– Нет, не счел нужным, – отрезал Хортов, – и так все понятно. – Мне лично ничего не понятно, – деликатно вставил Мартынов. – А видел я лишь то, что ее подружка Капустина, дюже беременная, сидела на трибуне, глотая слезы, а Сергеич из уголовно-исправительной системы – или инспекции? – зорко следил за тем, чтобы Николаич – надо полагать, это и есть Петрушко? – держался от нее подальше. – Да ну такая простая дедукция, сам мог бы догадаться, – устало махнул рукой Шурик. – Попав в город, две бедные Лизы нагуляли по ляльке и не нашли ничего умнее, как свалить грех на тренера. – Вот сейчас чудовищно, – произнес Гуров серьезно. – Да, и весьма, – хмуро согласился Хортов, – но, поскольку абсолютно всем известно, что это за человек, немедленно нашлись люди, поручились, внесли залог, адвокат добился меры пресечения, которая позволяет Петрушко продолжать работать – при условии отсутствия контактов с обеими потерпевшими. А эти две постоянно рвутся то ли повиниться, то ли покаяться. – Вот при чем там Сергеич был. Да, борщ-борщ-борщ… – пробормотал Стас. – Кто, что? Где, какой борщ? – переспросил Крячко. – Да я, Станислав Васильевич, цитирую одного умного человека, который сказал, что девкам надо борщ варить, а не по льду с клюшкой елозить. – В любом случае понятно, что ничего не понятно. Но вообще, ребята, очень качественная работа. Всем огромное спасибо, доложу результаты изысканий руководству. Ну а теперь все свободны аж до завтра, – сказал Гуров, глянув на Шурика, сделал ему знак остаться и достал сигареты. … – Ну, допустим, Стасы могли и не заметить твои два момента, – мягко начал Лев Иванович, убедившись, что Шурик намерен молчать и дальше, – но мы-то с тобой, Александр Александрович, не лыком шиты и разумы друг друга оскорблять не будем. Где второй момент? Я не услышал отчета об общении с Капустиной. – Я могу не отвечать? – почему-то резко спросил Хортов. Гуров помолчал, пуская колечки в потолок, потом зевнул и сказал равнодушно: – Что ж, не мочь, конечно, можешь. Не буду же я тебе иглы под ногти загонять. Только как бы тем самым еще хуже сделаешь. – Почему? – выпустив две драконьи струи дыма, скрипнул Хортов. – Ты видел когда-нибудь, как рана загнивает? – лениво начал Гуров, тщательно, взвешивая каждое слово. – Знаешь, какая самая страшная ошибка в обработке такого рода повреждений? Самое страшное – это ее прятать. Необработанную. Будет до того плохо, что гангрена начнется. Так и с человеческой душой: один раз в сторону вильнешь и недоговоришь, второй раз умолчишь о чем-то важном – и готово дело, уже гнильца пошла все дальше и дальше. А там кто знает, может, и хирургическое вмешательство уже не поможет. – Ладно, понял, без достоевщины, пожалуйста, – буркнул Шурик, – только вы никому, я слово дал. – Ну что ты как маленький. Ясное дело. Да и кому, кроме меня, твоя информация нужна? – Да, в самом деле, простите, я что-то недодумал. Ну, в общем, Лев Иванович… как бы это. Короче, они обе одновременно, с одним и тем же человеком, которого первый раз на дискотеке встретили… ну, понимаете? В этой самой квартире, которую тренер оплачивал. – Вот так-так, дела-а-а-а… – протянул сыщик. – Это, знаешь ли… Вырвались на свободу кобылицы. – Ну, потом стало ясно, что стрелял-то он не холостыми, а потом, как слух дошел до родного села, пошли угрозы – так не нашли ничего лучше, как оговорить честного человека, который им столько добра сделал. Что теперь? Ведь им по семнадцать всего. Некоторое время они молчали: один – переживая, другой – переваривая информацию и в очередной раз поражаясь паршивости людской природы. – Об изнасиловании они, конечно, не заявляли, на настоящего виновника? – уточнил на всякий случай полковник. – Какой там, что вы! Все происходило добровольно. Да не просто добровольно, а прям с песней! Там такие страсти, дуреха до сих пор расплывается при воспоминании… такой, говорит, сильный, умный, глаза такие добрые, стальные – и ма-а-а-а-аленький… а сама, чтоб вы понимали, с меня ростом, коса до пояса, эдакая кровь с молоком. Сиротка, тоже мне. Снова помолчали. – Ну, натурально, эти факты я в доклад не включу, – пообещал Гуров, хотел похлопать стажера по плечу, но не стал. – А ты, Шурик, не раскисай. Ты сыщик, сейчас по крайней мере, а сыщику приходится вступать в контакт с живыми людьми. Не всю же жизнь иметь дело со строчками и статистикой. Хортов с силой раздавил окурок в пепельнице. – Да понимаю, не маленький. Но вы представьте себе, Лев Иванович, только допустите на минуту, что это – не случайно, что все специально было сделано, и не по пьяни, не в состоянии чего-то там внезапно возникшего. Каким циничным мерзавцем надо быть, какое грязное воображение иметь… – И богатое, – вставил Гуров. – Богатое! Чтобы вот так играться – не в шахматы, а с живыми людьми. Так точно, так нагло. Но ради чего? Ради чего, главное? – А если бы ради высокой цели – то ничего? – Зачем смеяться-то… подло ведь поступил этот парень с девчонками. – Вон оно что… – протянул Лев Иванович, по-новому глядя на стажера. – Прости, ошибался я в тебе. Тебя ковырни – и вылезет прямо пионер-герой. Ну, извини. Только теперь риторические вопросы побоку, давай-ка отправляйся отдыхать. Завтра не приходи, отоспись, отдохни. И Гуров отправился к Орлову. Глава 12. Резолюция: «в архив» Доклад Гурова – бесстрастный, сжатый, сухой, перечень действий и установленных фактов, не более того, – генерал выслушал молча, внешне совершенно спокойно. – Спасибо. Проведена хорошая, качественная работа, – произнес он наконец, и было совершенно очевидно, что думает он о другом. – Теперь вот что. Со своей стороны хочу внести кое-какой дополнительный фактический материал. Орлов выложил на стол толстую, прошитую папку. Генерал не жаловал новомодные скоросшиватели, из которых так легко что-то изъять. Одно время Верочке пришлось пожертвовать маникюром, чтобы обеспечить надлежащее сшивание шилом, грубой иглой и суровой ниткой, потом навострилась проводить сшивочно-переплетные работы без особых усилий. – Ознакомься. И Гуров ознакомился. В папке содержались сведения, по сути, о второй жизни Рустама Арутюнова, которая разительно отличалась от той, о которой так много знал теперь Лев Иванович. И эта вторая жизнь была сплошной жертвой всем и вся. Благодарности, просьбы о помощи, сведения об оплате счетов на дорогие лекарства, фотографии и платежки, платежки, платежки, чеки, чеки, чеки… – Прямо Робин Гуд, – пробормотал полковник, чтобы снизить пафос ситуации. – Или Юрий Деточкин, – хмыкнул генерал, отыскивая нужную бумагу. – Вот, изволь видеть: последний платеж с его личного – подчеркиваю, Лева, личного! – счета был сделан буквально за четверть часа до самоубийства. Все раздал, что было, по крайней мере, на собственных счетах. – Да, – кивнул Гуров, вспомнив деньги отца Федора, – и то, что в наличии, – тоже. Хотя совершенно никто не мешал пополнить счета конторы. – И, заметь, никто ничего не знал, – подчеркнул Орлов. – Никто и ничего. Что получается? – По всем статьям брильянтовый человек. – Вот тут сведения о том, что на деньги, которые он пожертвовал, созданы десять спортшкол в регионах. А вот вырезка, полюбопытствуй. Гуров пробежал глазами текст: «Аноним… пожертвовал 150 миллионов рублей… ребенок со спинальной мышечной атрофией… сбор на золгенсму[2] закрыт…». – Это Арутюнов, продал квартиру на Покровке. Данные из реестра недвижимости. Что до этой запредельной цены, то я специально уточнял у медиков: так и есть, столько и стоит. Препарат самый дорогостоящий. И причем этот укол надо было сделать до того, как ребенку исполнится два года. За три дня до смерти Арутюнова девочке как раз два и исполнилось. Мать до сих пор от счастья заикается и не знает, за кого Бога молить. – А это что такое? – Гуров, перелистнув несколько страниц, указал на одну, на папиросной бумаге, набранную мелким шрифтом, на которой были жирно подчеркнуты четыре строчки: «…приобретайте себе друзей богатством неправедным, чтобы они, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители». – Страница из Библии, – ответил Орлов, закрывая папку. Они долго сидели молча, гоняя в кружках остывший чай. – Итак, Левушка, из всего накопанного и увиденного что следует? Поведай, – наконец нарушил молчание генерал. – Думаю, картина ясная. Некто создал все условия для того, чтобы Арутюнов покончил с собой. Версию об охотнике на благотворителей мы отметаем? – С негодованием. – Да, глупо думать, что кто-то, узнав о его ангельской жизни, разочаровался и пришел в ярость. Тогда остается одна версия: личная неприязнь. Или месть. Орлов кивнул: – Склонен с тобой согласиться. У меня тоже ни одной версии, кроме этой. Правда, ведь тогда получается нечто странное. Если прикинуть географию происшедшего, характер событий, фигурантов, то надо признать, что у них нет ничего общего. – За исключением того, что все эти события во взаимосвязи принесли колоссальный доход кому-то и разорили контору Арутюнова. – Кстати, не до конца, – заметил генерал, – контора и без Арутюнова, видишь ли, жива. В ней сейчас орудует нотариус с каким-то шустрым типчиком, доверительным управляющим. Из перечня системообразующих, правда, со скандалом их вышибли, причем под давлением общественности. Однако, и это строго между нами, дела-то идут, и неплохо. Глядишь, что дельное науправляют, и с банкротством придется повременить. Поправятся. И что характерно, теперь, когда Арутюнова нет, никто не делает странных ставок, все идет тихо-мирно. – Получается, что все эти временные и финансовые затраты на то, чтобы создать условия для гарантированного результата события, были напрасными. – Да, получается, так. – Но, с другой стороны… – Что? – Да вот сейчас до меня дошло. Господин генерал, а ведь не особо-то потрачено денег на эти все анти-арутюновские диверсии. – Поясни. – Так, а на что потратились злоумышленники? Положим, дубликат телефонного номера. Мы справлялись у экспертов, они утверждают, что, по сути, траты копеечные, двадцать долларов на оборудование. Ну, допустим, звонки, даже межгород, международные – сейчас они тоже не особо разорительные. Предположим, билеты в Уфу – тоже ерунда, особенно если заблаговременно заказывать, а эти ребята еще те перспективные планировщики. В целом-то компания не особо потратилась. – Компания? – помолчав, переспросил Орлов.