— Я пришел… — начал Толбой и запнулся. — Лорд Питер?.. Бредон?.. Ради бога, кто из них — вы? — Я — оба, — мрачно ответил Уимзи. — Не присядете ли? — Спасибо, я лучше… я не хочу… я пришел… — Вы довольно паршиво выглядите. Думаю, вам все же лучше сесть и что-нибудь выпить. Ноги Толбоя, казалось, сами собой подкосились, и он рухнул на стул без дальнейших возражений. — Ну, как там без меня продвигается уиффлетская кампания? — поинтересовался Уимзи, наливая ему неразбавленный виски. — Уиффлетская? — Ладно, неважно. Я спросил только для того, чтобы удостоверить, что я действительно был Бредоном. Выпейте залпом. Полегчало? — Да. Мне очень жаль, что я свалял такого дурака. Я пришел к вам… — Вы пришли выяснить, насколько много я знаю? — Да… нет… Я пришел, потому что больше не могу это выносить. Я пришел все вам рассказать. — Минутку. Сначала я должен кое-что сказать вам. Вы понимаете, что теперь от меня уже ничего не зависит? По правде говоря, не думаю, что вы можете сообщить мне много нового. Игра окончена, старина. Мне жаль. Искренне жаль, потому что догадываюсь, через какие клятые времена вам пришлось пройти. Но что есть, то есть. Толбой побелел. Не возражая, он согласился выпить еще, потом сказал: — Что ж, в некотором смысле я даже рад. Если бы не мои жена и ребенок… О господи! — Он закрыл лицо руками, а Уимзи подошел к окну и посмотрел на огни Пикадилли, бледные в солнечном свете. — Я был круглым дураком. — Большинство из нас таковы, — подтвердил Уимзи. — Мне чертовски жаль, приятель. Он вернулся от окна и остановился перед Толбоем, глядя на него сверху вниз. — Послушайте, — сказал он, — вы ничего не обязаны мне рассказывать. Но если все же решите рассказать, я хочу, чтобы вы отдавали себе отчет в том, что это ничего не изменит. То есть если у вас есть потребность снять этот камень с души, я не думаю, что это нанесет вам какой-либо ущерб. — Я хочу вам все рассказать, — ответил Толбой. — Думаю, вы сможете понять. Во всяком случае, я сознаю, что все кончено. — Он помолчал. — Скажите, а что впервые навело вас на мысль? — Письмо Виктора Дина. Помните его? То, в котором он угрожает открыть все Пиму. Думаю, он вам его показывал. — Мерзкая свинья! Да, показывал. Значит, он его не уничтожил? — Нет. — Ясно. Ну, я лучше начну сначала. А началось все года два тому назад. Я был очень стеснен в средствах, при этом хотел жениться. К тому же проигрался на скачках. Словом, все было плохо. Того человека я встретил в ресторане. — В каком именно? Толбой сообщил название. — Это был совершенно заурядный человек средних лет. Больше я его никогда не видел. Но мы разговорились о том о сем, и я случайно упомянул, где работаю. После этого он, судя по всему, пораскинул мозгами и задал мне множество вопросов о том, как готовятся рекламные объявления, как они отсылаются в газеты и так далее и бывает ли мне заранее известно, каким будет заголовок очередного объявления. Ну, я сказал: конечно, о некоторых я знаю все, например, о рекламе «Нутракса», о других — ничего. Тогда он спросил про «Морнинг стар»: когда, мол, мне становится известно, какой заголовок пойдет в их следующем выпуске. Я ответил — во вторник к концу дня. На это он вдруг спросил, спасет ли меня лишняя тысяча фунтов в год, и я ответил: «Спасет ли? Да вы мне только покажите, где ее взять!» Вот тут-то он и сделал мне предложение. Все выглядело совершенно невинно. Конечно, подразумевался какой-то нечистый трюк, но, судя по тому, как он все изложил, в нем не было ничего преступного. Он сказал: если каждый вторник я буду сообщать ему первую букву заголовка на следующую пятницу, мне за это хорошо заплатят. Я, конечно, заволновался насчет разглашения коммерческой тайны и все такое прочее, но он увеличил сумму до тысячи двухсот. Это было так соблазнительно, и я совершенно не видел, как это может нанести какой бы то ни было ущерб фирме. Поэтому я согласился, и мы условились насчет кода… — Об этом я все знаю, — сказал Уимзи. — Очень простая и остроумная схема. Полагаю, он вам сказал, что это просто почтовый адрес для переписки. — Да. А разве не так? Однажды я съездил посмотреть на то место, оказалось, что это табачная лавка. Уимзи кивнул. — Я тоже там побывал. Это не совсем «почтовый ящик» в том смысле, какой подразумеваете вы. А тот человек не дал вам какого-нибудь разумного объяснения, почему он обращается к вам со столь необычной просьбой? — Дал, и, разумеется, после этого мне не следовало иметь с ним никаких дел. Он сказал, что любит заключать пари со своими друзьями по разным поводам и хочет каждую неделю делать ставку на первую букву рекламного объявления… — А, понимаю. И гарантированно выигрывать столько раз, сколько захочет. Правдоподобно, не преступно, но достаточно недобросовестно, чтобы настаивать на строгой конфиденциальности, так ведь? — Да. Я соблазнился… Я чертовски нуждался в деньгах… Это, конечно, не оправдание. И наверное, я должен был догадаться, что за этим стоит что-то еще. Но мне не хотелось догадываться. Кроме того, поначалу я подозревал, что это розыгрыш, но поскольку ничем не рисковал, отправил первые два кодовых письма, однако в конце второй недели мне действительно прислали пятьдесят фунтов. Я утопал в долгах, и деньги были очень кстати. А потом… потом мне не хватило духу остановиться. — Да, думаю, это было сделать нелегко. — Нелегко?! Вы не понимаете, Бредон… Уимзи… вы не знаете, что значит нуждаться в деньгах. У Пима не так уж хорошо платят, многие хотели бы уйти и найти что-нибудь получше, но не решаются. Пим — это надежно, там к тебе относятся порядочно и доброжелательно, без чрезвычайной причины не уволят. Но ты живешь от зарплаты до зарплаты и просто не осмеливаешься уйти. Слишком велика конкуренция, а тут еще женитьба, надо без просрочек выплачивать кредиты за дом и мебель и нельзя ничего скопить, чтобы позволить себе передышку на месяц-другой и поискать новую работу. Приходится беспрерывно тянуть лямку, и это надрывает сердце и высасывает все соки. Так что меня затянуло. Конечно, я надеялся, что смогу накопить денег и выйти из игры, но заболела жена, то одно, то другое, жалование уходило полностью, до последнего пенни, как и деньги от Смита. А потом этот чертов Дин каким-то образом пронюхал про мои дела — бог его знает как. — Это я вам могу объяснить, — сказал Уимзи и объяснил. — Ясно. Так вот, он стал на меня давить. Для начала потребовал половину, потом — больше. Самое ужасное, что, если бы он меня выдал, я бы потерял и работу, и деньги Смита, и все полетело бы в тартарары. Жена должна была родить, я просрочил уплату подоходного налога и, наверное, именно от безысходности связался с этой девицей, Вавасур. Естественно, это только усугубило мое положение. И однажды я понял, что больше не выдержу, сказал Дину, что закрываю лавочку, а он может делать все, что ему заблагорассудится. И только тогда он открыл мне всю правду и заявил, что я легко могу схлопотать двенадцать лет каторги за участие в распространении наркотиков. — Подло, — сказал Уимзи. — Очень подло. А вам никогда не приходило в голову выдать сообщников, разоблачить всю схему и стать свидетелем обвинения? — Нет, во всяком случае, не сначала. Я был напуган и не мог мыслить здраво. Но даже если бы я так и поступил, избежать больших неприятностей не удалось бы. Тем не менее, поразмыслив немного, я сказал Дину, что сделаю именно это. Тогда он заявил, что его выстрел будет первым, и показал мне письмо, которое собирался отослать Пиму. Это меня доконало. Я умолял его придержать письмо на одну-две недели, пока я все обдумаю. Кстати, что случилось с тем письмом? — Сестра Виктора нашла его среди вещей брата и отослала Пиму, а он — по рекомендации нашей общей знакомой — привлек меня, чтобы я расследовал это дело. Он не знал, кто я. А я подумал, что в этом, вероятно, нет ничего особо интересного, но принял предложение поработать в агентстве, чтобы приобрести новый опыт. Толбой кивнул. — Да уж, опыта вы, думаю, поднабрались. Надеюсь, вам не пришлось заплатить за него так же дорого, как мне. Я не видел для себя никакого выхода… — Он замолчал и посмотрел на Уимзи. — Наверное, лучше мне самому рассказать вам то, что было дальше, — предложил лорд Питер. — Вы все обдумали и решили, что Виктор Дин мерзавец и негодяй и его смерть не будет большой потерей для мира. Однажды Уэддерберн зашел к вам в комнату, давясь от смеха, потому что миссис Джонсон поймала Рыжего Джо с рогаткой и конфисковала ее, спрятав у себя в столе. Вы на редкость метко стреляете из любого вида оружия — недаром ведь вы способны поразить калитку с другого конца крикетного поля, — и поняли, как легко можно попасть в идущего по железной лестнице человека через световой люк. Если его не убьет снаряд, то может убить падение с лестницы, во всяком случае, стоило попробовать. — Значит, вы действительно все знаете? — Почти. Вы стащили ключ от стола миссис Джонсон во время обеденного перерыва, взяли рогатку и стали время от времени тренироваться в стрельбе на крыше. Кстати, один раз вы оставили там камешек, вы это знаете? — Знаю. Кто-то неожиданно появился, и я не успел его найти. — Да. И вот пришел момент покончить с Дином. Был прекрасный солнечный день, в какие открывают все световые люки. Вы нарочно помелькали в разных частях здания, чтобы никто потом не мог точно сказать, где вы находились в каждую конкретную минуту, а затем поднялись на крышу. Кстати, откуда вы узнали, когда именно Дин будет спускаться по железной лестнице? Ах да, и еще скарабей! Это была прекрасная идея — использовать скарабея, потому что если бы кто-нибудь его нашел, то, естественно, подумал бы, что он вывалился из кармана Дина, когда тот падал. — Я увидел скарабея на столе у Дина после обеда; я знал, что он часто держит его там. Отослав Уэддерберна за чем-то в канцелярию, я позвонил Дину со своего телефона, сказал, что звоню из большого конференц-зала по просьбе мистера Хэнкина, который просит его спуститься туда по поводу текста рекламы «Хрустяшек» и прихватить из моего кабинета «Атлас мира». Пока Дин ходил за атласом, я стащил скарабея и выскользнул на крышу. Я знал, что ему понадобится некоторое время, чтобы найти атлас, потому что сам запрятал его под кучу разных папок и был уверен, что он пойдет по железной лестнице, потому что это кратчайший путь от моего кабинета к конференц-залу. Вообще-то накладка не была исключена: он мог пойти другой дорогой или, найдя атлас, вернуться за чем-нибудь к себе, мало ли что. Однако он появился на лестнице вовремя, и я выстрелил в него через световой люк в тот момент, когда он находился на четвертой ступеньке сверху. — Откуда вы так точно знали, куда надо бить? — Это довольно знаменательно: моего младшего брата случайно убили мячом для гольфа, попав ему именно в это место. Но, чтобы убедиться окончательно, я сходил в Британский музей и просмотрел соответствующую литературу. Очевидно, он еще и шею себе сломал, но этого я не предусматривал. На крыше я оставался до тех пор, пока не утихла суматоха, а потом спокойно спустился по другой лестнице, разумеется, не встретив ни одной живой души, поскольку все суетились вокруг трупа. Убедившись, что все прошло успешно, я не испытал сожаления, даже обрадовался. Более того, если бы все не открылось, у меня и теперь не было бы угрызений совести. — Могу вас понять, — заметил Уимзи. — У меня, как у всех, попросили шиллинг на венок для этой твари. — Толбой рассмеялся. — На это я бы с восторгом дал и двадцать шиллингов, даже двадцать фунтов… Но потом появились вы… Я ничего не подозревал, пока вы не завели разговор о рогатках. Вот тут я здорово струсил и… и… — Этот вопрос мы обойдем молчанием, — сказал Уимзи. — Должно быть, там, в подъезде, вы были немало шокированы, обнаружив, что напали не на того человека. Полагаю, именно тогда, чиркнув спичкой, вы увидели письмо Памелы Дин. — Да, я знал ее почерк — видел как-то в комнате у Дина — и знал, на какой бумаге она пишет. Мне было важно выяснить, действительно ли вам что-то известно или вы стреляете наугад, — вполне разумно с моей стороны, не так ли? Увидев то письмо, я понял, что все неспроста. И еще Уиллис… Он сказал мне, что вы с Памелой Дин — закадычные друзья. Я опасался, что в письме написано обо мне и Дине. Впрочем, сказать по правде, я даже и не знаю, что я тогда думал. Но, выяснив, что ошибся целью, я испугался и решил второй попытки не предпринимать. — А я вас поджидал. Когда ничего не произошло, я даже начал вообще сомневаться, что это вы. — Вы к тому времени уже меня подозревали? — Вы были одним из нескольких моих подозреваемых. Но после той бучи вокруг рекламы «Нутракса» и конверта с пятьюдесятью фунтами… Толбой поднял голову, на его лице мелькнула жалкая улыбка. — Знаете, — сказал он, — все это время я был чудовищно беспечен и неумел. Эти письма… Мне, конечно же, не стоило посылать их из офиса. — Нет, все дело в рогатке. Вам следовало потрудиться и сделать собственную. Рогатка без отпечатков пальцев — вещь необычная. — Ах, вот в чем дело. Боюсь, я вообще наворотил кучу ошибок. Даже простейшее убийство гладко провернуть не сумел. Уимзи, что из всего этого неизбежно всплывет? Все, полагаю? Даже интрижка с этой Вавасур?.. — Ох, — сказал Уимзи, не отвечая на вопрос, — только не надо вспоминать о Вавасур. Я чувствую себя хамом по отношению к ней. Я ведь уже просил вас не благодарить меня. — Просили, и это меня здорово напугало, потому что прозвучало многозначительно. Я понял, что разговоры о рогатке — не случайность. Но я не знал, кто вы, до того проклятого крикетного матча. — Да, это было неосторожностью с моей стороны. Но чертов Симмондс взбесил меня, засветив мячом в локоть. Так вас не обманул мой впечатляющий арест? — Обманул, конечно. Я безоговорочно поверил в него и вознес самую искреннюю благодарность небесам, подумав, что спасся. — Тогда что привело вас сегодня сюда? — Мисс Митьярд. Она перехватила меня вчера вечером и сказала, что поначалу считала, будто Бредон и вы — одно и то же лицо, но теперь думает, что это не так, однако ничуть не сомневается, что Бредон выдаст меня, чтобы выгородить себя перед полицией, и посоветовала бежать, пока не поздно. — Она так сказала? Мисс Митьярд? Вы хотите сказать, что она все знала? — Не о «Нутраксе». Но она знала о Дине. — Боже милостивый! — Тщеславие Уимзи было уязвлено. — Откуда, черт возьми, она-то могла узнать? — Догадалась. Она сказала, что однажды заметила, как я смотрел на Дина, полагая, что меня никто не видит. И, вероятно, он сам ей о чем-то проговорился. Похоже, ей всегда казалось, что в его смерти есть нечто странное. По ее словам, она в любом случае не собиралась ни во что вмешиваться, но после вашего ареста решила, что из нас двоих вы — больший проходимец, чем я. Она могла смириться с тем, что лорд Питер Уимзи тайно проводит расследование в офисе, но не с тем, что мерзкий Бредон сделает донос, спасая свою шкуру. Странная женщина.