Однажды в конце октября шли вдвоем к ее дому через парк. Вечерело (шесть уроков, классный час, а потом по традиции еще в карты играли). Моросил дождь. Одноклассник пытался укрыть ее под смешным клетчатым зонтом, но капли с него постоянно попадали Маринке за шиворот. Ледяной ветер прохватывал тонкую курточку, и девушка думала, что надо было все-таки согласиться добираться домой с Билалом – тот звал подвезти на родительской машине с шофером. Ближе к концу пути морось сменилась мелким снегом, и Маринка решила, что сейчас она от холода просто умрет. Как раз проходили мимо заброшки (исследованной еще в младших классах), поэтому предложила: – Давай погреемся? Окна в здании давно выбиты, но под крышей хотя бы мерзкие снежинки перестанут под курточку залетать. Толик прислушался: – Там кто-то есть. В заброшку частенько наведывались алкаши, и хотя Маринка сама понимала, что с деклассированным элементом лучше не пересекаться, все равно заворчала: – Умру я от холода из-за тебя! – Бери мою куртку. Героически начал расстегивать молнию, но снять не успел. В ощерившемся осколками стекла окне вдруг появилось лицо Юрика. Одноклассник заорал: – Ба, какие люди! Маринка, Толян! Айда к нам! У нас тут весело. Герка у родителей вискарек изъял. Для дам конфетки с ликером. Ща мафон включим. – Мы лучше пойдем, – твердо сказал Анатолий. Но Юра продолжал искушать: – Вискарек ирландский, нарезочка финская! И «Ригли», чтоб зажевать. Ветер завывал, легкий снег неуклонно обращался в метель. Мать, Маринка знала, сегодня на халтурке, придет поздно. Уроки на фиг, дома можно сразу юркнуть в постель – та и не унюхает, что дочка пила. Да и финский сервелат она обожала. Поэтому сказала решительно: – Ладно. Но только на пять минут. Юрик на правах гостеприимного хозяина обнял ее за плечи – вырываться не стала. Даже приятно: тело горячее, рука уверенная. Куда круче, чем робкие цапанья Толика. Прошли в комнату, к столу – его роль исполняли несколько брошенных в недострое пустых кирпичных поддонов. Юрик с Герой пировали с размахом. Действительно, и сервелат имелся, и конфеты, и пепси-кола, чтобы запивать. Маринка с удовольствием отхлебнула виски из горлышка, и только что ледяное тело сразу начало наливаться приятным теплом. Мать, конечно, всегда нудила, что пить нельзя, особенно с мужиками, но она ведь совсем немножко. И верный Толик рядом, если что, защитит. Гера включил на портативном «Панасонике» любимую ее группу «Европа». Юрик пододвинул нарезанный толстенными ломтями сервелат и начал убеждать, что «после первой и второй перерывчик небольшой». – Марина, хватит, – строго сказал Анатолий. – Ты уже согрелась. Гера – сын дипломата – оборвал одноклассника цитатой: – Любовь заставляет мир вращаться? Ничуть. Виски заставляет его вращаться в два раза быстрее! Обернулся снисходительно к Толику: – Кто сказал, знаешь? – Хемингуэй? – Дурак. Комптон МакКензи. А Марина подумала: «Как же с ними все-таки интересно!» Смело выпила еще. И когда быстрая композиция сменилась романтичным «Still loving you» от Scorpions, с удовольствием отправилась в объятиях Юрика танцевать. Музыка надрывалась, он держал ее все надежней, крепче. Голова приятно кружилась. И когда Гера вдруг крикнул: «Клиент готов!», даже не поняла, что случилась. Обернулась и в ужасе увидела: Анатолий без движения лежит на полу. Дернулась было к нему – Юрик не отпускал. Гера тоже приблизился, спросил: – Монетку бросаем? – Ч-что происходит? – пробормотала испуганно. Вместо ответа сын дипломата швырнул на грязный пол железный рубль. Буркнул с досадой: – Решка. Значит, ты первый. А Юрик грубо начал срывать с нее одежду. Завырывалась, попыталась лягнуть под коленку. Но Юрик не зря хвастался, что в подпольную секцию карате ходит, – справился с ней без труда. Врезал слегка в солнечное сплетение – перед глазами сразу все поплыло. Да и Гера помогал, придерживал. Его похотливые, потные руки, все время грубо мявшие грудь, казались даже страшнее, чем адская боль и кровь. – Гляди-ка ты, она девочка! – развеселился Гера. – Толян для нас ее сохранил. Юрик еще продолжал дергаться сверху, а сын дипломата уже тыкался в ее бедро омерзительным и горячим. И потом снова Юрик. Гера рядом, шипит в ухо товарищу: – Давай ее вдвоем, а? Я в кино видел. Круто! Марина за то, что пыталась кусаться, давно получила пару приличных затрещин и уже еле соображала от ужаса и боли. В какой-то момент, когда сознание окончательно начало уплывать, вдруг услышала возню, крики. Увидела сквозь блаженное, готовое накрыть забытье, яростное лицо Толика. Тот пытался обрушить на головы насильников пустую бутылку, но его одолели без труда. И последнее, что Марина услышала, были слова Юрика: – Теперь ты. * * * Селиванов решил поговорить с Дмитрием, пока журналист в статусе задержанного. Сговорчивей будет. Приехал в подмосковный следственный изолятор. Согласно регламенту, предъявил паспорт, служебное удостоверение. Сдал табельное оружие. С Полуяновым встретились в комнате для свиданий. Тот – пусть бледный, в спадающих без ремня джинсах и кроссовках без шнурков – природной своей наглости не утратил. Едва увидел, сразу с претензиями: – Долго же вы разбирались! – В чем? – безмятежно спросил майор. – Кто убийца! – А ты знаешь? – Предполагаю. С большой долей вероятности. – Ну, говори. Полуянов на секунду задумался. – Торговаться в твоем положении не стоит, – мягко сказал Селиванов. – Да и не буду. Брать его надо, пока не удрал! И назвал фамилию. Майор еле смог сдержать удивление. Он смутно помнил: этого человека тоже допрашивали после убийства Асташиной. Но в роли подозреваемого его никто даже не рассматривал. * * * – Я сразу насторожился, когда этого Анатолия Юрьевича по базам пробил! – горячился журналист. – Очень подозрительный получается благотворитель. С групповым изнасилованием в анамнезе. Почему ваши-то, – ироническая ухмылка, несомненно, предназначалась всей полиции в целом, – его прошлым не поинтересовались? Селиванов осторожно спросил: – Но где связь между убийством Асташиной и давним уголовным делом? – Марта до боли похожа на Марину. И работала у Ангелины горничной. А Самоцветов был ее ближайшим соседом. Думаешь, случайность? – Похожа до боли – это не доказательство. – А ты сам посмотри фотку в старом уголовном деле и сравни! Одно лицо! – Допустим. Но зачем было устраивать самодеятельность? Почему ко мне не пришел посоветоваться?