– Последний вопрос. Что-нибудь из этого можно было продать Ольге за девять миллионов долларов? – Продать – да. Стоит ли хотя бы сотню тысяч – нет, однозначно. Договоры надо смотреть. «Я бы сам их посмотрел с превеликим удовольствием. Мне не дают!» – подумал Смородина с раздражением. Сусанна осмотрела дом, приценилась к мебели, насовала ему визиток своих специалистов по каждому виду старых вещей. Она говорила громко, восхищалась, получая удовольствие от своей способности восхищаться. Она занимала все предоставленное ей пространство, как газ. Начинало казаться, что она новая хозяйка этого большого дома. Смородина спросил у Вениамина, когда он увидит наследницу Лену, и тот ответил, что, к сожалению, сегодня они не смогут организовать встречу. Чуть позже. Все это было очень странно. Куда же Ольга тратила деньги? На молодого любовника? Но кто он? Выяснили, что время от времени она куда-то уезжала. Причем одна. Да, мог быть любовник. Почему обязательно молодой? Сердцу не прикажешь. Но должны были оставаться какие-то следы его пребывания! Совместные фотографии. Если женщина покупает, то игрушку, которую можно всем показывать – вот, смотрите, что у меня есть. А если это была любовь, тем более должны были остаться фотографии. Может, из-за них все и было уничтожено – записи в телефоне, документы? Может, Ольга набила долларами мебель? Платон Степанович не мог отделаться от некоторой литературоцентричности своего мышления. Купила драгоценности и спрятала их в стулья? Он начал ощупывать мягкую мебель на первом этаже. Простые физические действия всегда помогали его мышлению. По крайней мере, давали переключиться. И надо же было, когда он щупал пуфик в прихожей, войти именно тому миньону, который сомневался в его умственных способностях. Сохраняя бесстрастное выражение лица, Платон Степанович вышел прогуляться вокруг дома. Долгие прогулки неизменно приводили его мысли в порядок. Он увидел медсестру, пьющую кофе на балконе, выходившем в сад. В окнах изредка мелькали миньоны. Филиппинку он так ни разу и не встретил. Повесть Гоголя «Портрет» Полистав некоторые из книг Ольги, Смородина понял, что имеет дело с интеллектуалом, знатоком своего дела, и проникся глубоким уважением к кинозвезде, которая посвятила себя науке. Причем добровольно. Она вполне могла продолжать сниматься. Насколько Смородина мог судить, если актер был задействован хотя бы в одном популярном фильме и не щелкал после этого клювом, у него был шанс попасть в обойму снимаемых. Такой человек не мог просто так выбрать книгу для чтения перед смертью. Эта мысль так понравилась Смородине, что он позволил себе роскошь помечтать. Люди, как правило, умирают несколько неожиданно для себя. Конечно, известны и исключения. Сенека – алчный ростовщик ‒ получил приказ убить себя. Именно такие кровопийцы, как он, особенно любят писать нравственные письма. В обоих процессах они получают удовольствие: пить из людей кровь и совокупляться с их мозгом. Захотел ли Сенека перед смертью почитать? Вроде как нет, раздал окружающим еще немного наставлений и с третьей попытки таки свел счеты с жизнью. Ольга просто работала, находилась в творческом процессе. Только мечтала, строя планы, или уже написала структуру и занималась «наращиванием мяса» на костяк сюжета? Смородина обожал людей со своим видением, а, судя по книгам, Ольга была из таких. Он питал слабость к людям, которые умеют складно излагать, точно формулировать. Он вообще любил напрягать мозг. И отдельно был благодарен судьбе за то, что живет среди умных людей. Разнообразие неизбежно и в рамках закона даже целительно, но попади он в среду обывателей с жизненным девизом «Не напрягайся!», это было бы трагедией. Петербургские повести Николая Гоголя он помнил неплохо. В духе времени «Портрет» был нравоучителен. Добродетель в нем вознаграждалась, а порок был таким явным, что Платону Степановичу даже интересно стало, как читалась эта повесть современниками. Бедный художник случайно разбогател, стал модником и в благополучии провел много лет жизни. А потом увидел талантливую картину конкурента и сошел с ума. Что видели современники в этом спонтанном сумасшествии? Иронию? Юмор? Или вопрос возникал только у него, Смородины? А какой-нибудь князь в начале ХIХ века верил писателю как ребенок? Хоть и не мог видеть вокруг себя благополучных людей, которые медицинским образом сходили с ума от зависти не к положению и деньгам, а к какому-то там таланту. Выделено ногтем было следующее место: «– Скажите, какого вы мнения насчет нынешних портретистов? Не правда ли, теперь нет таких, как был Тициан? Нет той силы в колорите, нет той… как жаль, что я не могу вам выразить по-русски (дама была любительница живописи и оббегала с лорнетом все галереи в Италии). Однако мсьё Ноль… ах, как он пишет! Какая необыкновенная кисть! Я нахожу, что у него даже больше выраженья в лицах, нежели у Тициана». И вот это она читала, глядя на портрет «Пушкина». Смородина открыл на телефоне справку, подготовленную его ассистенткой Юлией Греч. «Тропинин принадлежал к «привилегированной» прослойке крепостных, которых учили грамоте и ремеслу, одевали как людей и не били без дела. По легенде, его владелец проиграл в карты, и ему пообещали простить долг, если талантливого сорокасемилетнего художника отпустят на свободу. Когда б вы знали, как говорится. То есть, как и многие сегодня, наш герой расцвел после сорока. Все могло бы случиться гораздо раньше, но его учитель, почувствовав конкуренцию, сообщил его хозяину, что работы Тропинина понравились императрице. И тогда вместо Рима художник поехал красить колодцы в село Кукавка. Там он обучал рисованию детей графа, руководил росписью церкви, в которой после венчался с Анной Ивановной Катиной, с которой в любви и согласии прожил почти пятьдесят лет». Платон Степанович почувствовал внутреннее родство с этим вынужденно спокойным кропотливым тружеником. «Александр Варнек публично соврал, что портрет, представленный Тропининым для соискания звания академика, не оригинальная работа, а всего лишь копия с более ранней работы кисти самого Варнека. Такое отношение реализованных живописцев к человеку, который не имел и половины их возможностей, говорит о многом. Освободившись, Василий Тропинин поселился в провинциальной Москве. Он прославился, его уютные образы счастливого достатка заказывали со всей России. Если для сановника портрет был одним из многочисленных украшений интерьера, для провинциальной купчихи он был окном в культуру, в совершенно другой мир». Далее шла справка о стоимости картин. Въедливая Юлия по привычке копнула экскаватором там, где надо было просто поднять с земли листик. «Портрет кисти Тропинина стоил от 250 рублей. Карл Брюллов брал от тысячи. За портрет Жуковского Брюллов получил 2500 и за эту сумму выкупил из неволи Тараса Шевченко. Знаменитая акварель Федора Толстого «Ягоды красной и белой смородины» (очень симпатичная, можно печатать на поздравительных бланках) обошлась императрице в 1500 рублей. Статус «полноценного художника» давала Академия, без нее в России первой половины XIX века даже Леонардо да Винчи был бы «ненастоящим сварщиком». Траты тоже были большие: мастерская, налоги, представительские расходы. Скакун в то время стоил от 200, человек от 250 рублей. Но если крепостной имел в руках профессию, он мог стоить и 1000. Венецианов (который «На пашне») за 15 000 купил усадьбу. То есть по деньгам Тропинина смело можно назвать крепким середнячком. Были художники побогаче, они были ближе ко двору и ездили в Италию. Еще больше было тех, кто вообще не мог позволить себе заниматься живописью». Смородину больше интересовало, за сколько портрет мог быть продан сегодня, но и эта информация была небезынтересна. Изучая историю, человек пребывает в состоянии всеведения и отстраненности. Он также просил Юлию разузнать, насколько заказчики были похожи на себя на портретах. «Экскаватор» вместо ответа на вопрос поговорил о том, что было интересно ему. «Гладенькие портреты хочется сравнить с нашими фотографиями в соцсетях, но пишут, что различий здесь больше, чем сходства. Живописные портреты двести лет назад видели только те, кто был допущен в дом. В соцсетях сегодня хотят произвести впечатление на незнакомых людей, а тогда зрители «объект» хорошо знали. «Вот какой я», – говорит абстрактной аудитории фотография. «Меня, как и всех серьезных людей, увековечил прославленный мастер», – басил из-под тех же многослойных фильтров портрет в гостиной XIX века. Рисовал наш герой очень разных людей, вроде все были довольны, друзей приводили. Чинуши получали красоту и конвенциональность, коллеги ценили манеру и технику. Еще отмечают, что Василий Андреевич и сейчас впереди технологий фотошопа – он умел показать человека и красивым, и добрым». Дальше шел рассказ про Павла Свиньина, который нахваливал Тропинина в прессе, чем способствовал тому, чтобы талант Тропинина был признан и работы бывшего крепостного попали в Императорский музей. Ну, Павла-то Свиньина Платон Степанович знал. Тот еще жук. Есть версия, что «Ревизор» Гоголя (снова он!) написан на основе случая из его жизни. А вот глядишь ты, причинил и другому пользу. Ведь люди покупают не столько вещи, сколько истории. Существует романтическая, книжная идея, что человека формируют прекрасные вещи, на которые он смотрит. Если это было бы так, вокруг жили бы невесомые, добрые, питающиеся амброзией греческие боги. Все-таки в гораздо большей степени, чем искусство, человека формирует среда, круг его общения. Человеку нужен человек. Реставратор У журналистов есть правило двух источников, и у Смородины оно было тоже. Если говорить до конца честно, он просто считал, что общение с умными людьми – одно из главных удовольствий в жизни. Утром, прихватив с собой хорошую фотографию и видеосъемку портрета, он заехал к реставратору, рекомендованному Болинским, связи которого в художественной среде были обширными, как грибница у поганки. Специалист изучил материалы и посмотрел на Смородину со смесью усталости и до- сады. – Если вы понимаете, что это фальшак, зачем пришли? – Специалист вашего уровня может подсказать мне, когда и зачем была сделана эта работа. В идеале мне хотелось бы найти того, кто продал ее моей… доверительнице. Мне нужно узнать, чего она хотела. – Спросите у нее. – Это сложновато. Понимаю, я надеюсь на удачу лотерейного типа. Ну, а вдруг? – Да, человек иногда и сам не может сказать, чего он хотел. Сделано добротно. Но не как подделка. Собственно, состарено на отвали, опытный глаз видит это без анализов. А живопись хорошая. Написано не просто старательно, а вчувствованно. Кстати, композиция похожа на портрет бухгалтера Императорских театров Павла Васильева, тот был похож на Пушкина. Только лицо зачем-то в фас развернули. И на Пушкина получившийся субъект не так похож, если только бакенбардами. Зачем было лицо переделывать? Ощущение, как будто автор решил стать художником той эпохи и писал лицо с эскиза. Или фотографии? Шансов найти его у вас мало. Такие Диогены из бочек сейчас в лучшем случае такси водят. Училище, потом семь лет института ‒ и абсолютная ненужность. Арбатские картинки покупают, еще коллажи ученические. А художники не нужны никому. А живописцу нужны мастерская, материалы и очень много времени. Сегодня, если у него нет денег или связей, он, скорее всего, не вы- плывет. – А насколько это вообще возможно – стать как художник пушкинской эпохи? Реставратор выдержал паузу и спросил: – Вас интересует мое мнение или то, что я сказал бы на камеру? – Ваше мнение. – Художников всегда мало, меньше, чем владеющих кистью. Другое дело, что разница эта заметна в Москве… ну, примерно пятерым. А так, ничего особенного в художниках того времени нет. Еще одно свидание Когда Лене сказали, что к ней опять пришли, она уже знала, как себя вести. Пока она ничего не подписала, она им нужна. Ее не имели права задерживать в изоляторе дольше 48 часов, и этот срок истекал. Прямая спина и спокойная уверенность. Телефон пусть отдадут для начала. Каково же было ее изумление, когда она увидела не адвоката-мошенника, а свою начальницу, директора музея Раису Федоровну Ягужинскую. – Леночка! Как вы хорошо выглядите! Не спорьте! Вы здоровы – это главное. Мы сбились с ног, узнавая, что с вами случилось. Вы никогда даже не опаздывали. И тут приходят эти ужасные люди. Не представляю, кого сегодня набирают в милицию, в дни моей молодости это были защитники граждан. А тут! Они дурно воспитаны и грубят старшим. У вас есть адвокат? – Нет. – Мы так и думали! Вы же никого не знаете! За те годы, пока вы учились в Италии, столько изменилось. А племянник Анны Сергеевны ‒ очень хороший стоматолог. Его буквально с рук на руки клиенты друг другу передают. Помните, я рассказывала, его жена родила от соседа двойню, но он отказывается в это верить и воспитывает их как своих! И к нему ходят несколько адвокатов. Так они друг друга ненавидят! Так вот, мы выбрали того, которого остальные ненавидят сильнее всех. И сейчас собираем на него деньги. – Деньги есть, Раиса Федоровна. Я никого не травила. Директор посмотрела на нее с изумлением. – Каждому человеку положена защита. Жестокости быть не должно – это и есть культура. Люди путают силу и жестокость. Ну, вот сила в деньгах, в связях – ее-то мы вам и организуем по мере возможностей. Почему вы не говорили, что у вас знаменитая тетя? Я помню фильмы, в которых она снималась! Сын Виктории Эммануиловны встречался с ней на благотворительном аукционе «Дай копеечку». А сама Виктория Эммануиловна делала подтяжку у того же хирурга! Говорят, в свои шестьдесят ваша тетя выглядела на сорок пять максимум. Это правда? Раиса Федоровна тараторила еще долго, но Лена не слушала. Она как будто вернулась на эти пятнадцать минут в жизнь, которая была у нее еще три дня назад. Три дня. В той жизни она точно так же отключалась от информации из речи директора, потому что такого количества племянников не разместит в своей голове ни один живой человек, кроме египтолога Виктора Солкинда, который помнит состав свиты каждого из фараонов Египта. – Мы собрали вам пару книг и вкусненькое. Вы должны обязательно есть витамины! Это полезно для мозга. И то правда, с конфетами в беде лучше, чем без них. Утопающему снова протянули руку, но на этот раз не для того, чтобы украсть кошелек.