Доктор уже дожидался в буфете с бокалом виски с содовой. Уимзи заказал стаканчик пива «Уордингтон» и сразу же, без околичностей, перешел к делу. — Послушайте, — начал он, — мне всего лишь хотелось перемолвиться с вами словечком по поводу старика Фентимана. Полнейшая конфиденциальность и все такое. Но похоже на то, что точное время кончины злополучного старикана стало делом крайней важности. Вопрос наследования, вы меня понимаете? Шума поднимать не хотят. Вот меня и попросили, как друга семьи, сами понимаете, вмешаться и позадавать вопрос-другой. Ясно, что начинать следует с вас. Так каково ваше мнение? Мнение медика, помимо всего прочего? Пенберти изогнул брови. — О? Возник вопрос, да неужели? Я так и подумал. Этот законник, как-бишь-его-там, позавчера заглянул в клуб, попытался припереть меня к стенке. Верно, думает, что можно установить момент смерти с точностью до минуты, лишь глянув на коренные зубы покойного. Вот только выскажи этим пташкам свое мнение, и оглянуться не успеешь, как окажешься на свидетельской трибуне и повторишь то же самое под присягой. — Понимаю. Но ведь общее-то представление складывается! — О да. Только представления свои нужно проверять — подкреплять фактами и все такое. Нельзя выстраивать теории, ни на чем не основанные. — Опасная штука — теории! Например, — возьмем наш случай, — за свою недолгую жизнь довелось мне поглядеть на пару-тройку покойничков, и, если бы я стал разводить теории на этот счет, просто судя по внешнему виду тела, знаете, что бы я сказал? — Одному Господу известно, что скажет неспециалист по поводу медицинской проблемы, — отпарировал доктор, кисло усмехаясь краем губ. — Верно, ах, как верно! Ну так я бы сказал, что скончался он весьма давно. — Это слишком расплывчато. — Вы сами сказали, что трупное окоченение заметно развилось. Ну, дадим шесть часов на то, чтобы оно наступило, и… когда там оно сходит? — В тот момент окоченение уже разрешалось — разве я об этом не упомянул? — Упомянули. А мне казалось, что трупное окоченение сохраняется в течение двадцати четырех часов или около того? — Иногда. А иногда сходит очень скоро. Быстро развилось — быстро разрешилось, вот такое правило. Однако я с вами согласен: при отсутствии прочих данных я бы сказал, что смерть наступила куда раньше десяти утра. — А, признаете? — Признаю. Но мы знаем, что генерал пришел в клуб не раньше четверти одиннадцатого. — Итак, вы беседовали с Уильямсоном? — О да. Я подумал, что лучше все проверить, насколько возможно. Так что могу лишь предполагать, что, поскольку смерть наступила внезапно, да и в комнате было тепло, — покойный ведь сидел у самого огня, — процесс начался и закончился очень быстро. — Хм-м! Вы, разумеется, отлично знали конституцию бедолаги? — Да, пожалуй. Генерал Фентиман был очень слаб. Сердце, знаете ли, начинает сдавать, когда перешагнешь за девятый десяток. Это могло произойти где угодно: я так и ждал, что он вот-вот отдаст богу душу. Кроме того, старик, видите ли, пережил изрядное потрясение. — Что же произошло? — Повидался с сестрой накануне вечером. Вам, полагаю, о встрече уже рассказали, раз вы, похоже, все об этом деле знаете. А после того генерал отправился на Харлей-стрит, ко мне. Я посоветовал ему постельный режим и покой. Артерии перегружены, пульс аритмичный… Старик разволновался — что вполне естественно. Ему бы хорошенько отдохнуть. А я так понимаю, он настоял на том, чтобы встать, несмотря на головокружение и слабость, — доплелся сюда, — а попробуй его удержи! — и тотчас же испустил дух. — Это все понятно, Пенберти, но когда — когда именно — это произошло? — Один Бог знает. А я — так нет. Еще стаканчик? — Нет, спасибо; не сейчас. Послушайте, я так полагаю, у вас никаких сомнений не осталось по поводу всей этой истории? — Сомнений? — Доктор уставился на Уимзи во все глаза. — Ну, разумеется! Если вы имеете в виду причину смерти — безусловно, ни малейших сомнений на этот счет у меня нет. В противном случае я бы не выписал свидетельства. — А в отношении тела вам ничего не показалось странным? — О чем вы? — Вы не хуже меня знаете, что я имею в виду, — отрезал Уимзи, резко разворачиваясь и глядя прямо в лицо собеседнику. Его светлость преобразился точно по волшебству: словно из бархатных ножен вдруг взвилось стальное лезвие. Пенберти встретился глазами с лордом Питером — и медленно кивнул. — Да, знаю. Но, прошу вас, не здесь. Лучше нам подняться в библиотеку. Там наверняка никого нет. Глава 5 Тупик Библиотека клуба «Беллона» неизменно пустовала. Это была просторная, тихая, приятная на вид комната; книжные полки в ней размещались по отсекам, причем в каждом стоял стол для письма и три-четыре стула. Изредка кто-нибудь забредал под эти своды полистать атлас «Таймз» или фолиант, посвященный стратегии и тактике, или извлечь на свет давние списки офицерского состава, но по большей части в библиотеке не бывало ни души. Устроившись в самом дальнем отсеке, отгородившись книгами и тишиной, любители конфиденциальных разговоров могли беседовать без помех, точно в исповедальне. — Ну так как насчет этого самого?.. — начал Уимзи. — Насчет чего?.. — с профессиональной осторожностью отозвался доктор. — Насчет ноги? — Интересно, а кто-нибудь еще заметил неладное? — промолвил Пенберти. — Сомневаюсь. Я, разумеется, заметил. Но, в конце концов, такого рода штуки — мое хобби. Возможно, не самое популярное — пусть препротивное, но все-таки мое, родное. По чести говоря, у меня просто-таки дар в отношении покойничков. Но я не был уверен, что все это значит, и видел, что привлекать внимание вы не хотите, вот и не стал лезть вперед. — Да — я хотел сперва хорошенько все обдумать. Видите ли, на первый взгляд складывалось ощущение довольно-таки… — Неприятное, — подсказал Уимзи. — Знали бы вы, сколько раз я уже слышал это слово за последние два дня! Ну что ж, посмотрим правде в глаза. Давайте с самого начала признаем, что, как только трупное окоченение разовьется, оно так и держится, пока не начнет разрешаться, а это происходит обычно сверху вниз, от жевательных мышц лица, а вовсе не начиная с коленного сустава. Так вот, у Фентимана челюсть и шея были точно деревянные — я сам пощупал. Но левая нога свободно болталась в колене. Как вы это объясняете? — Я крайне озадачен. Как вы, вне сомнения, знаете, очевидно было бы предположить, что сустав вывернули, — кто-то или что-то, — уже после того, как наступило окоченение. В таком случае, разумеется, он не застынет снова. Останется болтаться до тех пор, пока все тело не обмякнет. Но вот как это произошло… — О том и речь. Мертвецы обычно не разгуливают по клубу, защемляя ноги и выворачивая суставы. И, уж разумеется, если бы тело нашли в таком положении, об этом бы точно упомянули. Вот вы можете себе представить, чтобы, к примеру, один из наших ребятишек-официантов обнаружив в лучшем из кресел престарелого джентльмена, недвижного, точно деревянная кукла, удовольствия ради подергал бы его за ногу и бросил как есть? — В голову мне приходит только одно, — отозвался Пенберти. — Может быть, официант или кто-то еще нашел труп, попытался его сдвинуть — а затем запаниковал и сбежал, никому ни слова не сказав. Звучит нелепо. Но люди, случается, совершают редкие глупости, особенно когда напуганы. — Но чего тут бояться? — Для человека с расшатанными нервами вполне довольно. У нас тут есть один-два контуженых, за которых в экстремальной ситуации я не поручусь. Возможно, стоило бы проверить, не демонстрировал ли кто из них особых признаков возбуждения или шока. — Недурная идея, — протянул Уимзи. — Предположим — да, предположим, к примеру, что некто, так или иначе связанный с генералом, страдает нервным расстройством… и, предположим, что он вдруг наталкивается на окоченевший труп. Думаете, такой человек, вероятно, мог бы потерять голову? — Безусловно, такое возможно. Мне представляется, что он вполне мог впасть в истерику и даже в буйство и вытолкнуть сустав, руководствуясь сумасбродным представлением о том, что тело нужно выпрямить, придать ему более пристойный вид. А после того, знаете ли, он взял да и сбежал, и сделал вид, что ничего ровным счетом не произошло. Заметьте, я не утверждаю, что именно так все и было, однако представить такое развитие событий труда не составляет. А раз так, я подумал, что лучше ничего не говорить. Инцидент крайне непр… прискорбный, стоит ли привлекать к нему внимание? А лишние расспросы невротику только повредят, причем серьезно. Я бы предпочел не будить лиха. Я со всей определенностью заявляю: смерть произошла естественным путем. А что до остального… долг наш — радеть о живущих; мертвым уже не поможешь. — Верно. Однако вот что я вам скажу: я попытаюсь выяснить — почему бы и не сказать прямым текстом? — не случалось ли Джорджу Фентиману в течение дня остаться одному в курительной комнате. Может, кто-то из слуг заметил. Похоже, это — единственно возможное объяснение. Ну что ж, огромное спасибо вам за помощь. Да, кстати, когда мы обнаружили тело, вы отметили, что трупное окоченение уже сходит — это вы для отвода глаз сказали или так оно в самом деле и было? — Собственно говоря, окоченение как раз начало разрешаться в области жевательных мышц лица. А к полуночи сошло окончательно. — Благодарствую. Вот вам еще один непреложный факт. Люблю факты, а в этом деле их до отвращения мало. Еще виски? — Нет, спасибо. У меня сейчас прием. Еще увидимся. Всего хорошего! И доктор ушел. Уимзи посидел несколько секунд, задумчиво покуривая. А затем развернул стул к столу, взял с пюпитра лист бумаги и набросал авторучкой кое-какие заметки по делу. Впрочем, далеко он не продвинулся: появился один из клубных служителей и принялся заглядывать во все отсеки по очереди, явно кого-то разыскивая. — Ты ко мне, Фред? — Прибыл слуга вашей светлости, милорд, и просит уведомить вас о его приезде. — Правильно. Я уже иду. — Уимзи взял блокнот с промокательной бумагой промокнуть чернила. И тут же изменился в лице. Из блокнота чуть высовывался уголок бумаги. Исходя из принципа, что нет такой мелочи, на которую не стоило бы взглянуть, Уимзи пытливо просунул палец между страницами и извлек листок. На нем обнаружились неразборчивые каракули, начертанные дрожащей старческой рукой: речь шла о денежных суммах. Секунду-другую Уимзи внимательно разглядывал цифры, а потом встряхнул блокнот, проверяя, не выпадет ли чего-то еще. Затем он сложил листок, со всей доступной осторожностью берясь за уголки, поместил его в конверт и убрал в бумажник. Выйдя из библиотеки, он обнаружил в холле Бантера: тот дожидался хозяина с фотокамерой и штативом в руках. — А, вот и вы, Бантер. Подождите минуточку, я повидаюсь с секретарем. — Уимзи заглянул в офис и обнаружил, что Кульер с головой ушел в какие-то счета. — Послушайте, Кульер, — доброе утро, конечно, и все такое прочее, — да, так и пышу здоровьем, самому противно; спасибо, всегда был таким, — послушайте, вы ведь запомнили тот день, когда старик Фентиман так неучтиво отбросил копыта? Совсем недавно дело было. — Такое не забудется, — скривился Кульер. — Я получил три письменных жалобы от Уэзериджа; одну — поскольку слуги не заметили происшедшего раньше, шельмецы нерадивые; вторую — потому что люди из похоронного бюро, видите ли, пронесли гроб мимо его двери и обеспокоили беднягу; третью — потому что чей-то там адвокат посмел задать ему вопрос-другой; плюс еще туманные намеки на неработающие телефоны и недостачу мыла в туалете. И кому охота в секретари? — От души сочувствую, — ухмыльнулся Уимзи. — Я-то не скандалить пришел. Au contraire[112], как сказал один тип в Бискайском заливе, когда его спросили, обедал ли он. Собственно говоря, тут возникла неразбериха касательно минуты и часа смерти, — заметьте, строжайшая конфиденциальность! — и я с этим делом разбираюсь. Не хочу лишнего шума, но, если позволите, я бы сделал в клубе снимок-другой, чтобы проглядеть их на досуге и, так сказать, соколиным глазом обозреть характер местности, э? Тут пришел мой человек с фотокамерой. Может, вы притворитесь, что имеете дело с парнем из «Твэддлера» или «Пикчер ньюз» и дадите ему свое официальное благословение пооколачиваться вокруг вместе со всей своей техникой? — Вот ведь любитель напустить туману! Да пожалуйста, если надо. Только вот каким образом сегодняшние фотографии помогут вам установить время смерти, происшедшей десять дней назад — это выше моего разумения. Но, послушайте… игра ведь ведется честно, в открытую, нет? Нам вовсе не хотелось бы… — Разумеется. В том-то и суть. Строжайшая конфиденциальность — любая сумма в пределах 50 000 фунтов сразу по предъявлении долговой расписки, доставка в стандартных фургонах, рекомендации не требуются. Доверьтесь малышу Питу. — Идет! Так что вам нужно? — Не хочу, чтобы меня видели с Бантером. Незачем раскрывать карты раньше времени. Нельзя ли призвать его сюда? — Разумеется. За Бантером отослали слугу, и тот не замедлил явиться: невозмутимо чопорный и аккуратный до педантичности. Уимзи придирчиво оглядел его — и покачал головой. — Простите, Бантер, но вы вот нисколечко не смахиваете на профессионального фотографа из «Твэддлера». Темно-серый костюм еще туда-сюда, но где бесшабашная неряшливость, отличающая гигантов Флит-стрит? Не будете ли вы так добры засунуть все эти кассеты в один карман, несколько запасных линз и прочию мелочовку — в другой, и слегка взъерошить свои буйны кудри? Так уже лучше. И почему это я не различаю у вас пирогаллоловых пятен на большом и указательном пальце? — Я, милорд, отношу это главным образом за счет того обстоятельства, что в качестве проявителя предпочитаю метол-гидрохинон.