В запале собственной разыскной работы Надя сама не заметила, как умяла сразу три пирожка (два из которых предполагались на обед). Сначала мужественно решила терпеть, но к четырем не выдержала. Снова побежала в буфет с твердым намерением позволить себе только салатик. Выпечка у них классная, но вся остальная еда – хуже, чем в школьной столовой. Митрофанова ковырялась в тарелке, откладывала в сторону пожухлые листья «айсберга» и кусочки помидоров с гнильцой. Не наелась в итоге даже близко. К тому же опять стало казаться: три юные, веселые читательницы за столиком у окна обсуждают именно ее. То и дело поглядывают. Перемигиваются. Надя снова украдкой оглядела одежду, собственное лицо в зеркале – никаких видимых ляпов не обнаружила. Но девчонки продолжали коситься, шептаться, прыскать в ладошки, и Митрофанова не выдержала. Подошла решительно к их столу. Строго спросила: – Могу я узнать, о чем ваш разговор? Две девицы смутились, опустили глаза. А третья нагло ответила: – Про вас. – Откуда вы знаете, кто я? Среди читательниц зала всемирной истории столь юных не было: к ним допускались только с научным званием от кандидата наук и выше. – Но это ведь вы Надежда Митрофанова? – строгим тоном спросила девица. – Да, я, – растерялась. И тут уж все трое заржали. – Охренеть, – выдавила самая смелая. – Вот это люди в научной библиотеке работают! – Да в чем дело, можете объяснить?! – Не, – тихо ахнула одна из девчонок. – Свингеры такими не бывают. А другая, с некоторым даже сочувствием в голосе, сказала Наде: – Вы сегодняшнюю «XXL» почитайте. Там про вас много интересного! * * * Первой мыслью Димы было бежать. Без раздумий, без оглядки. Но потом ему показалось, что Марта пошевелилась. Он схватил девушку за плечо, перевернул на спину. В лицо ему уставились приоткрытые, мертвые глаза. Кофточка на груди вся в почерневшей, запекшейся крови. – Боже, – прошептал Полуянов. Но мозг, хоть и в стрессе, продолжал работать. Перед глазами сам собой всплыл портрет Милиной. Тот же овал лица. Аккуратный, чуть вздернутый носик. Нижняя губа более пухлая, чем верхняя. Эта мертвая молодая женщина действительно могла быть ее дочерью. Кофта Марты пропиталась кровью, но отчетливо видно: на груди, в районе сердца, дыра. По форме похоже на удар ножом. Орудия убийства поблизости нет. Тело на ощупь прохладное, ближе к комнатной температуре. Точные сроки наступления трупного окоченения Дима не помнил, по ощущениям мертва уже несколько часов. Марте уже ничем не помочь. Но что самому делать? Первому порыву – просто удрать – Дима решил не поддаваться. Он открыто шел по поселку. Общался с рабочими. По всему дому его следы. Вот и получай теперь, горе-детектив. С места убийства домой не отпустят. А ты даже душ с утра принять поленился, думал вечером в ванне понежиться. Эх, дурак! Дима достал телефон и набрал 112. Сообщил об убийстве: поселок Пореченское, улица Цветочная, дом номер тринадцать. – Кто говорит? – спросила оператор. Дима назвался. – Кем вы приходитесь погибшей? – спросила девушка. – Никем, – вздохнул журналист. – Оставайтесь на месте и ничего в доме не трогайте. Да, оправдаться будет сложно. Сколько времени у него есть? Минут десять точно. Убирать следы своего присутствия уже бессмысленно. Надо постараться узнать хотя бы что-то. Дима еще раз оглядел комнату Марты. Ни следов ножа или иного колюще-режущего предмета. А телефон? Вот он, на тумбочке. Трогать голыми руками не стал – коснулся экрана через салфетку. На дисплее высветилось: «Лицо не обнаружено. Введите пин-код». Здесь ловить нечего. А что в тумбочке? Выдвинул верхний ящик – обычная дамская ерунда: витаминки, пачка прокладок, блеск для губ. В нижнем – книга. Изрядно потертая. Дэн Вальдшмидт. «Будь лучшей версией себя». Странный выбор для горничной. Дима сам не читал, но про автора слышал. В двадцать два года создал удачный бизнес. В двадцать пять – пытался покончить с собой. Теперь других учит, как жить. Решил быстренько пролистать – книжка распахнулась сама. Любимое, видно, место: две строчки подчеркнуты, на полях три красных восклицательных знака. Полуянов прочитал: «Я обнаружил, что всем успешным людям присущи одни и те же четыре качества: 1. Они не боятся идти на риск». Следующие пункты – надо быть дисциплинированным, щедрым и уметь ладить с людьми – никак не отмечены. Дима сфоткал страничку. Сразу переслал себе на почту и снимок уничтожил: телефон, конечно, будут просматривать. Принялся обыскивать комнату дальше. В шкафу ничего примечательного – одежда, обувь. Несколько по виду дизайнерских, явно не про горничную, нарядов – эти, в отличие от скромных одежек на пластике, развешаны на дорогих деревянных плечиках. Девчонки – знал по Надюшке – обожают хранить секретики в нижнем белье. Дима по-прежнему через салфетку разворошил трусики с лифчиками и обнаружил между практичными хлопковыми бюстгальтерами два запечатанных теста на беременность. От кого, интересно, горничная может быть в положении? И не этот ли человек ее убил?! * * * Надя сидела за компьютером. Текст жег глаза. Щеки пылали. Ну что за гадина, какая редкостная тварь! Фамилия журналистки показалась знакомой. Нашла в списке сотрудников газетенки фотографию, увеличила, узнала. Ну, да. Она. Мерзотная, наглая Ксюша. Димина практикантка. Посмевшая однажды явиться в библиотеку и заявить, что Полуянов принадлежит ей. А Митрофанова должна посмотреть правде в глаза и не мешать чужому счастью. Потому что Дима живет с ней только по привычке, но ни капли ее не любит. Друг сердечный, ясное дело, клялся, что Ксюша все напридумывала и он ее никак среди прочих юных созданий не выделял. Однако Надя считала, дыма без огня не бывает. Полуянов – тот еще кобель, а уж перед наивными студенточками хвост павлиний пораспускать особенно любит. Жениться, понятно, не обещал (она сама сколько лет безуспешно ждет), но комплиментики явно отвешивал, а то и по тощей заднице оглаживал. С чего б иначе Ксюша посмела заявить: – Вы для него слишком старая. И жирная. Надя тогда – как человек разумный – в склоку вступать не стала и просто вызвала охрану. Юную журналистку из зала вывели, но на прощание та пообещала: – Я с тобой еще посчитаюсь. Димка утверждал: пустые угрозы, никаких возможностей у девушки нет. Но поди ж ты – сдержала слово. Да еще нашла, как ударить побольнее. Главное, и доказательства представила, хотя Полуянов клялся, что способностей у Ксюши ноль целых ноль десятых и в журналистике от нее толку не будет. Надя в ярости разглядывала собственные – в очень приличном качестве – фотографии. Кто ж из любимых читателей ее сдал? Это ведь целый детектив: библиотека закрыта, охрана вроде бы должна удостовериться – вышло ровно столько, сколько и вошло. Но кто-то остался. Крался за ней. Подслушивал. Фотографировал. Боже, какая мерзость! Значит, и утром не показалось. Люди в метро тоже читали гадкую газетенку. Узнавали ее. Хихикали. И что делать теперь? Следствие, насколько понимала Митрофанова, версию с клубом свингеров не считало приоритетной. Но как оправдываться перед начальством? Телеведущая Асташина посещала свингерский клуб на пару с библиотекаршей! И фамилия – ее. И должность. И фотография! Только подумать! Надо Димке сказать. Немедленно. Набрала номер – недоступен. Вот что за гадство! Почему он всегда недоступен, когда ей нужен?! Набрала снова. Отправила яростное сообщение – даже не прочитал. Чуть не швырнула телефон об стену, да вдруг призадумалась. Бывало, Димка не отвечал просто из прихоти, чтоб она его с мысли не сбила. Но совсем недавно снять трубку не мог реально: в момент, когда она звонила, получал в глаз от начальника службы безопасности «Спартака». По ее, между прочим, вине. Может, и сейчас что-то случилось с ним?! Набирала знакомый номер еще и еще – по-прежнему без ответа. Куда он уехал? Чем занимается? Почему его вдруг заинтересовали юная девочка по фамилии Милина и какая-то тетка из соседнего с асташинским дома?! Подошли читатели, Надя отвлеклась. – Вы что-то хмурая сегодня, – попенял молодой кандидат наук. А Митрофанова злобно подумала: «Ты точно в библиотеке в тот день, когда Юлька из окна прыгать пыталась, был. Может, и продал – за тридцать сребреников?!» Сердито шваркнула о стойку книжки. Ехидная докторша наук (стояла в конце очереденки) шепнула такой же ученой, ни рожи ни кожи, приятельнице: