– Нет, она хорошая. Иногда по ночам я играю в нее с Джоном, когда не могу уснуть. – Она тоже зевнула. – Убери челку, Джен, мне нужно увидеть твои глаза. – В спальне была кромешная тьма, и мы различали друг друга только по белым пижамам. – Ну, – прошептала она, – ты должна рассказать, как бы хотела умереть. – Я не хочу умирать! – Не сейчас, – уточнила она снисходительно. – В будущем. Например, когда тебе стукнет сто лет. – Я никогда об этом не думала. – Тогда подумай! Я принялась усиленно думать и вспомнила, что слышала от матери о Викторе Бисли, который неожиданно умер во сне. Я прошептала: – Мама говорит, что сердечный приступ – это лучший способ умереть, хотя для близких это худший способ. Мне грустно об этом думать, но я полагаю, что хотела бы умереть от сердечного приступа. Желательно в сто три. Потому что три – мое счастливое число. – И я умолкла, довольная ответом. – Понятно. – А ты? Как бы ты хотела умереть? Ее веки дрогнули. Она протянула руку и коснулась моего лица своей мягкой ладонью. – Я вернусь из отпуска в Африке, где меня укусит комар. Я ужасно заболею, но никто не поймет, что у меня малярия. И к тому времени, как ее диагностируют в больнице тропических болезней, я умру. – Ух ты! Потрясающе. Ты и правда все продумала. Как тебе это вообще пришло в голову? – Это случилось с маминой подругой. Все вокруг говорили об этом несколько месяцев. – Ты не рассказывала. – Я же не все тебе рассказываю. – Эмили вздохнула и потрепала меня по плечу. – Ну, не расстраивайся. Я рассказываю тебе почти все. – Ладно. Спасибо. – А какие гимны ты бы выбрала к похоронной службе? – продолжила она. – Эм-м… – Я снова задумалась. Это был уже вопрос посерьезней. Я понятия не имела, но чувствовала, что должна что-нибудь придумать, чтобы не отставать. «Бессмертный, Невидимый»?[17] – сказала я, ощущая недостаток вдохновения. – А ты? – «О, благодать»[18]. И я хочу, чтобы мой брат Джон играл на гитаре, а его друг Майкл пел. – Это звучит так мило. А Майкл такой красивый. – Да. И у него классный голос. – У тебя хорошо получается, Эм. – А теперь скажи, что бы ты говорила в моей надгробной речи, – попросила Эмили. – Я хочу, чтобы ты произнесла надгробную речь. – И ты тогда прочитай мою. – Не получится, – убежденно ответила она и вздохнула: – Потому что я умру первой. – Эмили, наверно, понравилась моя надгробная речь, потому что, слушая приятные слова о себе, она плакала, а потом ее стало клонить в сон. Когда я закончила, она горестно шмыгала носом в мою подушку. Потом ее слезы и всхлипывания утихли, и им на смену пришло ровное дыхание. Как только я поняла, что она заснула, я спустилась вниз, на ее койку, и еще долго лежала там без сна, глядя снизу на свой матрас и думая об Эмили и о том, какая она умная. Но в одном она ошиблась тогда, верно? Ведь именно я – та, кто умрет первой. День 70-й Следующим утром я получаю сообщение от Оливии: «Думаю о твоих похоронах. Это будет прекрасно». Я пишу в ответ: «Думаю о свадьбе. Ты будешь прекрасной. Ты победила ;)» Я долго лежу в постели и чувствую, что мне все труднее набираться сил, чтобы встать и пойти на работу. На днях я извинялась перед Фрэнком за опоздание, и он посмотрел на меня как на сумасшедшую. – Все зависит от тебя, – сказал он. – Только ты можешь решать, насколько трудоспособна. Успокойся! Фрэнк – молодчага. Я обсуждала его с Пэтти, и она сказала, что, по ее ощущением, он сильно изменился. Что ж, хоть что-то хорошее вышло из моего затруднительного положения! Я слышу, как почтальон возится с моим почтовым ящиком, и понимаю, что пора вставать. Я вылезаю из постели и, пошатнувшись, пытаюсь отодвинуть занавески. Очередной серый несчастный день. Я с трудом спускаюсь по ступенькам и, поморщившись от боли, наклоняюсь, чтобы взять почту и отложить на потом, решив просмотреть ее после возвращения с работы. А потом я замечаю одно письмо. Это настоящий шок. Почерк! Я сразу узнаю его. Я вытаскиваю письмо из кучи. Оно от моего бывшего мужа Энди. Меня шатает из стороны в сторону, нервы натягиваются до предела. Я держу письмо в руках и дрожу. И осознаю, что пока еще не могу идти на работу. Я завариваю себе имбирный чай, добавляю в него немного виски, гляжу на конверт и думаю о его содержимом, одновременно и нервничая, и ликуя. Я сажусь на диван, ощущая бьющееся где-то в горле сердце, дую на чай, отпиваю глоток, откидываюсь на спинку, а затем медленно открываю конверт. И вытаскиваю само послание. Там два (два!) листа из тонкой веленевой бумаги[19] со стильно отпечатанным в верхней части первого адресом. С правильным переходом на вторую страницу. Чувствуется несомненное влияние Элизабет. Я торопливо просматриваю оба листа. Затем, зная, что время есть, начинаю читать: «Моя дорогая Дженнифер! Не могу передать, как я был подавлен, получив твое письмо. Много дней я думал, как ответить. И решил, что письмо наверняка станет лучшим решением, хотя моим первым порывом было взять трубку. Однако мне не хотелось сказать что-нибудь не то, поэтому ответ занял у меня так много времени. Ну что ж, поехали. Прежде всего, мне очень жаль. Какое ужасное потрясение! Я не могу представить, что ты чувствуешь и через какие страдания проходишь. Кошмар. Надеюсь, у тебя есть близкий человек, который может сейчас о тебе позаботиться. Что же касается финала нашего брака, думаю, сейчас я могу позволить себе быть более откровенным. Видишь ли, я был молод и глуп, мы были женаты шесть лет, и, как я уже говорил, твоя печаль по поводу потери наших детей вызывала у меня чувства одиночества и изолированности. Дело в том, что я не мог понять глубину твоих страданий. Для меня это был не конец света, а для тебя было чем-то подобным, и я ощущал, что мы отдаляемся друг от друга. Я чувствовал, как ты от меня отгораживаешься. Собственно, так ведь и происходило. Мы перестали заниматься сексом. А мужчины нуждаются в сексе, и я чувствовал себя еще более одиноким в его отсутствие. Так что, думаю, я начал оглядываться вокруг и замечать, что есть кто-то еще. Кто-то, кто поймет мое одиночество. Не думаю, что я был первым парнем, кто это сделал, и наверняка я не стал последним, что, однако же, не улучшает ситуацию, верно? Просто мне показалось, ты хочешь, чтобы тебя оставили в покое, в твоем собственном мире. Прости, что повел себя как придурок. Я могу честно признаться, что у меня никогда не было намерения тебя оставить. Есть ли утешение в том, чтобы узнать это через столько лет? Может, и нет. Но я не хотел уходить. Все, чего я хотел, это просто подурачиться – хорошее слово, а? Я просто дурак. И я не осознавал, что ты чувствуешь по поводу моего ухода. Я даже думал, ты рада моему уходу. Если тебя это утешит, я ощущаю себя как в ловушке. Возможно, ты решишь, что я этого заслуживаю – находиться в браке без любви с женщиной, с которой изменял тебе. Дженнифер, я хотел бы перемотать пленку назад, но что сделано, то сделано. Мне очень жаль. Ничего из того, что я могу сказать, не поможет тебе поправиться, но будь уверена, я все еще к тебе неравнодушен. Твое письмо напомнило мне об этом. Кстати, я не знал, что Элизабет звонила тебе и сказала, что мы больше не хотим с тобой разговаривать. Это неправда. Я всегда готов поговорить с тобой. Когда-то ты была моим лучшим другом. Я скоро позвоню тебе, просто это нелегко. Понимаешь? Пожалуйста, знай, что я любил тебя и всегда буду любить. Выпускай клоунов[20], детка! Твой печальный дурак, Энди». «Выпускай клоунов». Я сижу и смотрю на эти слова. Он помнит, что я люблю эту песню! Наверно, по-своему неуклюже, но Энди тоже полон сожаления. Это письмо заставляет меня снова оплакивать наш брак. Могло ли все сложиться иначе? Если бы я так отчаянно не нуждалась в ребенке, Энди остался бы? Если бы я доносила хоть одного младенца, это что-нибудь бы изменило? Или я действительно прогнала Энди своим унынием, таща его вниз с каждой мучительной потерей, заставляя чувствовать себя никчемным тоже? Как справляться с травмой в браке, чтобы она не разрушила вас? Я знаю, что нужно общение, но когда ты глубоко в горе или остаешься наедине с болью, как найти слова? Я не смогла. Так что, думаю, он прав. Я изолировала сама себя. Тогда это было мне необходимо. И да, мы перестали заниматься сексом, но Энди делал это довольно грубо. Если честно, он начал меня отталкивать. Однако все – и желание, и страсть – могло бы вернуться, я в этом уверена. Если бы он только дал шанс… Из письма Энди мне становится ясно, что он ничего не сказал о нем Элизабет. Наверняка она велела бы ему не отвечать. Очень на нее похоже – эгоистка до кончиков ногтей. Но я рада, что получила от него весточку. И что он по-прежнему ко мне неравнодушен. Я задумываюсь над этой фразой. И над другой – «Я скоро позвоню тебе, просто это нелегко». Его брак закончился? Надеюсь, что нет. Как бы мне ни была неприятна эта женщина, я не желаю ей такого невыразимого горя! Пока я сижу, обдумывая возможности, звонит мой сотовый. Я гляжу на экран, потом снова. Это Гарри. Я серьезно. Это ГАРРИ! Я искренне верю, что независимо от того, сколько вам лет – двадцать три, сорок три или восемьдесят три, когда дело доходит до сердечных дел, вы мгновенно становитесь подростком. – Алло? – произношу я небрежно, как будто понятия не имею, кто это. Как будто я не сохранила его номер в своем телефоне. – Салли? – спрашивает он. «Не паникуй», – велю я себе. Он имеет в виду меня. Гарри звал меня Салли в честь моего любимого фильма[21]. Дело не в том, что кто-то из нас похож на Билли Кристала или Мег Райан, просто однажды я убедила его посмотреть этот фильм вместе в канун Нового года. Затем еще раз, в следующий канун. Это могло бы стать традицией, но нам удалось протянуть вместе только два года. – Гарри? – Я стараюсь придать голосу удивления.