— Работали? — Не столько работала, сколько нервничала и боялась. Меня вчера так прихватило — думала, мозги не соберу. Все плывет, мысли разбредаются, руки трясутся, даже не смогла правильно номер телефона набрать, цифры путала. — Вас так сильно напугали? — Очень сильно. Впрочем, может быть, напугали и не сильно, просто я жуткая трусиха. — Что-нибудь принимали? — Да у меня нет ничего, все лекарства кончились, как назло. — А что вы обычно принимаете, когда нервничаете? — Что-нибудь из бензодиазепинов. Феназепам, тазепам и так далее. — Понятно, — кивнула Нина. — Я сейчас дам вам две таблетки валиума, положите под язык и прилягте. Пойдемте, я вас уложу в комнате девочек, они не будут вас беспокоить. Полежите буквально полчасика, и вам станет легче. Я вам дам еще две таблетки с собой, одну примите на ночь, другую оставьте про запас, выпьете, если завтра на работе вам станет плохо. — А что я буду делать послезавтра? — попыталась пошутить Настя. — А послезавтра я передам вам через Костю целую упаковку. Нашли о чем беспокоиться. Нина Ольшанская оказалась права, через некоторое время Настя почувствовала себя намного лучше и снова присоединилась к застолью. — Звонил Коротков, — тут же сообщил ей Гордеев. — У тебя, Стасенька, глаз дурной, как у цыганки. Все пятеро хорошо знают Томилина. — Так я и знала, — в отчаянии пробормотала она. — Остается последнее средство, которое я приберегала на крайний случай. Если и оно не сработает, тогда придется отступиться и опустить руки. Больше я уже ничего придумать не могу. Нина Ольшанская давно уже убрала со стола и перемыла всю посуду, а они все сидели втроем в комнате и строили планы реализации «последнего средства». 3 Вечер воскресенья выдался тяжелым и для Игоря Супруна. Он не любил по выходным дням появляться на работе, поэтому вызвал Бойцова на встречу и беседовал с ним в своей машине. — Твоя Каменская, которую, видите ли, обманывать нельзя, водит тебя за нос, как мальчишку, — заявил он, едва Вадим подъехал и пересел в машину к начальнику. — Дело Войтовича вовсе не сгорело, никакого пожара в здании УВД не было. А вот следователь, который вел это дело, сейчас имеет крупные неприятности, потому что у него из кабинета пропали четыре уголовных дела. И как раз в то время, когда якобы случился этот пожар. Улавливаешь? Зачем наши доблестные милицейские друзья вешают лапшу на уши всему Институту и рассказывают про пожар, которого не было? — Но это совершенно понятно, — возразил Бойцов. — Зачем же им оповещать широкую общественность о том, что у них следователи безалаберные? Они честь мундира берегут, и я их за это не осуждаю. Не вижу повода для беспокойства, Игорь Константинович. — Ах, не видишь? Тогда скажу тебе больше. Они заявили в Институте, что проверяют условия хранения ядовитых веществ потому, что в минувшем году в Москве прошла серия отравлений цианидом. Так вот, и это тоже вранье. В прошлом году был только один случай убийства при помощи отравления цианидом. Только один, ты понял? И что же, из-за одного случая они проверяют все городские предприятия, где есть синильная кислота? Ты можешь в это поверить? — А почему нет? — пожал плечами Бойцов. — Что в этом незаконного? Нормальная работа по раскрытию убийства. — Сейчас, разбежался, — презрительно фыркнул Супрун. — Такую проверочную работу проводят, если убит кто-то очень влиятельный, крупная фигура. А этот? Начальник кредитного отдела банка, только и всего. У нас этих банков сейчас как собак нерезаных. Институт к этому банкиру никакого отношения не имеет, так зачем они врут про серию отравлений? — Получили указание, поэтому и врут. По-моему вы ищете подвох там, где его нет. — А что это ты их выгораживаешь? — подозрительно прищурился Супрун. — Успел уже с Каменской подружиться и защищаешь ее интересы, а? Кстати, как она отреагировала на твое признание о ходатайстве? — Поверила, — равнодушно бросил Бойцов. — Но в то, что я не знаю, кто пытается ее убить, не верит. — Не верит? Почему? — Потому что это неправда, потому и не верит, — он в упор посмотрел на начальника своими холодными серыми глазами. — Игорь Константинович, вы знали про антенну? — Про какую антенну? — неподдельно изумился Супрун. — Про антенну, которая стоит на крыше Института и отравляет жизнь людям, находящимся в Восточном округе. Знали или нет? — Впервые слышу, — вполне искренне ответил тот. — Что за антенна? Бойцов медленно, тщательно подбирая слова, чтобы не выглядеть сентиментальным слюнтяем и в то же время донести до начальника весь тот кошмар, который вчера открыла ему непостижимая Каменская, рассказал про Войтовича и антенну. Выслушав Вадима, Супрун надолго умолк. Он выкурил две сигареты, прежде чем продолжил разговор. — Значит, вот почему они застряли в Институте, — задумчиво сказал он. — У них что-то есть на нашего разработчика, и они хотят его прищучить. Скорее всего, они подозревают, что это он украл уголовное дело Войтовича, тогда понятно, почему они врут про пожар. Не хотят его спугнуть. Что ж, Вадим, придется подлаживаться под Петровку, вступать с ними в конфликт мы не можем, они в своем праве. Усекаешь? — Пока нет. — Надо отдать им разработчика, иначе они не успокоятся. Прибор доведет Литвинова, я уже с ней переговорил, она считает, что справится. Пусть отдаст прибор Мерханову и получит от него деньги. Проще было бы, конечно, самим забрать у нее прибор и не связываться потом с мерхановской бандой, но тогда выйдет очень дорого. Мы не сможем оплатить ей прибор, у нас таких денег нет. Нам выделили валюту только на дополнительную оплату ее услуг и на операцию по захвату прибора у Мерханова. Поскольку она получит всю сумму, а не те крохи, которые ей собирался отвалить наш ученый муж, то мы сможем ей больше ничего не доплачивать. Хоть на этом сэкономим. Мы с тобой должны помочь милиционерам, чтобы они побыстрее слиняли из Института. В пикантную ситуацию мы попали, ничего не скажешь. Они знают про какое-то преступление, но не знают, кто его совершил. А мы с тобой знаем, кто преступник, но не знаем, в чем его подозревают. Будем надеяться, что все упирается только в кражу дела. Значит, наша с тобой задача — найти улики и подбросить их Каменской и Короткову. Только знать бы, какие улики им нужны. Я сегодня же свяжусь с Литвиновой и дам ей одно поручение, а дальше ты подключишься. Попробуем поискать, на чем можно зацепить нашего гениального ученого. Ты чего такой смурной? Не согласен? — Игорь Константинович, я считаю, мы должны отказаться от прибора, — тихо произнес Бойцов. — Это еще почему? — вскинулся Супрун. — Потому что это безнравственно. Одно дело — война, и совсем другое дело — мирное население. Если бы вы видели те фотографии, что мне Каменская показывала… — Так, приехали. — Супрун достал очередную сигарету и щелкнул зажигалкой. — Сопли распустил, да? Тебе трупы невинных младенцев показали, а ты уши и развесил? Дерьмо. Слюнтяй. От этого прибора престиж страны зависит, а ты чушь какую-то несешь. Престиж страны, понимаешь? Если допустить огласку истории с антенной, то до создания прибора докопаются — глазом моргнуть не успеешь. — Значит, по-вашему, пусть она стоит и пусть все продолжается? — Слушай, Бойцов, не выводи меня из себя, — с угрозой сказал Супрун. — Хватит и того, что мы сдадим им разработчика со всеми потрохами. И этого-то много. Кстати, ты хорошо понял, что именно мы должны сделать? — Мы должны найти улики, которые позволят милиционерам привлечь к ответственности главного разработчика прибора, — бесстрастно и как-то отстраненно произнес Бойцов, глядя в сторону. — Правильно. И что еще? — А что еще? — так же без интереса повторил Вадим. — Мы должны быть уверены, что он сам никому ничего не скажет. Поэтому что? Бойцов молчал. Щеки его вдруг запали, резче обозначились скулы, губы сжались в узкую полоску. — Ты целку-то из себя не строй, — грубо сказал Супрун. — Улики должны быть живые, настоящие, весомые. А преступник — мертвый. Иди и подумай, как это сделать. Я попрошу Литвинову сделать слепки с его ключей, остальное — твоя забота. И посмей только что-нибудь сорвать — головы не снесешь, это я тебе обещаю. Бойцов молча вышел из машины и изо всех сил хлопнул дверцей. — Сопляк! — пробормотал сквозь зубы Игорь Константинович. — Мальчишка. И кого только на службу принимают. Он резко повернул ключ зажигания и, дав газ, рванул машину вперед. 4 Инна Федоровна Литвинова после разговора с Супруном заметно повеселела. Она не сомневалась, что сможет провести все контрольные испытания и довести прибор самостоятельно. Как хорошо, что можно больше не зависеть от надоедливых милиционеров, из-за которых работа приостановлена на неопределенный срок. Уже совсем скоро можно будет возобновить работу, довести ее до конца и получить наконец деньги. Правда, Супрун сказал, что прибор нужно будет отдать не ему, а каким-то другим людям, от которых и получить обещанную плату. Когда прибор будет готов, он скажет ей, как с ними связаться. Инна понимала, что здесь таится какой-то обман. Но думать об этом не хотелось. Завтра она сделает все возможное и даже невозможное, чтобы раздобыть ключи и сделать с них слепки, и гори все ясным огнем. Главное — Юлечка. Теперь можно будет оплатить ее поездку на Средиземное море. Инна как на крыльях влетела в спальню, где Юлечка, как обычно, валялась в постели с книжкой. — Котенок, все в порядке, деньги на поездку будут, можешь собираться, — радостно сообщила она. — Правда? — обрадовалась рыжеволосая красавица. — Не обманываешь? Инночка, ласточка моя, как же я тебя люблю! — защебетала она, отбрасывая в сторону любовный роман и притягивая к себе Литвинову. — Ты у меня лучше всех на свете! Я знала, что ты меня не подведешь, Инусечка моя сладенькая, моя умненькая, моя добренькая. Инна уткнулась лицом в белую шелковистую грудь Юли и счастливо вздохнула. Ради этого она готова пойти на все. Только бы Юлечка любила ее, только бы не бросила. Почувствовав, как Юлина рука стала нежно поглаживать ее вдоль позвоночника, многообещающе задерживаясь на крепких мускулистых ягодицах, Инна сказала себе, что нет на свете такой силы, которая сможет ее остановить в работе над прибором и получении денег. Она добудет эти проклятые деньги, чего бы ей это ни стоило. 5 — Напрасно ты не поехал со мной на дачу, — заявила его жена, раздеваясь в прихожей. — Там так хорошо! Воздух, тепло, весна началась. А ты сидишь как сыч в своем кабинете, совсем себя не бережешь. Он с сожалением подумал о том, как быстро пролетели суббота с воскресеньем. Разумеется, он не поехал с женой на дачу. Он старался никогда не ездить вместе с ней, либо уезжал один, взяв с собой Алмаза, либо оставался дома, отправляя на дачу жену. Два дня, проведенные в одиночестве, позволяли ему набраться сил перед рабочей неделей, перед пятью днями непрерывного общения с людьми и постоянной борьбы с кипящими в нем раздражением и ненавистью. — На Восьмое марта я пригласила на дачу детей и Сашиных родителей, так что мы с тобой поедем туда седьмого после обеда. Не задерживайся на работе, надо будет заехать купить продукты.