– Конечно, это не была вина Мэри. Разве можно винить в чём-то ребёнка? Мэри была ангелом. Мне казалось, что она даже похожа на Тамару внешне… По щекам Эмили потекли слёзы. – Но с годами всё поменялось. Всё. Как только Мэри стала подростком… девушкой… – Эмили смутилась и слегка покраснела. – Ну, вы понимаете… – Вы имеете в виду месячные? Эмили кивнула и ещё больше покраснела. – Да. И ангел превратился в дьявола. Адам Карлсен мягко спросил: – Вы набожны, мисс Нортон? Вопрос был неожиданным. Она задумалась. – Вообще-то я хожу в церковь и делаю пожертвования… Но вы, наверное, говорите о ревностном исполнении разных обрядов? Карлсен не ответил, чтобы не сбить направление мыслей девушки. В конце концов она сказала: – Мне когда-то понравился рассказ о Лазаре из Вифании. Кажется, я вычитала его у евангелистов. Иисусу сказали, что Лазарь болен, и Иисус отправился к Лазарю, хотя уже знал, что Лазарь умер. И тогда Иисус стал плакать, а иудеи, ставшие свидетелями его слёз, сказали: «Смотри, как Он любил его». На печальном лице Эмили вдруг появилась улыбка. – Мне кажется, в этом рассказе какая-то наивысшая доброта, которая только доступна человеку. Её красный нос в очередной раз шмыгнул. – Я плачу сейчас, потому что я почти не плакала, пока была жива сестра. Теперь я буду плакать долго. Наверное, пока сестра не воскреснет. Она тихо прошептала: – Я буду ждать. Глава 3 Повисла тишина. Мисс Нортон вытерла слёзы и посмотрела прямым взглядом на норвежца. – Я начинаю сходить с ума, верно? Тот покачал головой: – Вы просто любили вашу сестру всем своим большим сердцем. Карлсен присел в кресло за столом. – Мисс Нортон. Вы начали с того, что сообщили мне о ваших предчувствиях. – Да… – В этой поездке вам начало казаться, что вашей сестре грозит опасность. – Верно. – Вы можете сказать точно, было ли это чувство опасности с вами неразлучно или оно рождалось у вас в какие-то определённые моменты? Скажем, когда рядом с вами появлялся какой-то конкретный человек? – Я поняла, что вы имеете в виду. Нет, я не назову вам такого человека. Но я думаю… да, я думаю, что это чувство рождалось во мне каждый раз, когда я находилась непосредственно рядом с сестрой. Карлсен молча согласился с этой версией. Он сказал: – Вы не могли бы описать действия каждого на фуникулёре? – Попытаюсь. Пальцы мисс Нортон стали теребить платок. – Мы сели в вагончик… Нет, пожалуй, я начну с автобуса. В автобусе я сделала Тамаре массаж шеи и плеч, чтобы ей стало получше и вообще чтобы как-то отвлечь её от тяжких мыслей после ссоры. Затем мы приехали, и Тамара – она выходила последней из автобуса – попросила Джона подать ей руку. – А где были вы в тот момент? Вы помните? Эмили удивилась. – Я? Кажется, совсем рядом. – Хорошо. Продолжайте. – Джон помог Тамаре спуститься из автобуса, но затем быстро от неё отошёл. – Она говорила ему что-нибудь? – Кажется, она сказала, что нехорошо себя чувствует, но она могла и не говорить этого, потому как её скованные движения говорили сами за себя. Я поняла, что у неё было повышенное давление, а ещё с утра у неё отекли ноги, поэтому она не могла быстро передвигаться. Я помогла ей дойти до кабинки. Все уже были внутри. Мы сели и очень скоро двинулись вверх. Через какое-то время Тамаре надо было прилечь… – Я прошу прощения. Тамара сама изъявила желание прилечь? – Нет, просто я знаю, что в таком положении ей становится легче. – А! Вот как? – Адам кинул быстрый взгляд на Каннингема, тот с лёту ухватил мысль. – Да, в лежачем положении у неё боли становятся легче. На фуникулёре, когда мы уже ехали, я чувствовала, что у Тамары сильный дискомфорт в теле. Она понемногу поднимала то правую ногу, то левую, чтобы снять онемение. И где-то на середине пути она повернулась к Джону и спросила, долго ли ещё ехать. Он грубо ответил, что не знает и что мы все терпим, поэтому она тоже должна потерпеть. Тамара сказала, что у неё всё затекло. Я вслух обратила внимание на её бледность, и после моей поддержки Тамара заплакала. Сказала, что у неё всё болит, а на неё все только кричат! Ах! Эмили разрыдалась. Карлсен налил ей ещё стакан воды. Минут пять девушка успокаивалась. И только потом смогла продолжить: – Я достала травяной ликёр из сумки. Тамара не то чтобы очень его любила, но всегда принимала в стрессовых ситуациях, особенно перед полётами, – она боялась летать. Крышка у бутылочки очень надёжная, это чтобы дети не смогли открыть. У меня не получилось открыть, и я передала бутылку Джону. Он тоже не смог. Тогда он попросил консервный нож у Коннора, Коннор его не нашёл и сказал, что откроет сам. В итоге, он открыл бутылку и передал её мне через Мэри и Джона. Я стала потихоньку, маленькими порциями поить Тамару. – Вы часто поили её из рук? – Ну, не очень часто. Но мне нравилось за ней ухаживать. Я привыкла поить, кормить с ложечки. В войну я занималась этим каждый день по многу-многу раз, когда работала в госпитале. Это придавало мне сил. Я ощущала, что делаю добро. – Понимаю, – кивнул Адам. – Что было после того, как вы напоили вашу сестру? – Тамара чувствовала себя разбитой, у неё текли слёзы. Она говорила о том, как ей больно. Ах! Я знакома с этим её состоянием, я видела её такой неоднократно. Она приезжала ко мне в моменты депрессий, отчаяния. И когда у Джона случались срывы. – Срывы? – Это периоды пьянства, когда до него в очередной раз доходит, что как человек, как мужчина он ничего не достиг. Тогда он вымещает свою злость на Тамаре, оскорбляет её, бьёт посуду в доме. В такие моменты она старалась уезжать ко мне. Не всегда у неё это получалось, потому как она занималась детьми и не могла их ни на кого другого оставить. А приглашать меня к себе в такие периоды она не хотела. Думаю, боялась, что Джон однажды прикончит и её, и меня. – Мистер Робинсон когда-нибудь поднимал руку на свою жену? – О! Тамара мне ничего такого не говорила. – Понятно. Мисс Нортон достала свежий платок и высморкалась. – Итак, вы в фуникулёре… – Да. Я обняла Тамару, говорила ей, что всё наладится, хотя, честно говоря, не верила ни единому собственному слову. Но я должна была ей это говорить! – Разумеется, – согласился Карлсен. – Потом, некоторое время спустя мы приехали… Эмили вдруг замолчала. Будто не решаясь сказать о том, что было дальше.