— Какого светового люка? — Того, который находится как раз над железной лестницей. Ну, такой конусообразный, как в теплицах, с окнами, которые открываются на все стороны, их держат открытыми в жаркую погоду. А когда Дин расстался с жизнью, стояла жара. — Ты хочешь сказать, что кто-то метнул в него камень через световой люк? — Ты сам это сказал, шеф. А если точнее — не какой-то камень, а именно этот камень. То есть скарабея. — А при чем здесь тогда другие камни? — Тренировка в стрельбе. Я убедился, что в обеденный перерыв офис практически пустеет. На крышу вообще никто никогда не вылезает, кроме мальчиков-посыльных, которые делают там зарядку в восемь тридцать утра. — Если живешь под стеклянным потолком, не бросайся камнями. Ты считаешь, что, швырнув такой маленький камешек в человека, можно проломить ему череп и сломать шею? — Конечно, нет, если просто швырнуть его. Но как насчет рогатки или какой-нибудь катапульты? — Ну, в этом случае тебе нужно всего лишь опросить людей в близлежащих учреждениях, не видели ли они, как кто-то на манер Давида с Голиафом упражнялся на Пимовой крыше, — и он у тебя в кармане. — Все не так просто. Крыша этого здания намного выше, чем соседние, и окружена каменным парапетом в три фута высотой — видимо, чтобы придать строению еще большее величие. Чтобы метнуть камень на железную лестницу, нужно встать на колени в определенном месте между этим люком и соседним, а в такой позиции человек оказывается, как за каменной стеной, его ниоткуда не видно никому, кроме того, кто в этот момент находится на лестнице и смотрит вверх. И таким человеком, очевидно, не мог быть никто, кроме бедолаги Виктора Дина. — Ну что ж, выясни, кто из сотрудников часто оставался в офисе во время обеденного перерыва. Уимзи покачал головой. — Не выйдет. Сотрудники отмечают время прихода на работу каждое утро, но в час дня никто учета не ведет. Дежурный в вестибюле уходит на обед, его место за стойкой занимает один из старших посыльных — на тот случай, если в это время поступит какое-нибудь сообщение или принесут пакет, но он не всегда бывает на месте. Есть еще один, который в обеденный перерыв обходит помещения с дезинфицирующей жидкостью «Джес», но на крышу он не взбирается. Ничто никому не мешает подняться туда, скажем, в половине первого, сделать свое дело и спокойно спуститься по другой лестнице. Лифтер или тот, кто временно исполняет его обязанности, должен быть на месте, но, когда едешь в закрытом лифте, ничего не видишь, и тебя никто не видит. Кроме того, лифт может уехать в подвал. Кто бы это ни сделал, ему нужно было всего лишь выждать время и спокойно вернуться незамеченным. В этом нет ничего трудного. Так было и в день смерти Дина. Человек идет в туалет, расположенный рядом с лестницей, и, когда поблизости никого нет, поднимается по ней на крышу. Там он сидит, притаившись, а когда видит, что жертва начинает спускаться по железной лестнице, как делают все по пятьдесят раз на дню, выпускает свой снаряд и удаляется. А пока все суетятся вокруг тела и причитают над ним, наш друг спокойно, с невинным видом, выходит из туалета и присоединяется к остальным. Проще простого. — Но неужели никто не заметил бы, что он так долго отсутствовал? — Дорогой мой, если бы ты знал пимовские порядки! Никого никогда не застанешь на рабочем месте. Если не болтать с кем-нибудь из коллег, не ошиваться в машбюро, не торчать у художников, собачась с ними из-за макета, или в бухгалтерии — насчет каких-нибудь выплат, или в отделе выпуска, требуя свои копии обратно, а если не в этих, то еще в каком-нибудь месте, то можно тайком выскользнуть в кофейню или парикмахерскую. Слово «алиби» не имеет никакого смысла в таких местах, как агентство Пима. — Как я догадываюсь, ты там прекрасно проводишь время, — заметил Паркер. — Но что такого страшного могло случиться в учреждении, подобном агентству Пима, чтобы привести к убийству? — Вот мы и подошли к главному. Молодой Дин водился с компанией де Момери… Паркер присвистнул. — То есть грешил не по чину? — Очень даже. Ты же знаешь Дайану де Момери. Она находит удовольствие в том, чтобы развращать буржуа, обожает искушать их не слишком крепкую совесть. Эта девица та еще мерзавка. Вчера вечером я отвозил ее домой, так что мне ли не знать. — Питер! — воскликнула леди Мэри. — Оставим в стороне твои моральные устои, которые меня очень беспокоят, но все же как тебя угораздило попасть в такую компанию? Ими же скоро заинтересуется мой Чарлз или главный комиссар. — Не волнуйся, я там был инкогнито. На костюмированном балу. И насчет моих моральных устоев можешь не тревожиться. Дама была мертвецки пьяна, так что я втащил ее в ее элегантную двухэтажную квартирку на Гарлик-Мьюз и уложил на диван в гостиной — то-то ее горничная удивилась на следующее утро. Хотя, возможно, и не удивилась. Но смысл в этом был, я много чего узнал о Викторе Дине. — Одну минутку, — перебил его Паркер, — он принимал наркотики? — Судя по всему, нет, и если это так, то, могу поклясться, дело не в «недоработке» Дайаны. По словам его сестры, Виктор был человеком здравомыслящим. Вероятно, попробовал разок и почувствовал себя так паршиво, что больше не притрагивался… Да, я знаю, о чем ты подумал: если он был наркоманом, то мог упасть с лестницы без посторонней помощи. Но я так не считаю. Подобные вещи обнаруживаются при вскрытии. Этот вопрос вставал, но — нет, ничего найдено не было. — А у Дайаны есть какие-нибудь соображения на этот счет? — Она говорит, что славным малым он не был. Тем не менее она, похоже, держала его на поводке с конца ноября до конца апреля — почти полгода, а для Дайаны это долгий срок. Интересно, чем он ее зацепил? Полагаю, в этом парне было что-то привлекательное. — Это все тебе его сестра рассказала? — Да, но она говорит, что у Виктора были «большие амбиции». Но я не знаю, что она имела в виду. — Полагаю, она знала, что Дайана была его любовницей. Или не была? — Скорее всего, была. Однако его сестра считала, что он подумывал о женитьбе. Паркер рассмеялся. — В конце концов, — вставила леди Мэри, — вероятно, он не все рассказывал сестре. — Можно предположить, что он рассказывал ей чертовски мало. Она была искренне шокирована вчерашним действом. Очевидно, те вечеринки, на которые он брал ее с собой, не были такими разнузданными. Зачем он вообще водил ее на них? Это еще один вопрос. Он говорил, что хочет познакомить ее с Дайаной; несомненно, парень воображал, что представляет ее будущей родственнице. Наверняка он не хотел втягивать сестру во все это и развращать ее, как выразился Уиллис. — Кто такой Уиллис? — Это молодой человек, у которого пена на губах выступает при упоминании Виктора Дина, хотя некогда тот был его лучшим другом. Он влюблен в сестру Дина, бешено ревнует ее ко мне, считает, что мы с Виктором одного поля ягоды, и ходит за мной по пятам с неумелым рвением пятидесяти Ватсонов. Сочиняет тексты к рекламам корсетов и кремов для лица. Он сын провинциального торговца мануфактурой, учился в классической средней школе и носит, к моему величайшему сожалению, двубортный жилет. Это его самая неприглядная черта — если не считать того, что, по его собственному признанию, он находился в туалете, когда Дин упал с лестницы, а из туалета, как я уже говорил, ничего не стоит попасть на крышу. — Кто-нибудь еще был тогда в туалете? — Я его еще об этом не спрашивал. Не представилось случая. Ужасно сложно вести расследование, когда надо скрывать, что ты его ведешь, — нельзя задавать слишком много вопросов. Если бы кто-нибудь узнал, что я это делаю, то я бы не получил ответов ни на один свой вопрос. И это было бы не так важно, если бы я имел хоть малейшее представление о том, кого или что я ищу. Но искать среди сотни людей того, кто совершил неизвестно какое преступление, очень нелегко. — Я думал, ты ищешь убийцу. — Ищу, но не думаю, что смогу его найти, пока не узнаю, почему он совершил убийство. А кроме того, Пим попросил меня разузнать насчет вероятных нарушений закона, происходящих в его агентстве. Разумеется, убийство — преступление, но это не единственное, что мне поручено раскрыть. А единственным, у кого, по моим наблюдениям, был мотив совершить убийство, — это Уиллис, но у него мотив не такого рода, какой я ищу. — Из-за чего поссорились Уиллис и Дин? — По глупейшему поводу. Уиллис прежде часто проводил выходные у Дина. Дин жил в квартире с сестрой — кстати, у них нет ни родителей, ни других родственников. Уиллис влюбился в его сестру. Та горячей взаимностью ему не отвечала. Дин взял сестру с собой на одну из рискованных вечеринок у Дайаны. Уиллис узнал об этом. Будучи болваном, стал выговаривать за это сестре Дина, как старый зануда. Сестра назвала его отвратительным, высокомерным, настырным идиотом-резонером. Уиллис устроил нагоняй Дину. Дин велел Уиллису убираться ко всем чертям. Произошла бурная ссора. Сестра не осталась в стороне. Семья объединилась и потребовала, чтобы Уиллис больше не показывался им на глаза. Уиллис заявил, что если он (Дин) будет продолжать развращать свою сестру, то он (Уиллис) пристрелит его, как собаку. Это его собственные слова, во всяком случае, так мне передали. — Похоже, — вставила Мэри, — Уиллис склонен мыслить штампами. — Разумеется. Поэтому-то он и пишет такие хорошие тексты к рекламе корсетов. Вот так все и случилось. С тех пор, в течение трех месяцев, Дин и Уиллис были на ножах. Потом Дин упал с лестницы. И теперь Уиллис переключился на меня. Вчера я попросил Памелу Дин отвезти его домой, но что из этого вышло, не знаю. Я объяснил ей, что эти жаркие вечеринки действительно опасны и что в безумии Уиллиса есть своя логика, хотя по части такта и отношений между полами он — сущий простак. Было уморительно смешно наблюдать, как он «тайно» шнырял за нами в своем ку-клукс-клановском костюме и тех же туфлях, в которых ходит на работу, да еще с кольцом-печаткой на мизинце, которое видно за версту. — Бедный парень! Надеюсь, это не он столкнул дружищу Дина с лестницы? — Не думаю. Но кто знает? Он такой пафосный осёл… Мог счесть все это великим грехом. Но вряд ли ему хватило бы ума просчитать все детали. А если бы он и совершил убийство, то, полагаю, тут же направился бы в полицейский участок и, бия себя кулаком в двубортный жилет, заявил: «Я сделал это, чтобы защитить невинность». Против его причастности говорит и тот неоспоримый факт, что связь Дина с компанией Дайаны закончилась в апреле. Зачем бы Уиллису ждать до конца мая, чтобы нанести удар? Ведь ссора с Дином произошла еще в марте. — Возможно, Питер, сестра ввела тебя в заблуждение. Вероятно, эта связь не оборвалась тогда, как она говорит. Она могла поддерживать ее самостоятельно. Даже сама могла быть наркоманкой или иметь с ними какие-то другие дела. Никогда нельзя утверждать наверняка. — Вряд ли, но в принципе такая догадка не лишена смысла. Впрочем, нет, не думаю, что Памела Дин замешана в чем-то дурном. Могу поклясться, что отвращение, испытанное ею прошлым вечером, было искренним. Должен сказать, что происходившее и впрямь было непотребным. Кстати, Чарлз, где эти люди берут свой чертов порошок? Вчера его там было столько, что можно отравить целый город. — Если бы я знал, — кисло признался мистер Паркер, — у меня бы не было забот. Единственное, что я могу тебе сказать, так это то, что его откуда-то ввозят морским путем, а потом широко распространяют повсюду. Вопрос в том — откуда. Разумеется, мы хоть завтра можем задержать полсотни мелких торговцев, но какой в этом толк? Они сами не знают, откуда привозят дурь и кто этим руководит. Все они поют одну и ту же песню: порошок им передал на улице человек, которого они никогда раньше не видели и не смогут узнать при встрече. Или им подложили его в карман в автобусе. Дело даже не в том, что они не желают говорить правду, они и в самом деле ничего не знают. И если поймать кого-то рангом повыше в их иерархии, выяснится, что и он ничего не знает. Нудная и бессмысленная работа. А кто-то наживает на этом миллионы. — Это точно. Но вернемся к Виктору Дину: есть еще один вопрос. У Пима он получал шесть фунтов в неделю. Как может человек вращаться в компании де Момери, имея доход триста фунтов в год? Даже если он не слишком шиковал, за просто так его бы в компанию не допустили. — Возможно, Дайана его содержала? — Да, вероятно, он был эдаким маленьким клещом. Но у меня есть другая идея. Допустим, он считал, что действительно имеет шанс жениться на Дайане и войти в круг аристократии или тех, кого он считал аристократами. В конце концов, Дайана принадлежит к роду де Момери, хотя родственники и указали ей на дверь, в чем их трудно винить. Допустим, Дин тратил гораздо больше, чем мог себе позволить, стараясь не отставать от других. Допустим, дело заняло больше времени, чем он рассчитывал, и он увяз по уши. Подумай: что в этом свете могло означать неоконченное письмо Пиму? — Ну… — начал было Паркер. — О боже, не тяни резину! — перебила его Мэри. — Как же вы оба любите ходить вокруг да около. Шантаж. Это же совершенно очевидно. Я уже час назад догадалась. Этот Дин искал источник дополнительного дохода и обнаружил в агентстве Пима кого-то, кто занимался чем-то неподобающим, — главного кассира, подделывающего счета, или курьера, ворующего деньги по мелочи, или еще кого-нибудь. И вот он говорит: «Не поделишься со мной — расскажу Пиму» — и начинает писать письмо. Знаете, может быть, он и не собирался передавать его мистеру Пиму, просто угрожал. На какое-то время тому, другому человеку удается нейтрализовать его, заплатив, но потом он подумал: «Этому не будет конца, лучше покончить с проходимцем раз и навсегда» — и сталкивает его с лестницы. Вот и все. — Вот так просто? — усомнился Уимзи. — Разумеется, просто, только мужчины любят везде выискивать тайны. — А женщины — делать скоропалительные выводы. — Не надо обобщать, — сказал Паркер, — это всегда приводит к неверным выводам. И что мне теперь со всем этим делать? — Дай мне совет и будь наготове со своими клевретами на случай заварухи. Кстати, я могу сообщить тебе адрес того дома, где мы вчера побывали. Наркотики, азартные игры — по первому требованию, не говоря уже об отвратительных оргиях. — Он назвал адрес, и главный инспектор его записал. — Хотя мы мало что можем сделать, — признался он. — Это частный дом, принадлежащий майору Миллигану. Мы уже давно за ним наблюдаем. И даже если бы нам удалось проникнуть внутрь, это, скорее всего, ничем бы нам не помогло. Думаю, во всей этой банде нет никого, кто знает, откуда берутся наркотики. Тем не менее важно иметь достоверное свидетельство того, что там происходит. Кстати, мы уже получили компрометирующие сведения о той паре, которую ты помог нам арестовать в тот вечер. Они получат лет по семь. — Отлично. Хотя я чуть было сам тогда не попался. Две машинистки из агентства Пима оказались поблизости и узнали меня. Я посмотрел на них непонимающим взглядом, а на следующее утро объяснил, что у меня есть кузен, который очень на меня похож, — пресловутый Уимзи, разумеется. Чрезмерная известность осложняет дело. — Если в компании де Момери тебя раскусят, у тебя могут возникнуть неприятности, — сказал Паркер. — Как тебе удалось так сдружиться с Дайаной? — Я нырнул в фонтан. Реклама всегда окупается, теперь она думает, что я — восьмое чудо света. — Смотри не убейся, — ласково сказала Мэри. — Мы тебя любим, а маленький Питер жизни себе не представляет без любимого дяди. — Это может для тебя плохо кончиться, — бессердечно заметил его зять, — на сей раз дело действительно опасное. Кстати, сталкиваясь с убийством, которое мог совершить кто угодно, по любой мыслимой причине, перестаешь свысока смотреть на полицейских, которым не всегда удается раскрыть случайные убийства, происходящие по всей стране. Надеюсь, это послужит тебе уроком. Что-нибудь еще? — Нет, спасибо, постараюсь извлечь пользу из твоих советов. А пока пойду дурачить публику в качестве мистера Бредона, о результатах буду сообщать. И ты давай мне знать обо всем, что происходит с компанией Момери-Миллигана. — Непременно. Хочешь поучаствовать в одном из наших рейдов по поимке наркодилеров? — Еще бы! Когда он намечается? — Мы располагаем информацией о контрабандной поставке кокаина на побережье Эссекса. Отменив береговую охрану, правительство сделало худшее из того, что могло. Это вдвое прибавило нам хлопот, особенно учитывая огромное количество снующих туда-сюда частных моторных яхт. Когда захочешь весело провести вечер, можешь к нам присоединиться — и прихвати свою машину, она гораздо быстроходней, чем любая из наших. — Понял. Две ваших и одна моя. Черкни мне, когда нужно выдвигаться, я буду готов. Мой рабочий день заканчивается в половине шестого.