— Вы прекрасно знаете, что я имею в виду. — Возможно. Ну, и что тогда? Мне сломают шею, как Виктору Дину? — Бредон развернулся к Уиллису и пристально посмотрел ему в глаза. — Вы получите… — Уиллис осекся. — Неважно, — мрачно произнес он. — Вы получите по заслугам. Я об этом позабочусь. — Не сомневаюсь, что вы исполните это со всем знанием дела, — ответил Бредон. — Но не откажите в любезности сообщить мне, при чем тут вы? Из того, что я вижу, мисс Дин, похоже, не слишком нравится ваше заступничество. Уиллис побагровел. — Разумеется, это не мое дело, — беззаботно продолжал Бредон, пока водитель такси нетерпеливо пыхтел, негодуя на пробку возле станции метро «Холборн», — но, с другой стороны, непохоже, чтобы и вас это особо касалось, не так ли? — Разумеется, меня это касается, — огрызнулся Уиллис. — Это касается любого порядочного мужчины. Я слышал, вы с мисс Дин назначили встречу, — сердито добавил он. — Из вас вышел бы прекрасный сыщик, — восхищенно воскликнул Бредон. — Но вам нужно быть внимательней, когда вы за кем-то следите, чтобы ваш объект не оказался сидящим напротив зеркала или чего-нибудь другого, что может служить зеркалом. Перед столом, за которым сидели мы, висит застекленная картина, в которой отражается ползала. Элементарно, мой дорогой Ватсон. Со временем вы научитесь обращать внимание на такие вещи. Впрочем, насчет нашей встречи — никакого секрета. В пятницу мы отправляемся на маскарад. В восемь часов я веду мисс Дин на ужин в «Булестен», оттуда мы отправимся дальше. Может, хотите к нам присоединиться? Регулировщик опустил жезл, и такси рвануло вперед по Саутгемптон-роу. — Поостерегитесь, — проворчал Уиллис, — я могу поймать вас на слове. — Лично я буду очень рад, — ответил Бредон. — А уж будет ли мисс Дин испытывать неловкость от вашего присутствия, решать вам. Но вот мы и прибыли в наш маленький второй дом. Пора закончить болтовню и посвятить себя снова «Сопо», помпанскому и овсянке «Шотландский волынщик» Пибоди. Восхитительное занятие, хотя и бедноватое событиями. Но не будем жаловаться. Нельзя ожидать сражений, убийств и внезапных смертей чаще, чем раз в неделю. Кстати, где вы были, когда Виктор Дин упал с лестницы? — В уборной, — коротко ответил Уиллис. — В самом деле? — Бредон посмотрел на него внимательней. — В уборной? Вы все больше меня интригуете. * * * Ко времени чаепития атмосфера в отделе текстовой рекламы немного разрядилась. Господа из «Бразерхуд» побывали там и уже ушли, не обнаружив ничего, что могло оскорбить их чувство приличия; мистер Джоллоп, подобревший после ланча, завизировал макеты трех больших постеров с почти безрассудной готовностью и теперь сидел у мистера Пима, которому практически удалось уговорить его увеличить ассигнования на осеннюю кампанию. Страдалец мистер Армстронг, избавившись от общества мистера Джоллопа, отправился к дантисту. Мистер Толбой, явившись к мисс Росситер, чтобы купить марку для своей частной корреспонденции, с удовольствием объявил, что полудубль «Нутракса» уже в типографии. — Это про «Китл-Кэтл»? — поинтересовался Инглби. — Вы меня удивили. Я думал, с ним будут проблемы. — Они и были, — ответил Толбой. — Это что, шотландский язык? А как люди поймут, что это значит? Не покажется ли кому-нибудь, что мы называем женщин коровами? Не слишком ли модернистский этот рисунок? Но Армстронг каким-то образом все уладил. Можно мне положить это в корзину «Исходящие», мисс Росситер? — Бесс-порно, — с изящным юмором ответила дама, подставляя ему корзинку. — Ко всем любовным посланиям мы проявляем повышенное внимание и мгновенно направляем их в пункт назначения кратчайшим и надежнейшим путем. — Дайте-ка посмотреть, — сказал Гарретт. — Держу пари, это адресовано даме, а ведь он — женатый человек! Нет-нет, не трогайте, Толбой. Ах вы, старый чертяка! Стойте смирно. Мисс Росситер, скажите нам, кому адресовано письмо. — К. Смиту, эсквайру, — сказала мисс Росситер. — Вы проиграли пари. — Какая неудача! Но скорее всего это камуфляж. Подозреваю, что Толбой где-то держит гарем. Этим голубоглазым красавцам доверять нельзя. — Заткнитесь, Гарретт, — сказал Толбой, вырываясь из его цепкой хватки и шутливо изображая хук справа. — Никогда не встречал такого сборища любопытных проныр, как в этом отделе. У вас нет ничего святого, вы даже в личную корреспонденцию носы суете. — Что может быть свято для рекламщика? — ухмыльнулся Инглби, кладя себе в чашку четыре куска сахара. — Мы всё свое время проводим, задавая интимные вопросы совершенно незнакомым людям, и это, разумеется, притупляет наши чувства. «Мама! Ваш ребенок освоил естественные физиологические навыки?», «Беспокоит ли вас тяжесть в желудке после еды?», «Вас устраивают ваши канализационные трубы?», «Вы уверены, что в вашей туалетной бумаге нет микробов?», «Самые близкие друзья не смеют задать вам этот вопрос», «Страдаете ли вы чрезмерной волосатостью?», «Готовы ли вы продемонстрировать другим свои руки?», «Вы когда-нибудь задавались вопросом о запахе своего тела?», «Если с вами что-нибудь случится, хотите ли вы, чтобы положение ваших близких было надежным?», «Зачем проводить так много времени на кухне?», «Вы считаете, что ваш ковер чист, но так ли это?», «Страдаете от перхоти?». Положа руку на сердце, я иногда спрашиваю себя: почему многострадальная публика еще не восстала и не расправилась с нами? — Она не подозревает о нашем существовании, — ответил Гарретт. — Люди думают, что реклама пишется сама собой. Когда я говорю кому-нибудь, что работаю в рекламном агентстве, они полагают, что я рисую постеры, мысль о текстах им и в голову не приходит. — Они считают, что производитель пишет их сам, — подхватил Инглби. — Им бы следовало почитать то, что сочиняет производитель, когда ему удается поупражняться в этом искусстве. — Да, было бы неплохо, — усмехнулся Инглби. — Например, помните тот идиотизм, который на днях выдали в «Дарлинге»: надувная подушка для путешественников с сидящей на ней куклой, у которой в руках табличка «Занято»? — Зачем? — спросил Бредон. — А затем, чтобы класть ее в железнодорожном вагоне на соседнее сиденье — оно, мол, занято. — Но для этого хватило бы и просто подушки, без куклы. — Конечно, хватило бы, но вы же знаете, как глупы люди. Они любят всякие излишества. В любом случае они — я имею в виду «Дарлинг» — придумали собственную рекламу, нелепость, которая тешила их мелкие душонки, и были чрезвычайно собой довольны. Хотели, чтобы мы ее оформили, пока Армстронг не взорвался своим ядреным смехом, который заставил их покраснеть. — И что там было? — Там была изображена симпатичная девушка, которая, стоя к зрителю спиной и наклонившись, устраивала подушку в уголке купе. Заголовок? «Не позволяйте никому зажимать ваше посадочное место». — Браво! — воскликнул Бредон. В тот день новый копирайтер был на удивление трудолюбив. Он все еще сидел у себя в кабинете, корпя над рекламой «Санфекта» («Там, где грязь, — там опасность!», «Скелет в туалете», «Убийцы шныряют в вашей посудомойке!», «Смертельней артиллерийского огня — микробы!»), когда миссис Крамп вывела свою женскую армию, вооруженную, увы, не «Санфектом», а обычным желтым мылом и водой, на борьбу со скопившимся за день мусором. — Входите, входите! — добродушно крикнул мистер Бредон милой женщине, которая, увидев его, замешкалась в дверях. — Входите и выметите меня отсюда вместе с моими трудами и прочим хламом. — О, сэр, простите, — сказала миссис Крамп, — я не хотела вам помешать. — Да я уже, в сущности, закончил, — ответил Бредон. — Вы, должно быть, каждый день выгребаете отсюда чертову кучу мусора. — Да, сэр, точно, вы не поверите сколько. Бумага! Наверное, она очень дешевая, раз ее столько тратят. Конечно, ее отправляют на переработку, но все равно это должно быть очень дорого. Каждый вечер увозят много-много мешков. А еще коробки, картон и всякая всячина. Вы бы удивились, если бы увидели: чего только мы ни находим. Я иногда думаю, что леди и джентльмены приносят сюда все домашнее старье, чтобы здесь выбросить. — Поверьте, я бы не удивился. — И все бросают на пол, — подвела итог миссис Крамп, явно увлеченная своей работой, — в корзины — почти никогда, хотя, видит бог, они достаточно большие. — Это наверняка создает для вас большие неудобства. — Да ни боже мой, сэр, мы об этом и не думаем. Просто сметаем все и в мешках спускаем вниз на лифте. Хотя иногда находим такие забавные штуки, что животы от смеха надрываем. Я их обычно показываю сотрудникам, чтобы по ошибке не выбросить что-нибудь ценное. Однажды нашла на полу у мистера Инглби две фунтовые купюры. Он очень беспечный человек, это уж точно. А не так давно — в тот самый день, когда произошел несчастный случай с бедным мистером Дином, — я нашла какой-то резной камень там, в коридоре, похожий на оберег или безделушку какую-то. Но мне кажется, что он выпал из кармана несчастного джентльмена, когда он падал, потому что миссис Дулитл сказала, что видела его в комнате мистера Дина, поэтому я принесла его сюда и положила в ту коробочку. — Вот этот? — Бредон выудил из жилетного кармана и протянул ей ониксового скарабея, которого почему-то не вернул Памеле Дин. — Да, сэр, этот. Смешная штучка, правда? Вроде как какой-то жук. Он лежал в темном углу под железной лестницей, и поначалу я подумала, что это просто такой же камешек, как тот, другой. — Какой другой? — Видите ли, сэр, за несколько дней до того я в том же углу нашла круглый камешек. Я тогда сказала себе: «Как странно найти здесь такое». Но потом догадалась, что он, наверное, из комнаты мистера Аткинса, потому что мистер Аткинс в этом году отдыхал на море, лечился, а вы же знаете, как люди любят набивать карманы ракушками, голышами и всем, что валяется на берегу. Бредон снова пошарил в кармане. — Что-то вроде этого? — Он показал миссис Крамп гладкий, обтесанный водой камушек размером с ноготь его большого пальца. — Очень похож, сэр. Могу я спросить, его вы тоже нашли в коридоре? — Нет, его я нашел на крыше. — А-а! — сказала миссис Крамп. — Это мальчишки унесли его туда для своих игр. Когда сержант за ними не присматривает, они бог знает что могут натворить. — Они ведь там занимаются физкультурой, не так ли? Полезная вещь. Укрепляет мышцы и формирует фигуру. Когда они это делают? В обеденный перерыв? — О нет, сэр. Мистер Пим не позволяет им бегать после обеда. Он говорит, что это вредно для пищеварения и может вызвать колики. Мистер Пим, он человек обстоятельный. В половине девятого мальчики должны быть готовы, сэр, в шортах и майках. Занимаются двадцать минут, потом переодеваются — и приступают к выполнению своих обязанностей. А после обеда они сидят в комнате для посыльных, читают или играют в какие-нибудь тихие игры: в монетку на доске или в блошки, или еще во что-нибудь. Но, сэр, при этом они должны оставаться в своей комнате; мистер Пим не терпит, когда кто-то слоняется по офису в обеденный перерыв, — ну, конечно, кроме мальчика, который обходит кабинеты с дезинфицирующим средством. — Ну да, конечно! «Обрызгайте все «Санфектом» — и вы в безопасности». — Точно, сэр, только они используют «Жидкость Джеса». — Вот как? — сказал мистер Бредон, в который раз удивившись забавному нежеланию рекламных агентств использовать товары, которые они расхваливают публике. — Что ж, миссис Крамп, о нас тут, как вижу, хорошо заботятся. — О да, сэр. Мистер Пим уделяет большое внимание здоровью. Очень любезный джентльмен. На следующей неделе, сэр, у нас будет «Чай для уборщиц», внизу, в буфете, — бег с яйцом в ложке, кадка с отрубями, в которой прячут подарки, и можно приводить с собой детишек. Малышки моей дочери всегда ждут этого праздника с нетерпением, сэр. — Не сомневаюсь, — сказал мистер Бредон. — И надеюсь, они порадуются новым ленточкам для волос или чему-то, что вы сочтете нужным… — Вы очень добры, сэр, благодарю, — сказала миссис Крамп, весьма довольная. — Не за что. — Звякнуло несколько монеток. — Ну, я удаляюсь, не буду вам мешать. Очень приятный джентльмен, решила миссис Крамп, и совсем не чванливый. Получилось именно так, как задумал мистер Уиллис. Он преследовал свою добычу от «Булестена» и на сей раз был уверен, что его не засекли. Его костюм члена фемгерихта[27] — черная ряса с черным колпаком-капюшоном, закрывавшим голову и плечи и имевшим лишь прорези для глаз, — легко надевался поверх повседневной одежды. Укутанный в старый клетчатый тренч, он наблюдал из-за удобно расположившегося перед Ковент-Гарденом фургона, пока Бредон и Памела Дин не вышли из ресторана; такси ждало его за ближайшим углом. Его задача облегчалась тем, что объекты наблюдения ехали не в такси, а в огромном лимузине, которым управлял сам Бредон. Театральная публика рассосалась еще до начала преследования, так что не было необходимости держаться в подозрительной близости от автомобиля Бредона. Путь пролегал на запад через Ричмонд и дальше, пока не привел к большому дому у реки, стоявшему на частной земле. В конце путешествия к ним присоединились другие машины и такси, ехавшие в одном направлении; а прибыв на место, они обнаружили, что вся стоянка и подъездная дорожка уже забиты многочисленными автомобилями. Бредон и мисс Дин проследовали прямиком в дом, ни разу не оглянувшись. Уиллис, натянувший свой маскарадный костюм в такси, предвидел сложности с проникновением внутрь, но их не случилось. Слуга, встретивший его у входа, спросил лишь, является ли он членом клуба. Уиллис смело ответил, что является, и назвался Уильямом Брауном[28], что показалось ему остроумной и правдоподобной придумкой. Очевидно, клуб был полон Уильямов Браунов, поскольку слуга не стал чинить препятствий, а сразу проводил его в красиво обставленный зал. Прямо перед собой, на краю толпы, угощавшейся коктейлями, он увидел Бредона в черно-белом костюме Арлекина, который Уиллис различил под его пальто, еще когда тот садился в машину после обеда в ресторане. Памела Дин, в весьма смелом костюме, украшенном лебяжьим пухом и изображавшем пуховку для пудры, стояла рядом с ним. Из дальнего помещения, выходившего в зал, неслись натужные звуки саксофона. «Это место, — мысленно сказал себе мистер Уиллис, — логово греха», — и на этот раз был не так уж далек от истины. Он был поражен вольностью организации бала. Все двери открывались перед ним без вопросов и колебаний. Тут и там играли в азартные игры, пили без меры, танцевали, участвовали в том, что мистер Уиллис определил как оргии. А под спудом всего этого он нутром чуял что-то еще — что-то, чего не мог понять, что не мог опознать, хотя это от него и не прятали.