Бывшая узница сталинских лагерей встретила меня неласково. — От тебя, мент, парашей пахнет, — сказала она вместо приветствия. — Это ты у сестры моей, крысы подзаборной, побывал? Признавайся, она тебя ко мне подослала? — Полина Александровна, я пришел к вам как к специалисту, проконсультироваться. — Чего, чего? — опешила старушка. — Ты меня ни с кем не путаешь? — Я пришел к вам поговорить по одному конфиденциальному делу. Вы впустите меня или мы будем в дверях разговаривать? У вас соседи не любопытные? А то уже, поди, стоят под дверями, подслушивают. Старуха неохотно разрешила мне войти. — Полина Александровна, что означает у молодой женщины наколка в виде силуэта ящерицы? — «Хрен догонишь, хрен возьмешь, а догонишь — хвост оставлю!» — не задумываясь сказала она. — Вот черт, как я сам не догадался! — Ты про наколку где-то слышал или женщину с такой татуировкой видел? Если женщину видел, то держись от нее подальше, а то обворует. — Старушке явно льстило, что я, офицер милиции, пришел к ней за советом. — И не вздумай на ней жениться, — поучала старуха, — это тебя до добра не доведет. — Как я на ней женюсь, меня с работы за это выгонят! — Если с работы выгонят, то все равно не женись. Теперь скажи мне, у тебя кошки дома есть? — Полина Александровна, я живу в рабочем общежитии. Нам запрещено иметь домашних животных. — Как выйдешь на улицу, проветри одежду, а то люди от тебя шарахаться будут. Запомни, запах кошачьей мочи — самый стойкий запах на свете. Точно тебе говорю, час у моей сестры в квартире пробудешь — все, одежку можно выбрасывать. — Полина Александровна, давайте вернемся к наколкам. У женщины, про которую я вам говорил, на плече есть татуировка в виде розы, обвитой колючей проволокой. Над розой летает шмель. Это что может означать? — Сколько лет этой женщине, около тридцати? — Старуха достала из кармана халата пачку «Беломорканала», вытряхнула папироску, закурила. — Роза в колючей проволоке означает, что она попала за решетку несовершеннолетней. Шмель над цветком — это надежда встретить надежного, порядочного мужчину. — Спасибо, Полина Александровна! — Я развернулся к двери. — Подожди! Больше ты ничего не хочешь узнать? — с ехидцей спросила она. — Если расскажете, что видели сегодня на улице, я буду вам премного благодарен. — Проходи на кухню, поговорим. Ты есть хочешь? — Чаю попью, если угостите. Пока старушка наливала мне чай и готовила бутерброды, я полистал отрывной календарь за текущий год. Говорят, что советские отрывные календари составлены так, чтобы на каждый день приходилась какая-нибудь памятная дата. Проверим. Что там завтра? О, третьего мая пятьдесят лет назад родился известный американский физик, лауреат Нобелевской премии Стивен Вайнберг! Доживу до завтра, обязательно выпью за здоровье старины Вайнберга. — Запомни, Андрей, все, что я тебе скажу, должно остаться между нами. — Полина Александровна выставила на стол блюдце с бутербродами, пододвинула вазочку с печеньем. — Никаких записей под протокол, никаких повесток к следователю. Ты понял? Сегодня я весь день у окна просидела, подбирала рифму к слову «Забайкалье». Смотрю, к соседнему дому подъехал легковой автомобиль бордового цвета. Марку автомобиля не спрашивай, я в них не разбираюсь, но машина эта не «Запорожец» и не «Победа». Из машины вышел представительный мужчина. Высокий, стройный, в темном демисезонном пальто ниже колен. На голове кепка, как у мелкого уголовника пятидесятых годов. Пошел этот мужик через двор прямиком в подъезд дома, где сестра живет. Я жевал тощий бутерброд с вареной колбасой и смотрел в окно. Я уже стал догадываться, кто приезжал к Лебедевой. — Походка у этого мужика знатная! — продолжала она. — У нас так начальник колонии ходил. Идет, и ты за версту видишь, что это хозяин, а не какой-нибудь отрядный воспитатель. Только у нас хозяин пузатый был, а этот мужик, в кепке, — стройный, поджарый. Так вот, он вошел в подъезд, вышел примерно через полчаса, сел в машину и укатил. А следом за ним в этот же подъезд забежал еще один мужичок, в коричневой японской куртке с капюшоном. Знаешь такие куртки, их зимой в ЦУМе по сто двадцать рублей продавали? Вот этого парня я рассмотреть не могла, у него капюшон был на голову накинут. Этот пробыл в подъезде минут пять или десять, не больше. Потом он вышел и вот так, через двор, через аптеку ушел на проспект. А уж потом во двор вышел старик с собакой. Остальное ты, наверное, знаешь? — Остальное знаю. Два милиционера, которые подошли к старику, — это я с напарником. — Помяни мое слово, Андрей, мужик в кепке — это человек власти. Кстати, а что там, в доме сестры, случилось? Я в нашем дворе столько милицейских машин отродясь не видела. — Там застрелили из пистолета молодую девушку. — Это мужик в кепке ее убил, — безапелляционно заявила старуха. — А тот, в капюшоне, пришел к ней в гости, увидел, что она мертвая, испугался и убежал. — Человек в капюшоне откуда появился? Он наблюдал за подъездом с детской площадки или пришел с проспекта? — Вот это я просмотрела, — стушевалась старуха. Попрощавшись с Полиной Александровной и заверив ее, что никто третий о нашем разговоре не узнает, я пошел докладывать о результатах работы следователю. К семи вечера вместо изгнанного Мелкумяна к работе подключился инспектор Виктор Стадниченко. На вид ему было лет тридцать пять, среднего роста, черноглазый, смуглолицый. Подстрижен Стадниченко был очень коротко, как недавно освободившийся зэк. — Родителям убитой сообщили о несчастье? — между делом поинтересовался он. Члены следственно-оперативной группы переглянулись. Естественно, родственникам Лебедевой никто об убийстве ничего не сообщал. Каждый надеялся, что кто-то другой возьмет на себя эту неприятную миссию. — Давайте Андрею Николаевичу поручим съездить к ее родителям, — предложил следователь. — Ни за что! — отрезал я. — Что хотите со мной делайте, но к ним я не поеду и ни о чем с ними говорить не буду. После бурного препирательства неприятную обязанность решил взять на себя следователь. Но не успел он вызвать дежурный автомобиль, как появился Николаенко. — Не надо никуда ехать, — заявил он. — Я уже сообщил ее родителям о трагедии. Все с облегчением вздохнули. Воспользовавшись возникшей паузой в работе, я отпросился на ужин. Но вместо круглосуточно работающей столовой в типографии газеты «Советская Сибирь» я поехал в Октябрьский район, где жили родители Лебедевой. Дома у Лебедевых кроме ее родителей и старшей сестры было еще человек пять-шесть родственников и знакомых. Отец и мать Лены были в состоянии прострации, так что поговорить я мог только с ее сестрой Маргаритой. — Мне надо две фотографии Лены, — официальным, не терпящим возражений тоном заявил я. — Пойдем, попробую что-нибудь найти. — Она повела меня в комнату, которая некогда была детской, а после того, как сестры стали жить отдельно, пустовала. Оставшись один в комнате, где несколько лет назад произошли важнейшие события в моей жизни, я невольно помрачнел. На душе стало как-то тоскливо и сумрачно. Меня не терзали мысли типа: «Вот я сижу в ее комнате живой и здоровый, а она уже никогда не войдет сюда и не раздернет шторы навстречу первым солнечным лучам». Нет. За время службы в милиции я почерствел душой, перестал воспринимать чужую боль как свою собственную. (Это явление в психологии называется «профессиональная деформация», или защитная реакция психики оперативного работника на чужое горе). Меня больше занимало, за что ее убили. Да, да — именно так: не кто убил, а за что. — Выбирай. — Маргарита принесла семейный фотоальбом. Я открыл его. На первой же фотографии были я и Лена Лебедева на крыльце нашей школы. — Ой, это же ты! — приглядевшись, сказала Маргарита. — Обалдеть! У тебя здесь волосы до плеч, как у девчонки. — Мода была такая, — неохотно буркнул я. — Помню, помню такую моду. Патлы до плеч, клеши, гитары — славное было времечко! — Послушай, Рита, — сказал я, перевернув несколько листов, — а что альбом такой растрепанный? — У нас же обыск был сегодня. — Обыск был? — «удивленно» переспросил я. — Уж не Николаенко ли приезжал? — Я не помню, как его фамилия. — Маргарита сморщила носик, посмотрела на потолок. — Тяжелый такой мужчина, с квадратным подбородком, взгляд проницательный, злой. — Что искали, не сказал? — Ничего он не говорил. Да мы и не спрашивали, не до того было. Из альбома я забрал всего одну фотографию, сделанную в фотоателье в прошлом году. — Когда похороны? — спросил я, прощаясь. — В среду? Я обязательно приду. Если смогу. Вернувшись в областное УВД, я узнал, что во время обыска в квартире у Лебедевых были изъяты только фотографии и личные записи покойной. Никаких улик, которые бы смогли прояснить мотивы ее убийства, обнаружено не было. Уже ночью, опустошенный морально и физически, я в кабинете Стадниченко составил в рядок стулья, сунул вместо подушки под голову чью-то поношенную шинель и уснул. Глава 7 Лебедева Лена Лебедева начала учиться с нами с седьмого класса. Ее первое появление в классе, да что там в классе — во всей школе, вызвало нездоровый ажиотаж. Еще бы, до нее никто даже представить не мог, что у человека на одной руке могут быть не пять, а шесть пальцев! Не знаю, как она училась в предыдущей школе, но наш класс ее появление воспринял в штыки. «Дефективная какая-то», — перешептывались за ее спиной девчонки. «Уродина, с ней стоять рядом противно!» — вторили пацаны. Шестилапая — такую кличку получила Лебедева от одноклассников.