* * * Второе дело Димы Этот крик о помощи сразу его зацепил. И не только его. Письмо – в самом верху. Значит, многие обращают внимание. Полуянов пару лет назад писал о проблеме домашнего насилия[4]. И эта тема реально его задевала. Особенно когда руку смели поднимать на ребенка. Читатели сайта (у них имелась возможность оставлять комментарии к историям) тоже проявляли единодушие. Наперебой советовали герою: – Иди в опеку! Вызывай полицию! Но мальчик за подсказки не благодарил, и Дима прекрасно понимал почему. Отец меня бьет. Он занимался рукопашным боем и сидел, так что бить умеет. Я сам, конечно, виноват. Я плохо учусь. Меня раздражает, что предки как сумасшедшие носятся с младшим братом, ему все покупают дорогих брендов, а мне б/у или паль. Я троллю брата, и отца это тоже бесит. Карманные деньги мне вообще не дают, и чтобы слегонца заработать, я в школе ашкьюдишки[5] толкаю или сигареты поштучно. Отца по этому поводу вызывал директор, и я потом три дня не мог даже встать – предки покупали справку, что у меня ОРВИ. Я несколько раз думал убежать из дома, но куда я пойду? Отец все равно найдет и вернет. И еще я очень люблю хоккей, а это дорогой спорт, если ты не в сборной. Отец оплачивает все мои тренировки. И если я пожалуюсь, он отправит меня в интернат, где не будет никакого хоккея, поэтому я должен терпеть, потому что хочу стать спортсменом и зарабатывать сам таким образом. Я больше ничего все равно не умею. Ни в какой институт даже платно не поступлю. Но я очень устал постоянно бояться. Как убедить отца, чтобы он меня больше не трогал? Дима сразу понял: тривиальный путь – обращаться в социальные службы – здесь не подходит. Ведь когда на дом является комиссия, смотрят первым делом на условия. Имеется ли еда. Есть ли у ребенка место, где уроки учить. С этим у парня явно все в порядке. Жаловаться на отца мальчик тоже не станет. Синяки спишет на хоккей: спорт травматичный. И уйдут помогатели ни с чем. А сразу, как дверь за ними закроется, сыну еще больше влетит. Но Саше (так звали автора крика о помощи) Полуянов все-таки написал. * * * Надя На следующий день Юля в библиотеке не появилась, и Надя сразу начала волноваться. До обеда пыталась себя убедить: да мало ли почему не пришла? Может, в работе пытается забыться. Или плачет в подушку. А то и впервые в жизни напилась, чтоб унять душевную боль. Но воображение постоянно рисовало страшные картины. Юля у распахнутого окна на подоконнике (интересно, на каком этаже она живет?). В теплой ванне с бритвой в руке. Или высыпает в ладонь горсть таблеток. К обеду нервы не выдержали. Посмотрела в читательской карточке телефон, вышла из зала в коридор, набрала номер. Пять длинных гудков, семь, десять. Сердце упало. Нельзя было ее вчера отпускать. Уговорами, силой привести к себе, оставить ночевать – Димка бы понял. Автоответчик не включался. Двенадцать безнадежно долгих гудков. Шестнадцать. Двадцать. В «Кайросе» прецедент уже был. У женщины трагически погиб любимый муж, она попросила о помощи: не видела смысла жить дальше. Дело взяла эксперт – позиция рангом выше, чем Надина. Митрофанова еще порадовалась. Эксперта по имени Лидия она знала. Ответственная и очень душевная женщина, дипломированный психолог. Но через месяц несчастная все-таки покончила с собой. Шеф созвал экстренную встречу для ближайших соратников. Лидия рыдала. Сквозь слезы рассказывала про сеансы психотерапии, как вместе ходили в театры, готовили блюда экзотические, разговаривали бесконечно. – Она улыбаться начала. За собой стала следить, подкрашивалась! И – нарядная, полностью в чистом – совершила суицид. Шеф по своим каналам выяснил: самоубийство продумано, хорошо подготовлено. В квартире идеальный порядок. Свежее завещание. На столе записка. Надя заплаканную Лидию жалела едва ли не больше, чем неведомую ей самоубийцу. Но шеф оказался неумолим: – Ты же психолог! Должна была догадаться. Предвидеть. Остановить ее. Как ни умоляла Лидия дать шанс, доступ в «Кайрос» ей был закрыт. И Надя страшно боялась. Нет, не того, что ее саму исключат, – что Юлина смерть тоже будет на ее совести. Но на двадцать пятом гудке девушка неожиданно ответила. Голос тусклый, безжизненный: – Але? – Юлечка, это Надя. – Зачем ты звонишь? – почти враждебно. – Хотела узнать, как дела. – Дела очень плохо. Феликс мне не звонит. И номер мой заблокировал. Фоном слышалось завывание ветра, вороны надсадно каркали. – Юль, а ты где? – Я гуляю. – Где конкретно? – Н-не знаю. Парк какой-то. – Ты придешь сегодня в библиотеку? – Нет. Зачем? – Я хотела чаю с тобой выпить! – Надя… – голос задрожал. – Мне не нужен чай. И вообще ничего не нужно. Как ты не понимаешь?! – То есть ты сдалась, – вырвалось гневное. – А что я сделать могу? Феликс был всем для меня. Без него ни в чем смысла нет. Говорить ей, что время лечит? Всех когда-то бросали и она еще встретит новую любовь? Только посмеется горько. – Юля, – твердо сказала Митрофанова, – дай мне неделю. Я попробую вернуть его тебе. – Надя, – печально усмехнулась Юлия. – Он ведь не вещь. Как ты его заставишь? – А ты подожди. Все бывает. Но у меня есть условие. – Какое? – Приезжай в библиотеку. – Господи, да не хочу я! Тут люди, а я никого видеть не могу, как ты не понимаешь?! – Тогда я к тебе приеду сама. Вздохнула: – Когда? – Ну, скажем, завтра. После работы. – Надь, ты прости, но я не понимаю. Зачем? Мы с тобой не подруги, и утешать меня тоже не надо. Митрофанова хладнокровно отозвалась: – Зато у тебя занятие будет. Порядок навести, печенек к чаю купить. Лучше, чем рыдать. – Слушай, – в голосе надежда, – а какие у тебя рычаги? Как ты можешь вернуть его? – Юля, не могу ничего сказать. И обещать тоже. Но я пытаюсь. Что такое семь дней? Тебе сложно подождать? – Мне тошно, Надя, понимаешь, тошно! – Все, хватит истерить. До завтра. Надя вернулась в зал. У стойки, к счастью, никого, читатели мирно склонились над книгами. Она вывела из спящего режима компьютер. По правилам, исполнителей теребить нельзя, но Митрофанова решила нарушить устав. Написала Марьяне: «Прости, пожалуйста, что дергаю. Но девушка в ужасном состоянии. Боюсь, что-то сотворит с собой. Когда можно ждать новостей?» Вряд ли посреди рабочего дня исполнительница сидит на сайте «Кайроса». Однако ответ пришел почти мгновенно: «Я все подготовила. Завтра день “Х”. Послезавтра будет информация. Пришли номер мобильника своего». Надя отозвалась десятью цифрами. Нервно хрустнула пальцами. И хотя ей ясно дали понять, мол, в детали не лезь, все-таки дописала: «Марьяна, пожалуйста, хоть намекни, из какой оперы это будет. Мне надо как-то поддержать человека». Собеседник печатает… потом просто «в сети»… снова печатает… и опять сообщения нет. Марьяна, похоже, подбирает слова. Скорее всего, напомнит сейчас мастеру устав: в чужие методы лезть не положено. Но собеседница все же отозвалась: «После того как я перешлю тебе файл, ни один человек не захочет иметь дел с Ангелиной. Жди. Послезавтра утром я выйду на связь». На этом переписка завершилась.