– Так пьяные же! – пояснил Лежаков. Гуров набрал в грудь воздуха и вновь замолотил кулаком по двери и закричал: – Да вы там живые или нет?! Ну-ка, подымайся, коль пришли кореша! Эй, там, в трюме! На этот раз за дверью послышалось кряхтение и сопение, а затем сонный женский голос произнес: – Ну? Кого черт принес с утра пораньше? А ну, не барабаньте – голова раскалывается. И пошли вы отсюдова… – и женский голос уточнил, куда именно должны отправиться Гуров с Лежаковым. – Как это так пошли? – голосом оскорбленного человека произнес Гуров. – Ленуся, да это же мы – Левчик и Семка! Явились, как и договаривались. И не с пустыми руками, как ты понимаешь. Так что отпирай! – Какой Левчик? Какой Семка? – недоуменно спросил женский голос за дверью. – Вот те раз! – в голосе Гурова послышалось просто-таки крайнее удивление. – Левчик Боцман и Семка Веселый! Которые с вами, то есть с Мишаней и тобой, красиво гуляли сегодня вечером в пивной… И – договорились, что встретимся поутру у вас дома насчет опохмелиться. Вот мы и пришли. Ну что, вспомнила? За дверью возникло напряженное молчание. Кажется, женщина пыталась припомнить, кто же такие – Левчик Боцман и Семка Веселый. И не припоминала. – Ну, Семка же! – подыграл Гурову Лежаков. – С которым ты целовалась… Так вот это я и есть! Похоже, эти слова были рещающими. Они были рассчитаны на особенности женской психологии. Если женщине говорят, что она с кем-то целовалась, а женщина этого не помнит, то обязательно захочет посмотреть на того мужчину, с кем якобы целовалась, чтобы припомнить или, наоборот, опровергнуть такие слова как наглую ложь. За дверью послышался звук отпираемого засова, дверь наполовину раскрылась, и в проеме возникла Ленка Гармонистка собственной персоной – удивленная, расхристанная и в ночной сорочке. – А… – произнесла Ленка и больше ничего не успела сказать, потому что Гуров и Лежаков ворвались в прихожую. – Цыц! Ну! – сделав страшные глаза, рыкнул на Ленку Гуров, схватил ее за плечо и поволок за собой из прихожей в комнату. А иначе Ленка сдуру могла выскочить в дверь и скрыться, а она нужна была как ценный свидетель. Лежаков, опережая Гурова и доставая на ходу из кобуры пистолет, также устремился в полутьму комнаты. Посреди нее стоял полуодетый Мишка Кряк и с полупьяным недоумением прислушивался к звукам из прихожей. – Э… – выговорил он, завидев Лежакова, а вслед за ним и Гурова с Ленкой в обнимку. – Вы того… это… – Стой и не двигайся, Мишаня, – переводя дух, сказал Лежаков. – А то ведь будет хуже… Видишь эту штуку у меня в руках? Это пистолет… Где-то за спиной у Семена тонко вскрикнула и забарахталась в руках Гурова Ленка Гармонистка. – А ты, Леночка, сядь и успокойся, – голос у Льва Ивановича был ровный и спокойный. – Вот так… И не бойся – мы не к тебе, а к твоему дружку. И Гуров тотчас же возник рядом с Лежаковым. Они стояли плечом к плечу, перекрыв, таким образом, доступ Мишке к двери. Относительно того, что Кряк может выскочить в окно, они не опасались. Окно было маленьким, а Мишка – большой: он обязательно застрял бы в окне, если бы вздумал через него выбраться. Между тем Мишка приходил в себя, причем стремительными темпами. Никакого полупьяного недоумения на его лице уже не читалось, на нем было выражение решимости и злобности. Он не спросил, кто такие Гуров и Лежаков – похоже, понял, кто перед ним, без расспросов. – Одеться-то мне можно? – спросил он. – Можно и даже нужно, – ответил полковник. – Только, Миша, без дураков. Ну, ты понимаешь… А ты, Сема, – взглянул Гуров на Лежакова, – посмотри пока в другой комнате – нет ли там кого. Мишка медленно повернулся, взял брюки и рубашку, висевшие на спинке кровати, и натянул их на себя. Пока он одевался, из второй комнаты вышел Лежаков и сделал Гурову знак рукой: там все чисто и спокойно, можно не волноваться. – Вот так, – сказал Семен и подошел к Мишке Кряку: – Облачился? Теперь протяни мне свои нежные ручки. Я их украшу этими красивыми браслетиками. – И Лежаков потряс наручниками, а Гуров вновь отступил ближе к дверям. И тут случилось неожиданное. Мишка вдруг резко метнулся в угол комнаты, выхватил из-под вороха тряпья какую-то длинную, тускло сверкнувшую металлом штуковину, поднял ее на уровень плеча, стремительно развернулся, в два прыжка достиг Гурова, размахнулся и с утробным рычанием ударил. Он явно метил в Льва Ивановича, чтобы, свалив его, выбежать в дверь. Однако в последний момент Гуров сумел увернуться, и длинная металлическая штуковина, задев плечо сыщика и располосовав рубаху и летнюю куртку, со всего маху вонзилась в косяк. Мишка попытался выдернуть из косяка металлическую штуковину, но с первого раза это ему не удалось, и это его погубило. Гуров стремительно и резко выбросил кулак и ударил Кряка в солнечное сплетение. Мишка всхлипнул и согнулся пополам, и Лев Иванович ударил его еще раз – ребром ладони по шее. Кряк рухнул на пол и застыл. Тут же к нему подскочил Лежаков и надел на него наручники. – Не ожидал… – выдохнул он и взглянул на Гурова: – Вы простите… чуть не подставил вас, – сказал Семен. – Как вы? Не задел он вас? – Ерунда, – скривился Гуров. – Немного поцарапал плечо да еще порвал рубаху. Хорошая рубаха, новая. Жена покупала. – У, змей! – взглянул Лежаков на все еще лежавшего без движения Мишку Кряка. – Убить тебя мало! И тут только они обратили внимание на Ленку. Забившись в угол, она по-собачьи скулила и размазывала по лицу мутные слезы. Лежаков что-то хотел ей сказать, но лишь махнул рукой. А Гуров в это время подошел к торчащей в косяке длинной железяке, поднатужился и выдернул ее. – Ну, – сказал он, – и силища у этого троглодита! Загнал в дерево едва ли не наполовину! С одного размаха! Пиковина… Узнаю. Давненько не встречал подобное оружие. Даже соскучился. Патриархальное, так сказать, орудие убийства. Минувший век. – Это у вас в Москве, может, минувший век, а у нас – самая настоящая действительность, – скривился Лежаков. – Мы такого раритета изымаем по двадцать пять штук за неделю! Но вот что мне интересно. Если у него имелась пиковина, то отчего же он не воспользовался ею, а убил Пантелеева камнем или обухом? Ведь пиковиной куда удобнее. В общем, загадка, которая мне не нравится… В это время Мишка Кряк застонал, зашевелился и засопел, потом встал на колени, а затем на ноги. И без всякого страха или каких-то иных чувств стал смотреть на Гурова и Лежакова. – А, очнулся! – подошел к нему Лежаков. – Ну ты, дядя, и дурак! Ведь чуть не покалечил хорошего человека! А из этого следует, что ты помимо одного греха – убийства взял на себя еще один тяжкий грех – покушение на убийство сотрудника полиции. В совокупности это значит, что ты, дядя, крупно влип. По самое не могу! Вплоть до пожизненного заключения. К чему я это тебе толкую? А к тому, что у тебя есть еще малость времени, чтобы покаяться. То есть чистосердечно нам поведать, как и за что ты убил человека. Там, в деревне, под старой ивой. Так что ты соображай свою выгоду. Иначе нашьют на тебя бубновый туз как пить дать, и кончится твоя веселая житуха. На этот пространный монолог Лежакова Мишка Кряк ничего не ответил и лишь презрительно скривил лицо: доказывайте, мол, а я посмотрю, как это у вас получится. А пока помолчу. – Ну-ну, – понял, что означает его гримаса, Семен. – Что ж… Значит, поступим так. Ты пока сядь на эту табуретку и сиди на ней мирно и бестрепетно. А вздумаешь шевельнуться – огребешь по полной. Пистолетом по башке! Сел? Вот и сиди. А я пока позвоню по телефону. – Алло, – нарочито громким голосом начал говорить он в мобильник. – Мажит Вахитович? Это Лежаков… да, Лежаков. Куда я пропал? Никуда я не пропал. Я на боевом посту. Можно даже сказать, что на рыбалке. Тут вот какое дело… Мы тут со Львом Ивановичем подцепили одну рыбешку… Да, Мишку Кряка. Мажит Вахитович, и как это ты догадался? А? Да-да, и его подружку заодно. Вот, сидит рядом со мной и рыдает горькими слезами… То есть получается, что сразу двух рыбин – на один крючок. Да, нужна машина, чтобы доставить эти тела в целости и сохранности. Хорошо. Ждем. – Машина сейчас будет, – сказал Лежаков Гурову и взглянул на Ленку: – А ты, красавица, прекращай свои саратовские страдания и тоже собирайся. Да смотри, без глупостей. Потому что если и ты кинешься на нас с пиковиной, то тут уж моя нервная система не выдержит! А нервная система этого сердитого дяденьки – тем более. Так что, Леночка, будь умницей. Хорошо? Женщина встала, с опаской взглянула на скованного Мишку Кряка и направилась в другую комнату, одеваться. – Стоп! – вдруг произнес Гуров и подошел к Ленке: – Погоди-ка, красавица… Очень мне хочется, чтобы ты показала эту вещицу… На шее у женщины виднелась цепочка, сплетенная из мелких желтеньких колечек. Судя по тому, как она висела, легко угадывалось, что к ней прицеплено нечто тяжелое, но что именно, видно не было из-за ночной сорочки. – Давай показывай, – миролюбиво произнес Лев Иванович. – Похвастайся украшением. Ленка еще раз опасливо покосилась на Мишку, полезла к себе за пазуху и извлекла оттуда небольшой медальон в виде рыбки. – Вот, – сказала она, протягивая медальон Гурову. – Только я ни у кого его не украла. Мне его подарили. – И кто же? – все так же миролюбиво поинтересовался Лев Иванович. – Ну, говори, чего уж там. Он? – и Гуров указал на Мишку Кряка. Ленка Гармонистка ничего не сказала и только часто и мелко затрясла головой: да, он. Мишка. – И когда же он тебе его подарил? – спросил Лев Иванович. – Вчера, – жалобным голосом ответила Ленка. – Вот тебе, говорит, подарок за то, что пустила к себе, приютила и обогрела. А я и взяла. А почему не взять? Я же его не украла… – Дайте глянуть, – попросил у Гурова Лежаков. – Медальончик в виде золотой рыбки… Ну, или кулончик, что в данном случае одно и то же. Лев Иванович, во мне вдруг проснулся внутренний голос. И знаете, что он мне нашептывает?.. – Знаю, – ответил Гуров. – Я думаю, то же самое, что и мне. Взяв у Семена цепочку с медальоном в виде золотой рыбки, Гуров подошел с ней к Мишке Кряку. – Ну и что скажешь? – спросил он. – Дарил ты Ленке эту штучку или нет? А если дарил, то откуда она у тебя взялась? Каким таким способом ты ее раздобыл? А? – Пошел ты, – нехотя ответил Мишка. – Дарил, не дарил… Какое тебе дело? А тебе, – он злобно взглянул на Ленку, – язык бы оторвать за твою разговорчивость! Что я и сделаю, вот увидишь! – Ответ понятен, – усмехнулся Гуров. – И в общем и целом он меня пока устраивает. А теперь, Елена, ступай одеваться. Вот, кажется, уже и машина приехала. А нам еще нужно составить протокол изъятия этой вещицы. Чтобы все было как полагается, по закону. Семен, раздобудь понятых. Лежаков вышел и вскоре возвратился с двумя соседями – заспанными и наспех одетыми мужчиной и женщиной. – Здравствуйте, – сказал Гуров понятым. – Такое, стало быть, дело… Мы – сотрудники уголовного розыска. Вот наши удостоверения. Семен, предъяви и ты. Только что мы в этом доме задержали вот этого красавца, – он указал на Мишку Кряка. – Мы его подозреваем в совершении опасного преступления. Даже в совершении двух опасных преступлений. Я правильно говорю, Кряк? Молчишь? Ну, помолчи… И вот, – он вновь обратился к мужчине и женщине, – в вашем присутствии мы изымаем эти две милые вещицы: вот эту рыбку и еще эту штуковину, – он указал на пиковину. Увидев пиковину, женщина-понятая испуганно вскрикнула. – Ну-ну, – успокоил ее Гуров. – Вам бояться нечего. Вот сейчас я составлю протокольчик… вернее, два протокольчика, а вы в них распишетесь. Ну, что вы видели, как я эти цацки изымал. Так полагается по закону – изымать при понятых. Возражений нет? Мужчина и женщина промолчали. – Вот и славно! – сказал Гуров, полез во внутренний карман своей куртки и достал из него несколько смятых листов бумаги и авторучку. – Сейчас мы быстро… Он мигом составил два протокола об изъятии пиковины и кулона в виде золотой рыбки и протянул бумаги понятым, чтобы они прочитали и расписались. Не читая, они поставили свои подписи и, косясь на закованного в наручники Мишку Кряка, ушли. – Вставай, дорогой, и ты, – обратился Лежаков к Мишке. Гуров и Лежаков подняли Кряка под руки, еще раз бегло обыскали и, не снимая с него наручников, вывели на улицу. Там их и впрямь ждала полицейская машина. Мишку затолкали в зарешеченную клетушку и захлопнули за ним дверь. – Я с ним не поеду! – опасливо произнесла Ленка. – Он меня в машине убьет! – А с ним и не надо, – успокоил ее Гуров. – Поедешь с нами. Садись вот сюда, на сиденье. Они сели по местам, и машина тронулась. 25