Читаешь «Смертельную белизну» – и временами возникает ощущение сродни тому, что было при чтении книг о Гарри Поттере, особенно поздних, более объемистых: ты уже полюбил героев как родных, и хочешь насладиться их компанией как можно дольше, и чтобы никто не торопил. New York Times Рассчитываешь в первую очередь на лихую детективную интригу – и ты ее, конечно, получаешь, но постепенно осознаешь, что динамика отношений между Кормораном и Робин занимает тебя едва ли не больше. Independent Смело, стильно, изощренно. Times Посвящается Дай и Роджеру, а также памяти чудесного белого Спайка Пролог Счастье, дорогая Ребекка, счастье – это прежде всего тихое, радостное сознание, что совесть твоя свободна от вины. Генрик Ибсен. Росмерсхольм[1] Если бы пара лебедей плыла по темно-зеленой глади озера бок о бок, эта фотография стала бы венцом карьеры свадебного фотографа. Ему страшно не хотелось менять расстановку новобрачных, потому что мягкий свет под сенью деревьев превращал невесту с ее золотисто-рыжими локонами, рассыпавшимися по плечам, в прерафаэлитского ангела и выигрышно оттенял точеные скулы жениха. Фотограф уже не помнил, когда ему доводилось снимать такую эффектную пару. С этими новобрачными, мистером и миссис Мэтью Канлифф, можно было не прибегать к разного рода ухищрениям, когда, например, невесту деликатно разворачивают так, чтобы скрыть жировые складки на боках (вообще говоря, этой не помешало бы слегка подкормиться, но на фотографиях такие худощавые фигуры смотрятся классно), а жениху предлагают «попробовать еще разок, с закрытым ртом», – слава богу, зубы у мистера Канлиффа ровные, без дефектов. Единственное, что требовалось скрыть, – но перед печатью такие вещи легко убираются в графическом редакторе – это уродливый шрам на предплечье у невесты: совсем свежий, синюшно-лиловый, с черными точками от наложенных швов. Утром, когда фотограф приехал в дом родителей невесты, рука ее покоилась в эластичной защитной лангетке. Перед фотосессией девушка ее сняла; фотограф вздрогнул. Ему даже подумалось: уж не совершила ли она перед свадьбой неудачную попытку самоубийства – в его практике бывало и такое. Как-никак, двадцать лет в профессии. – На меня напали, – объяснила ему миссис Канлифф, точнее Робин Эллакотт (два часа назад ее звали именно так). Фотограф, натура впечатлительная, с трудом отогнал от себя мысленный образ стального клинка, вспарывающего эту мягкую бледную кожу. Хорошо, что сейчас уродливую отметину скрывали чайные розы – букет невесты. Лебеди, будь они неладны. Если бы с заднего плана исчезли оба разом, он бы не возражал, но один то и дело нырял, и его пушистая остроконечная гузка торчала посреди озера пернатым айсбергом, да еще подергивалась, создавая на воде рябь, которую не так-то просто удалить в фотошопе, вопреки мнению молодого мистера Канлиффа, предложившего такой способ. Между тем второй лебедь по-прежнему жался к берегу: да, грациозный, да, безмятежный, но в кадр не влезал, хоть ты тресни. – Ну как, получилось? – с явным нетерпением поинтересовалась невеста. – Ты – просто красотулечка, цветик мой, – высказался из-за спины фотографа отец жениха, Джеффри. Не иначе как уже подвыпивший. Из-под тенистых деревьев за фотосъемкой наблюдали родители новобрачных, шафер и подружки невесты. Самая младшая, совсем еще кроха, которая все время порывалась бросать в воду камешки, теперь закапризничала в ответ на досадливое шиканье матери. – Закончили? – спросила Робин, не снисходя до свекра. – Почти, – солгал фотограф. – Развернитесь, пожалуйста, к нему чуть больше, Робин. Вот так. Обворожительно и широко улыбаемся. Ну же… улыбаемся. Между женихом и невестой висела некоторая напряженность, какую не спишешь на счет волнения перед объективом камеры. Фотографа это не волновало. В конце-то концов, он же не консультант по вопросам брака и семьи. Бывало, новобрачные, не стесняясь его присутствия, начинали выяснять отношения, пока он настраивал выдержку. Одна невеста со скандалом убежала из-за свадебного стола. Чтобы позабавить друзей, фотограф сохранил нечеткий снимок 1998 года, на котором жених бьет своего друга-шафера лбом в переносицу. Канлиффы, надо признать, оказались красивой парой, но шансы их он оценивал невысоко. А уж этот длинный шрам на предплечье невесты… брр. Во всей сегодняшней церемонии фотографу виделось что-то зловещее и нездоровое. – Довольно, – заявил вдруг жених, отпуская от себя Робин. – Снимков уже достаточно, правда ведь? – Погодите, погодите, второй подгребает, – воспротивился фотограф. В тот самый миг, когда Мэтью отстранился от Робин, плававший у берега лебедь стал подплывать к другому по темно-зеленой воде. – Вот паразиты, прямо как назло, глядите, Линда, – хохотнул Джеффри, обращаясь к новоявленной сватье. – Чертовы птицы. – Это уже будет лишнее, – осадила фотографа Робин, поддергивая длинную юбку, которая волочилась по земле из-за недостаточно высоких каблуков-шпилек. – Наверняка хоть что-нибудь да получилось. Она вышла из рощицы на слепящий солнечный свет и по лужайке направилась к замку семнадцатого века, где ждали гости, потягивая шампанское и любуясь живописными окрестностями. – У нее, наверное, рука болит, – поделилась мать невесты с отцом жениха. «Ага, конечно, рука, – буркнул про себя фотограф с каким-то мстительным удовольствием. – В машине всю дорогу собачились». При выходе из церкви молодая пара, осыпаемая пригоршнями конфетти, выглядела вполне счастливой, но по прибытии в загородный отель жених с невестой словно окаменели – как видно, с трудом подавляли раздражение. – После свадьбы заживет, – беспечно отозвался Джеффри. – Ей бы сейчас бокальчик пропустить. За компанию с тобой, Мэтт. Мэтью поспешил через газон за молодой женой, неуверенно двигавшейся на шпильках. Следом потянулась вся компания, и мятного цвета шифоновые платья подружек невесты подернулись рябью на горячем ветру. – Робин, нам надо поговорить. – Ну говори. – Может, ты на минутку остановишься? – Если я остановлюсь, нас тут же настигнет вся толпа. Мэтью оглянулся. Она была права. – Робин… – Руку не трогай! На жаре рана стала пульсировать. Робин дорого бы дала, чтобы залезть в дорожную сумку, где осталась прочная защитная лангетка, но все вещи унесли в люкс для новобрачных, то есть неизвестно куда. Отель уже был в пределах видимости; гости скопились на теневой стороне. Каждую из женщин нетрудно было распознать по шляпке. Тетушка Мэтью, «тетя Сью», нацепила на голову ярко-синее тележное колесо, а Дженни, золовка Робин, – устрашающее сооружение из желтых перьев. В свою очередь, мужчины, все как один в темных костюмах, сливались в неразличимую массу. Если и находился среди них Корморан Страйк, отличить его от других не представлялось возможным. – Да постой же ты, – взмолился Мэтью; они слишком оторвались от родственников, которые подстраивали шаг под самую младшую подружку невесты. Робин помедлила. – Я был неприятно поражен, когда его увидел, вот и все. – А я, по-твоему, заранее знала, что он примчится на венчание и опрокинет цветы? – вспылила Робин. Возможно, Мэтью и стерпел бы такую резкость, если бы не улыбка, которую тщетно пыталась скрыть его молодая жена. Он не забыл, как просияла Робин, когда в церковь ввалился ее бывший начальник. Мэтью не собирался прощать ее за то, что она, стоя рядом с ним у алтаря и отвечая «согласна», не сводила глаз с этого встрепанного громилы – Корморана Страйка. Наверняка и гости заметили, как она вдруг расцвела. Родственники прибавили шагу. Мэтью осторожно взял Робин под локоть в паре дюймов от шрама и повел ее дальше. Она без сопротивления двинулась вперед, но он заподозрил, что ее просто тянет поближе к Страйку. – Я тебе еще в машине сказал: если решишь и дальше на него работать, то будешь… – …последней дурой, – подхватила Робин. С этого расстояния уже можно было различить фигуры мужчин, ожидавших на террасе; Робин поискала глазами Страйка, но безуспешно. А ведь он крупнее их всех. И должен возвышаться над ее братьями и дядюшками, в каждом из которых – не менее шести футов росту. Ее ликование, недавно вспыхнувшее от одного вида Страйка, упало, как неоперившийся птенец под струями дождя. По-видимому, сразу после венчания Страйк исчез – не пожелал втискиваться в микроавтобус и вместе со всеми ехать в отель. Его недолгое присутствие означало не более чем жест доброй воли. И зазывать ее обратно в свою контору он вовсе не собирался, а просто решил поздравить с началом семейной жизни. – Слушай, – заговорил Мэтью с большей теплотой в голосе; очевидно, подумала Робин, он и сам пришел к такому же выводу, когда обвел глазами толпу собравшихся и не увидел Страйка. – В машине я хотел сказать тебе только одно: окончательное решение за тобой, Робин. Если он хотел… если он хочет тебя вернуть… господи, да я просто встревожился. Ведь работать с ним небезопасно, правда? – Правда, – сказала Робин, ощущая пульсацию резаной раны. – Небезопасно. Обернувшись к родственникам, она остановилась и стала их поджидать. Сладковато-пряный запах горячей травы обволакивал ей ноздри, а солнце нещадно жгло открытые плечи.