— Да, конечно, — я с интересом подумал, нужно ли мне побожиться. А Холлистер стал странно торжественным и таинственным. — Тогда, мистер Саржент, как вы, наверное, уже догадываетесь, сенатор бросил свою шляпу на ринг. — Что это значит? — В пятницу на общенациональном съезде маргариновых компаний сенатор Роудс объявит, что выдвигает свою кандидатуру на пост президента. Я отнесся к этой потрясающей новости спокойно. — И мне предстоит организовать рекламную кампанию? — Совершенно верно. — Он пристально посмотрел на меня, но мое упрямое ирландское лицо осталось абсолютно бесстрастным: я уже видел себя на посту пресс-секретаря президента Роудса. «Парни, у меня есть для вас грандиозная новость. Час назад президент снес огромное яйцо…» Но я поспешно вернул себя к реальности. Мистер Холлистер хотел знать мое мнение о Леандере Роудсе. — Едва ли у меня может быть какое-то мнение, — хмыкнул я. — Знаю только, что он один из сенаторов. — Дело в том, что мы рассматриваем это как нечто вроде крестового похода, — мягко заметил мистер Холлистер. — Тогда и я отнесусь к этому точно так же, — искренне заверил я. Прежде чем он успел мне объяснить, почему страна нуждается в Ли Роудсе, я заметил, что мне довелось познакомиться с дочерью сенатора и совершенно случайно приехал одним поездом с ней. Было ли это плодом воображения, как обычно говорят в викторианских романах, или действительно облачко затуманило безмятежное личико мистера Холлистера? Честно говоря, это было хуже, чем просто облачко, это был хмурый взгляд. — Так мисс Роудс в Вашингтоне? — Думаю, да. Если только она не решила вернуться в Нью-Йорк. — Очаровательная юная леди, — без особой убежденности протянул мистер Холлистер. — Я знаю ее с тех пор, когда она была крошечной малышкой. Мысль о том, что Элен Роудс могла быть крошечной малышкой, показалась мне нелепой, но поразмышлять над ней мне не дали. Вместо этого меня выдернули из кабинета в приемную, а затем провели в другую комнату, заполненную невзрачными женщинами, отвечавшими на многочисленную почту сенатора. Я был всем им представлен, потом мне показали пустой стол, который я мог считать своим. Стол стоял возле высокого окна, смотревшего на Капитолий. Я отметил, что ни одной из сотрудниц не было меньше пятидесяти. Это несомненно говорило в пользу миссис Роудс, жены сенатора. — А теперь, если не возражаете, мы могли бы отправиться в сенат. Прежде мне никогда не приходилось бывать ни в служебных помещениях сената, ни в Капитолии, так что боюсь, что я, как обычный провинциал, изумленно глазел на частную подземку, перевозившую сенаторов в маленьких вагончиках из подвала служебного корпуса в подвал Капитолия. Когда мы вышли из переполненного лифта, Холлистер провел меня по мраморному коридору к зеленой двустворчатой стеклянной двери, возле которой стоял охранник в форме. — Это этаж сената, — тихим почтительным голосом сказал мой проводник. — Сейчас я посмотрю, удастся ли пройти в курительную комнату. Как я потом узнал, это была святая святых сената, практически в такой же степени недоступная для посетителей, как и сам этаж. Однако после недолгой беседы нам разрешили пройти. Курительная оказалась длинной комнатой со столами, диванчиками и богатым расписным потолком, почти как в Версале. Вращающиеся стеклянные двери вели прямо в зал заседаний сената, из которого слышался громкий монотонный голос. — Сенатор Роудс, — гордо прошептал мистер Холлистер, отталкивая меня с дороги государственных мужей, которые то и дело входили и выходили. Некоторые болтали, разбившись на небольшие группки, другие читали газеты или писали письма. Я подумал, что все это очень похоже на клуб, и попытался вызвать в себе хоть немного благоговейного почтения, напомнив себе, что эти люди управляют самой могущественной страной в мире. Холлистер указывал мне на отдельных знаменитостей: сенатор О’Махони, сенатор Дуглас, сенатор Берд… А затем вращающаяся дверь распахнулась и в курительной появился Леандер Роудс, Большой Медведь Запада, — он любил, чтобы его так называли. После произнесенной речи лицо его раскраснелось, спутанные седые волосы нависли над налитыми кровью глазами. Я подумал, что они очень похожи на глаза его дочери, которые утром видел совсем рядом. Но времени на дальнейшие размышления не было. — А, Саржент! Рад вас видеть. Вы точны. Я люблю точность. Пунктуальность — залог успеха. Поскольку никто из нас не мог ни доказать, ни опровергнуть это утверждение, я пробормотал что-то в его поддержку. — Вы уже были в офисе? Да? Молодец. Пойдемте пообедаем. Переход из курительной комнаты в столовую сената занял немало времени: через каждые несколько метров сенатор останавливался, чтобы обменяться рукопожатиями с кем-либо из сенаторов или туристов, которые хотели с ним встретиться. Совершенно очевидной была его популярность среди избирателей, другие сенаторы держались с ним несколько холодно. Возможно, мне это только показалось, но, во всяком случае, его тут полагали едва не идиотом, хотя он и держал своеобразный рекорд сената по обструкциям. Вершиной американской истории он считал период президентства Честера А. Артура и полагал, что его долг — сделать все, что в его силах, чтобы удержать страну от последовавшего за этим упадка. Хотя, согласно слухам, он был убежденным изоляционистом, но во время Первой мировой войны развернул яростную кампанию за наше вступление в нее на стороне кайзера. Я всегда считал, что не стоит брать работу у человека, которого так мало уважаешь. Но мне никогда и в голову не приходило, что кандидатуру Ли Роудса могут выдвинуть на пост президента, и уж тем более — что он может победить на выборах. И потому я не видел особого вреда в том, чтобы несколько месяцев получать приличную зарплату, присматривая за тем, чтобы его имя часто и в благожелательном тоне поминалось в газетах. Великолепный обед подали в столовой со старинной мебелью на том же этаже, где обедали сенаторы. Создавалось впечатление, что вы попали во времена до гражданской войны, особенно если судить по меню: великолепный хлеб, легендарный бобовый суп, который я с жадностью проглотил, стараясь не особенно смотреть на сенатора Тафта, который скромно сидел за соседним столиком и читал газету. — Я полагаю, Руфус кратко ввел вас в курс дела? — спросил сенатор Роудс, когда подали кофе и во всей комнате задымились сигары. Я кивнул и постарался задержать дыхание: кольца дыма от сигары сенатора плыли над столом и обвивались вокруг моей шеи. — Большой день назначен на пятницу. Именно тогда мы все объявим. Хотелось бы, чтобы новость хорошо приняли в прессе. Вы это сможете? Я сказал, что все подобные речи, произносимые видными государственными деятелями, очень подробно освещаются в прессе. Сенатор спокойно отнесся к моему замечанию, добавив, что хотел бы, чтобы там присутствовали журналисты от журнала «Лайф». Я заверил, что они там будут. — Вы уже где-нибудь устроились? — спросил Роудс, после того как мы обменялись несколькими деловыми замечаниями. Я сказал, что еще не успел, так как приехал утренним поездом. — Тогда почему бы вам не остановиться на несколько дней у нас? — великодушно предложил сенатор. — У нас множество комнат. Это даст нам возможность как следует обсудить стратегию. — Я был бы вам весьма признателен, сэр. Кстати, так получилось, что я немного знаком с вашей дочерью. Я приехал с нею сегодня утром одним поездом. Опять сработало мое воображение? Нет, в самом деле: сенатор печально вздохнул. — Элен — прекрасная девушка… — Она показалась мне очень милой. — Очень похожа на мать: изумительная женщина. — Мне говорили. Сенатор встал. — Тогда увидимся сегодня вечером. Сейчас мне пора на заседание комитета. Руфус вам все покажет. Помните: это своего рода крестовый поход. 3 Крестовый поход, — пожалуй, слишком слабо сказано. Это была беспринципная и отчаянная попытка Леандера Роудса организовать некультурное меньшинство страны в партию внутри его партии. Подозреваю, будь он помоложе и более интеллигентен, вполне мог бы попасть в Белый дом. Судя по тому, что рассказал мне Руфус Холлистер, сенатор пользовался впечатляющей поддержкой. К тому времени, когда я взял такси и направился к дому сенатора на Массачусетс-авеню, мистер Холлистер пребывал в полном убеждении, что в моем лице имеет дело с крестоносцем, готовым бороться за лучшее правительство и истинно американские идеалы. Дом на Массачусетс-авеню — героическая попытка имитации итальянской виллы — был отделан желтой штукатуркой и украшен витыми колоннами и балконами кованого железа. Сенатор, как я вскоре обнаружил, был весьма состоятельным человеком, хотя источник его дохода оставался не совсем ясным. Холлистер смутно упоминал о какой-то собственности в Талисман-сити. Дворецкий показал мне апартаменты на третьем этаже; поднимаясь по мраморной лестнице, я мельком углядел бальный зал, паркетные полы и пальмы в горшках. Все это очень напоминало роскошь Гранд-отеля двадцатых годов. Ужин пообещали подать через час, после чего меня оставили в одиночестве в комфортабельной спальне. Я блаженно подремывал в горячей ванне, когда в ванную вошла Элен. — Я пришла потереть тебе спину… — Нет, не нужно, — я скромно прикрыл свою наготу. — Лучше уйди. — Едва ли так подобает вести себя моему жениху, — она присела рядом. — Я уже больше года не ваш жених, — строго сказал я. — Кроме того, невесте не полагается разглядывать будущего супруга до свадьбы. — Ты меня огорчаешь, — Элен закурила. На ней была весьма смелая пижамная пара, зеленая с золотыми нитями, выглядевшая очень по-восточному. Сейчас она совсем не походила на простую девушку из Талисман-сити. — Кстати, я сказала маме, что мы обручены. Надеюсь, ты не против. — Почему у тебя такая аллергия к правде? — простонал я. — Ну, это же было правдой всего несколько месяцев назад? Хочу сказать, что время относительно… и все такое, — улыбнулась она. — Во всяком случае, это поможет в отношениях с моим отцом. Я вспомнил боль во взгляде сенатора при упоминании его единственной дочери. — Не очень я в этом уверен… — Кстати, дом полон народу, — Элен снова улыбнулась. — Довольно мрачных политических фигур. — Будущие избиратели? — Думаю, да. Правда, один довольно симпатичный: милый мальчик из Нью-Йорка, журналист. Собирается писать очерк об отце для какого-то журнала, как я понимаю, левого толка. И бедный папа не имеет ни малейшего представления, что его могут одурачить. Ты видел статью про него в журнале «Нэйшн»? Я сказал, что не видел. Потом спросил, как зовут милого мальчика, который собирается писать очерк. — Уолтер Ленгдон; просто душка. Я немного выпила с ним в гостиной, перед тем как поспешить сюда, чтобы активно заняться любовью с будущим супругом. — У меня такое чувство, что долго наша помолвка не продлится. — Возможно, ты и прав. Но ни за что не догадаешься, кто здесь еще: Вербена Прюитт. — Бог мой! — испуганно воскликнул я. Любой бы испугался встречи с несравненной Вербеной, президентом общества дочерей войны 1812 года, а также президентом национального женского комитета партии, одной из самых влиятельных женщин-политиков в стране. — Знаешь, они с папой почти земляки. У нее самые волосатые ноги, которые мне когда-либо приходилось видеть со времен встреч с футбольной командой Кембриджа. — Пожалуй, мне лучше всего поскорее перебраться в гостиницу, — буркнул я, вылезая из ванны и скромно становясь спиной к Элен.