворачивался в сторону Марины. Не тратя ни секунды на раздумье, Марина прыгнула. Одним рывком она сдернула Сашку с руки Гориллыча. Малыш тихонько вякнул. Марина метнулась обратно в дверь. По лестнице, вниз, вниз, механический гул в ушах, и словно припадочные, мечутся под ногами ступеньки, и несется мимо ломкая линия стен, топот и сдавленный мат накатываются сзади, но им уже не догнать, потому что ей нужны всего лишь мгновения — выскочить из подъезда и пересечь двор, а там улица и спасение… Дверь вечно неработающего лифта распахнулась со странным клацающим звуком, похожим на злорадное хихиканье, и навстречу ей шагнул Гориллыч. Пудовый кулак взметнулся у Марины над головой, она лишь успела повернуться боком, закрывая собой Сашку, как сверху рухнула чернота. «Так вот что гудело — лифт!» — мелькнула мысль и Марина рухнула в беспамятство. Голова болела нестерпимо, а над головой что-то зудело — тоскливо и непрерывно, порой переходя в короткие подвывания. Марина медленно разлепила веки, поморгала, привыкая к бьющему в глаза яркому свету. Сквозь царящую перед глазами муть проступила Сашкина мордашка, словно бы прикрытая серой дымкой. Марина ощупала голову. Шишка на темени мгновенно отозвалась острой болью. Внушительная гуля, заслуживающая уважения. Марина оперлась о стену, минуту тупо изучала нарисованные цветочки вокруг своей ладони. Потом на поверхность пробилась догадка — обои. Мгновение порадовавшись собственной сообразительности, она собралась с духом и села. В голове жахнуло, стрельнуло, рвануло, тошнота подкатила к горлу. Отхлынула обратно, заставляя содрогнуться желудок. Боль еще мгновение побуйствовала и затихла, становясь терпимой. Муть перед глазами рассосалась, а вот серая дымка на Сашкином лице осталась. — Взрослый мальчик, а ревешь, — укорила его Марина, стараясь обтереть измурзанную и расчерченную слезными дорожками физиономию. Платка, как всегда, не было. Ни в кармане ее костюма, ни в Сашкиных штанишках. Хороши, нечего сказать. — Ладно, дуй, — она ухватила Сашкин нос двумя пальцами, а потом злорадно вытерла руку об обивку ближайшего кресла. Огляделась. Стандартная комната хрущобы. Диван, два кресла, стол, веселенькие обои, жалюзи вместо штор. Только дверь солидная, не фанерка, тяжелое дерево. И замок. Марина потянула дверь на себя. Заперто. За окном — день, значит, без сознания она пробыла недолго. Она выглянула. Очень мило, третий этаж и ничего похожего на пожарную лестницу поблизости. Значит, подвиг не повторить. Да и в окно ей не выбраться, заклеено намертво, как у лучших хозяек, включая форточку. Ну хоть сквозняков нет, ребенок не простудиться. Ребенок захныкал, на сей раз гневно, оскорбленный Марининым невниманием. Успокаивая, она взяла Сашку на руки, села на диван. Сразу их не убили, значит, ее уловка оказалась успешной. Гориллыч с компанией обыскали ее дом, но так и не догадались, что свитер украшен настоящими драгоценностями. Что ж, есть чем торговаться. Пока она не отдала деньги, их не убьют. Значит, держаться, чтобы убийцы не делали — держаться. Первым делом надо утихомирить мальца, и так напугался, бедный. — Сказку тебе рассказать? Про Колобка? Дверь распахнулась и издевательский голос прогундосил: — И от бабушки ушел, и от дедушки ушел, а от нас, подруга, хрен уйдешь. На пороге стоял ее ночной ужас. Худой, даже тощий. Мышиные волосы и остренький носик, узкий рот развратного подростка. И глаза, пустые, словно провалы. Дыроглазый. Позади него возвышалась громадная туша Гориллыча. Дальше пристроился еще кто-то, незаметный такой. Марина снова почувствовала как несчастный глазированный сырок, съеденный утром, подкатывает к горлу. Страшно, аж тошнит. — Бери пацана и пошли. Да не дергайся, напугаешь, — прогудел Гориллыч. Марина подхватила Сашку на руки, шагнула к двери. Дыроглазый и не думал посторониться. Протянув руку, он сгреб Марину за отвороты костюма, подтащил к себе, дохнул химическим ароматом мятной жвачки: — Ох весело сейчас нам будет! — обещающе протянул он. — Поосторожнее, — рявкнул Гориллыч, — Мальца зашибешь. — Мальца зашибить так или иначе придется, — мерзко захихикал дыроглазый. — Не тебе решать, — хмуро буркнул Гориллыч, — Шефиня явиться, она и скажет. — Да-а, баба-пахан, это да-а, — мечтательно выдохнул дыроглазый и облизнул губы, — Не то что ты, мочалка! Пошла! — дыроглазый пихнул ее в затылок, выталкивая в соседнюю комнату. Марина пошатнулась, но удержалась на ногах. «Баба-пахан? Женщина? Кто? Кто?» Незаметный подхватил от стены стул, водрузил его на середину комнаты. Гориллыч молча ткнул в него пальцем. Марина подошла, села, крепко прижимая Сашку к себе и на всякий случай стараясь рукавом прикрыть его личико. Чем меньше его видно, тем лучше. Гориллыч и остальные двое распределились в стоящих вдоль стены креслах. В их движениях даже была некая торжественность. Особая тройка, заседание ревтрибунал. Криминал-трибунала? Несмотря на весь ужас положения, Марина невольно усмехнулась. — Чего лыбишься, лыбишься чего, сучка? — мгновенно взвился дыроглазый, — Бабки, давай бабки быстро. Мысли Марины лихорадочно заметались. Они спрашивают о деньгах, значит, знают далеко не все. О драгоценностях не имеют понятия, в ее квартире тоже искали крупную сумму, потому так легко пропустили свитер с драгоценностями. С почти подлинным изумлением в голосе Марина спросила: — О каких деньгах речь? Зашипев рассерженным котом, дыроглазый вскочил, замахнулся. Марина скрестила руки, стараясь получше прикрыть Сашку. — Погоди, — притормозил напарника Гориллыч, — Ты, девка, дурочку не валяй. Давай по умному. Деньги ты из Австрии привезла, иначе крутой, на которого ты работаешь, давно бы твои кишки по кустам развесил. Нам те деньги нужны, отдавай. — Ни о каких деньгах не знаю, — упрямо повторила Марина. — Знаешь, — покачал головой Гориллыч, — И отдашь. Деваться тебе некуда. Ты с мальцом у нас, никто тебе не поможет. Вернешь бабки без разговоров — может, для вас все и обойдется. — Вернешь, — повторила Марина, — Можно подумать, это ваши деньги. — А знаете, у меня уже такое чувство, что действительно мои. Неудивительно, я столько сил на них трачу, вот и возникает эффект причастности, — послышался от двери томно-манерный голос. — О, ты глянь! — Дыроглазый ткнул пальцем в проем и расплылся в тупо-восторженной улыбке. — Мы только начали, — упреждающе-опасливо прогудел Гориллыч. — Упрямитесь? — снова поинтересовались от двери и стремительная улыбка полоснула Марину. Остановившимися глазами та уставилась на вошедшую женщину. — Не может быть, — рот у Марины разом пересох, язык стал шершавым и больно драл небо, — Аленка, Пашка, Обстоятельство, Эдик, Марго, весь кромешный ужас — это все вы? Не может быть. — Почему не может! — женщина недоуменно приподняла бровь, — Я произвожу впечатления милой дамы, неспособной на убийство? — Вы производите впечатление густопсовой стервы, — твердо ответила Марина, и покрепче прижала к себе Сашку. Сердчишко у малыша колотилось часто-часто, против обыкновения, он сидел тихонько, только все вжимался головенкой Марине в плечо. — Густопсовой стервы, — мечтательно, будто смакуя слова повторила женщина, — Мой бог, как выразительно! Вы действительно мастер слова, не удивительно, что ваши статейки пользуются такой популярностью. Так почему же не может быть? — По логике, Алла. Вы единственный человек, знавший о передаче имущества, а убийцы оставили Сашку в живых, значит, они не знали… — Ах, Марина Сергеевна, не лейте мне чай на спину, как говорит господин Задорнов. Этот прокол — просто боль моей души. Не поверите, как я злилась! — она подалась к Марине, словно кумушка, делящаяся сокровенными секретами, — Представляете, вот этот господин, — она ткнула пальцев в Гориллыча. Марина мельком подумала, что тот похож на кого угодно, но только не на господина. Адвокатесса между тем продолжала, — Вот этот господин спрашивал меня, всех кончать или ребенка можно оставить. И я сама разрешила не трогать малыша! Когда ровно через два часа его папочка явился ко мне в офис, чтобы перевести все имущество на сына, я чуть с ума не сошла. Стояла за спиной девчонки, которая оформляла документы, и ничего, ничегошеньки не могла сделать. Не регистрировать, уничтожить? Так у покойного на руках вторые экземпляры, а у меня — полный офис свидетелей. Знаете, когда Павел Афанасьевич ушел, я у себя в кабинете переколотила все, что билось. Просто на стенку лезла. — Почему? — Потому что «конспирация, конспирация и еще раз конспирация». У меня и моих боевиков слишком длинная цепочка связи и минимум личных контактов. Эти господа — непрофессионалы и могут попасться на какой-нибудь глупости. Вот я и приняла меры, чтобы их провал не коснулся меня. Но в случае с вашим зятем, Марина Сергеевна, безопасность оказалась в ущерб делу. Впрочем, система-то как раз была прекрасная, виновата я сама. Ведь учили же меня не проявлять лишней сентиментальности! Мои преподаватели были абсолютно правы, пожалеешь одного — потом придется мочить многих. Если бы не моя глупая жалость и ваша приятельница осталась живой, да и вам ничего бы сейчас не угрожало. — Только ни в чем не повинный ребенок был бы убит, — глухо пробормотала Марина, невольно пытаясь покрепче охватить Сашку руками, спрятать его от глаз сумасшедшей людоедки. — Ну, он слишком мало прожил, чтобы научиться ценить жизнь, — небрежно отмахнулась Алла. — Но зачем вам все это? Столько смертей — ради чего? — Марина не хотела задавать свой вопрос, уж больно детски-невинным казался он в этой комнате, рядом с тупорылыми отморозками, и их изящной «крестной матерью». Но уж слишком жуткое чувство внушала ей деловито-спокойная Алла, так отстранено и холодно рассуждавшая об убийстве маленького птенца, испугано сжавшегося сейчас в Марининых руках. И в то же время ужас сливался в ее душе с каким-то противоестественным тягучим любопытством. Марине мучительно хотелось понять, откуда она взялась, вот такая Алла, кто были ее учителя, да и вообще живое ли, человеческое ли она существо? Марина невольно поймала себя на том, что быстренько сооружает в уме вопросник для интервью. Статья могла бы выйти шикарная. — Ну, вы же умная современная женщина, Марина Сергеевна, а вопросы задаете совершенно дурацкие, — протянула Алла, — Что значит, зачем? Ради денег, естественно. — Но вы адвокат и нотариус, получаете чистые, безопасные деньги… — Какие у вас заниженные требования, Марина Сергеевна, — пожала плечами Алла, — Деньги, моя милая, начинаются от первого миллиона, все остальное — зарплата. А меня зарплата не устраивает. К тому же, я обиженная женщина. — И кто же вас, бедняжечку, изобидел люто? — скривилась Марина, окидывая взглядом Аллин дорогой костюм, неброские украшения — всего лишь колечко и сережки с одинаковыми полу-каратными бриллиантами, и команду братков в качестве аксессуара к модному дамскому туалету. — Жизнь меня обидела, Марина Сергеевна. Вы представляете, чего стоило провинциалке без связей и денег поступить на юридический? А оттуда прорваться в еще более специфическое учебное заведение? А каково учиться в том заведении? Абдуллаева читали, наверное? Так он и половины кошмаров не описал. Наконец, всего добиться, всего достичь, вот они деньги — по тем временам огромные, власть — какая власть! Народишко упивался — ах, актеры, ах, певцы, ах, писатели! Да любой офицер нашего ведомства мог этих любимцев публики в порошок стереть! — Алла резко сжала кулак, словно поймала муху. Она раскраснелась, голос ее дрожал от упоения, ноздри тонкого носа подрагивали, словно у кокаинистки над порошком, — Для вас Крым был пределом мечтания, а мне открывался весь мир! Я стала человеком среди быдла! И чем все кончилось? Порыв иссяк, Алла словно поникла, в голосе зазвучали нотки раздражения: — Загнали вашу покорную слугу в недружественные африканские республики: грязно, опасно, месяцами в палатках, вокруг одни местные, отпуск в их зачуханных городишках за счастье почитался. А потом и вообще вытурили. Когда КГБ разваливать начали, кого оставили за опыт, у других связи в верхах, а таких как я новичков в первую же чистку выкинули. Марина напряглась. Все это она уже слышала. Немного другие слова, меньше злобы и горечи, но слышала. От Кирилла. — И знаете, так обидно стало! — продолжила адвокатесса, — Ну так обидно! Вокруг личности непонятные шляются, раньше от моей нахмуренной брови цепенели, а сейчас сквозь глядят. Хозяева жизни! Бизнесмены хреновы, вроде вашего покойного зятя! Девки их наглые: в кошельке больше, чем у меня в самые благополучные времена на сберкнижке! Бриллиантами по уши увешаны, а на выходные в Париж летают. Не в мои паршивые Верхнюю Вольту и республику Чад, а в настоящую Европу! И за что спрашивается? Передком хорошо работают? Так я зачет по этому спецкурсу еще на второй год обучения на отлично сдала! С практическим семинаром, между прочим! Что ж мне ничего не обломилось?