– Это был «Ремингтон» номер семь. – Меня интересует несколько другое, – отреагировал Ла Туш, фиксируя в памяти новую подробность. – Я, разумеется, знаю, что речь идет о седьмой модели, поскольку с ней-то и возникли проблемы. Мне же надо выяснить, не имела ли та машинка каких-то изъянов или других особенностей, отличавших ее от других таких же. – Нет, не думаю, – задумчиво ответила девушка. – Хотя были кое-какие дефекты. Например, изображение буквы S на клавише слегка развернулось вправо, а еще я заметила три царапины вот здесь, – и она в воздухе указала ладонью на боковую сторону воображаемой пишущей машинки. – Значит, вы сможете узнать ту машинку, если увидите снова? – Безусловно. – А теперь припомните, пожалуйста, мадемуазель, какими были особенности шрифта. Возможно, дефекты букв, отклонения строки от горизонтали или нечто подобное? – Ничего такого, что бы сильно бросалось в глаза. Машинка была уже старая и не современная, но все еще исправная. Правда, мсье Буарак считал иначе, но я придерживаюсь своего мнения. – Что именно говорил об этом мсье Буарак? – Он обвинил меня в небрежности. Но на самом деле все получалось совершенно нормально, а в некоторых мелочах уж никак не было моей вины. – Я абсолютно в этом уверен, мадемуазель. Но, быть может, вы расскажете мне, что произошло? – Здесь и рассказывать особенно не о чем. Мне поручили большую работу – длинный список спецификаций для завода насосов в Аргентине. Я закончила и, как обычно, положила материалы на стол мсье Буараку. Через несколько минут он вызвал меня и спросил, как я посмела дать ему на подпись столь неопрятно отпечатанный документ. Не понимая, в чем заключается неопрятность, я поинтересовалась, на что конкретно он жалуется. Мсье Буарак указал мне на совершенно незначительные дефекты – главным образом на неровность некоторых строк, на чуть размытые контуры двух или трех букв. Думаю, ни я сама, да и никто другой не обратил бы на это внимания. Мсье Буараку пришлось объяснить, что причина не в моей небрежности. Просто машинку нужно было немного подновить. Но он обвинил меня в том, что я печатала, слегка нажимая на клавишу верхнего регистра, сама того не замечая, но, мсье Фанель, уверяю вас, я не делала ничего подобного. Когда я сказала об этом мсье Буараку, он сначала задумался, потом извинился и заявил, что мне необходима новая машинка. Он почти сразу позвонил в магазин, и в тот же день после обеда нам доставили «Ремингтон» десятой модели. – А что сталось со старым седьмым номером? – Тот же мужчина, который привез новую машинку, забрал старую с собой. – И на этом ваш спор закончился. – Да, закончился, мсье. – Простите, если я ошибаюсь, но ведь вас уволили из-за какого-то недоразумения и разногласий с мсье Буараком, не так ли? Девушка покачала головой. – Вовсе нет, – ответила она. – Ничего подобного не было. Просто в следующий понедельник, то есть через два дня после переполоха с машинкой, мсье Буарак уведомил меня, что начинает реорганизацию офиса, и ему отныне нужно иметь одной машинисткой меньше. А поскольку я нанялась на работу позже остальных, то мне и предстояло уйти. Он сказал, что приступает к изменениям немедленно, и потому хотел, чтобы я подала заявление об уходе сразу же. Компенсируя отсутствие положенного предварительно уведомления, он велел выплатить мне вперед месячное жалованье, а потом написал великолепную рекомендацию, которая, кстати, у меня с собой. Мы с ним расстались вполне по-дружески. В документе, показанном девушкой, говорилось: Настоящим я имею честь и удовольствие засвидетельствовать, что мадемуазель Элоиза Ламбер работала в моей фирме стенографисткой и машинисткой в период с августа 1910 по 5 апреля 1912 года, полностью удовлетворяя всем требованиям, предъявляемым мной и моим управляющим. Она проявила себя аккуратной, трудолюбивой сотрудницей, в совершенстве владеющей своей профессией, обладая превосходными манерами в общении и безукоризненной дисциплиной. Она вынуждена покинуть нашу компанию по причинам, которые не зависят от нее, а лишь в силу сокращения нами штата работников. Я расстаюсь с ней с величайшим сожалением и готов с уверенностью рекомендовать ее любому будущему работодателю. (Подпись): Рауль Буарак, исполнительный директор. – Рекомендация действительно весьма лестная для вас, мадемуазель, – прокомментировал прочитанное Ла Туш. Он ненадолго вышел в соседнюю комнату апартаментов, служившую спальней, и прикрыл за собой дверь. Затем достал из блокнота образец почерка Буарака и сравнил подпись с той, что тот поставил под своими показаниями. Тщательный анализ удовлетворил его: подпись на рекомендательном письме была подлинной. Он вернулся к девушке и отдал ей документ. – Спасибо, мадемуазель. А теперь не могли бы вы постараться припомнить кое-что еще? Не приходилось ли вам в последние дни работы печатать письмо несколько необычного содержания? О крупном выигрыше в государственную лотерею и об отправке денег в Англию в некой бочке? – Нет, мсье, ничего подобного я не печатала, – ответила машинистка, откровенно пораженная таким вопросом. Ла Туш пристально следил за ней и удостоверился, что у нее не возникло подозрений в правдивости его истории, и в том, за кого он себя выдавал. Однако странность его вопросов и дотошность сыщика могли позже породить у девушки подозрения. А потому, чтобы этого не случилось, он продолжил разговор о седьмой модели «Ремингтона». Спросил, не заметила ли она каких-либо признаков, что механизм кто-то втайне разбирал на части, а закончил заявлением: вероятно, в данном случае произошла ошибка, и подвергнувшаяся столь детальному обсуждению машинка не относилась к числу тех, которые интересовали детектива. После чего Ла Туш записал ее домашний адрес и вручил сто франков. Сперва для вида отказываясь, деньги она все же взяла. – Но только никому ни слова, как договорились, мадемуазель, – напутствовал он машинистку на прощание. Новая информация, полученная Ла Тушем, была, мягко говоря, интересна. Если история мадемуазель Ламбер правдива – а он не имел оснований подвергать ее слова сомнению, – то некоторые действия мсье Буарака требовали объяснения. Его обвинения машинистки в небрежности выглядели совершенно необоснованными, а весь эпизод выглядел как попытка найти благовидный предлог, чтобы избавиться от пишущей машинки. Кроме того, поспешное увольнение машинистки не могло быть вызвано реорганизацией работы офиса. В таком случае любой начальник обязан предоставить сотруднице возможность продолжать работу еще по меньшей мере месяц. Ненормальность ситуации еще более выдавал тот факт, что Буарак нашел ей замену буквально на следующий день. Расплачиваясь по счету в отеле, Ла Туш размышлял так: быть может, он делал слишком поспешные выводы и проявлял излишнюю подозрительность, информация, бесспорно, заслуживала более тщательной и детальной проверки. Он вызвал такси и попросил отвезти его в самый крупный магазин пишущих машинок фирмы «Ремингтон», рассчитывая, что именно там приобретал технику Буарак. Услужливому продавцу он объяснил: – Я бы хотел купить подержанную машинку. Можете показать мне имеющиеся у вас в наличии? – Конечно, мсье. Следуйте за мной, пожалуйста. Пройдя через главный торговый зал, они оказались в еще более просторном помещении позади него, где на полках стояло невероятное количество пишущих машинок всех размеров и образцов, как целых, так и нуждавшихся в ремонте. Ла Туш неспешно осматривался, интересуясь моделями и ценами на них, но при этом острым глазом ведя поиск клавиатуры со скошенной буквой S. Однако немедленных результатов ему добиться не удалось, поскольку «Ремингтонов» номер семь не попадалось вообще. Даже здесь все машинки были более позднего типа. Он вновь обратился к продавцу: – Все это для меня дороговато. Дело в том, что я директор обычной частной школы, и мне всего лишь нужна машинка, чтобы ученики могли изучить расположение клавиш. Подойдет даже самый старый вариант, если будет стоить дешево. У вас есть более давние модели? – Само собой, мсье. Мы располагаем еще несколькими прекрасными образцами седьмой модели и даже, по-моему, пятой. Пройдемте дальше. Они зашли на склад, где хранился уже почти антиквариат. Здесь Ла Туш продолжил поиски перекошенной S. И наконец он обнаружил ее. Причем заметил не только сдвинутую вправо букву, но и те три царапины на боковине, о которых упомянула мадемуазель Ламбер. – Думаю, эта мне подойдет, – сказал он. – Не могли бы вы снять ее со стеллажа и дать осмотреть как следует? Затем сыщик сделал вид, что с интересом изучает машинку. – Да, – спустя некоторое время подвел он итог осмотру, – она мне определенно нравится, если только исправна. Хорошо бы сделать пробу. Он вставил в машинку лист бумаги и напечатал несколько слов. Вынув лист, вгляделся в буквы и расположение строк. И даже у столь опытного и сдержанного человека, каким был Ла Туш, едва не вырвался торжествующий возглас. Потому что, судя по всем приметам, именно на этой машинке отпечатали письмо Ле Готье! Он вновь повернулся к продавцу. – Кажется, все в порядке, – сказал он. – Я беру ее. Ла Туш расплатился и получил квитанцию. Потом попросил разрешения побеседовать с управляющим магазином. Далее он отвел этого джентльмена в сторонку и заговорил с ним самым доверительным тоном: – Я хотел просить вас, мсье, оказать мне услугу не совсем обычного свойства. Мной только что приобретена вот эта пишущая машинка, но, прежде чем я увезу ее, мне хотелось бы, чтобы вы ее осмотрели и снабдили меня некоторой информацией. Нарушу конфиденциальность и объясню причины столь странной просьбы. На самом деле я – детектив, работающий в интересах человека, обвиненного в тяжком преступлении, которого, как полагаю, он не совершал. Некое письмо, от установления авторства которого во многом зависит его судьба, было отпечатано, если я не ошибаюсь, именно на этой машинке. Прошу простить, что не могу вдаваться в дальнейшие подробности. Но точная идентификация машинки в данном деле насущно необходима. Вот почему я хотел просить вас особо пометить ее, а также сообщить, каким образом она оказалась в вашем магазине. Этим вы меня весьма обяжете. – Я с удовольствием выполню вашу просьбу, мсье, – отозвался управляющий, – но при условии, что мне не придется давать показаний в суде. – Уверен, до этого не дойдет. Идентификацию машинки никто не осмелится подвергать сомнению, насколько мне подсказывает опыт работы. Моя просьба к вам – всего лишь дополнительная мера предосторожности. Управляющий нанес на машинку метку и записал ее серийный номер. – А если вам необходимо узнать, как она попала к нам, – сказал он Ла Тушу, – то придется немного подождать. Он ушел к себе в кабинет и вернулся через несколько минут с листком бумаги. – Данная пишущая машинка поступила к нам из компании промышленных насосов «Эврот», – он сверился с текстом на листке, – второго апреля сего года. Она была приобретена ими у нас же несколько лет назад, но в указанный день они обменяли ее на более современную модель номер десять. – Глубоко признателен вам за помощь, мсье. Со своей стороны обещаю сделать все возможное, чтобы данное дело не причинило вам никаких дальнейших хлопот. Поймав такси, Ла Туш отвез машинку к себе в отель на рю де Лафайет. Там отпечатал еще одну пробную страницу и с помощью сильного увеличительного стекла сравнил шрифт с имевшейся у него фотографической копией письма Ле Готье. Сравнение полностью удовлетворило его. Он добыл именно ту машинку, которая была столь необходима. Успех искренне обрадовал его. Чем больше он вникал в ситуацию, чем тверже становилась уверенность: придирки Буарака имели единственную цель – избавиться от пишущей машинки. А мадемуазель Ламбер он уволил только потому, что она слишком много знала. В случае если полиция станет наводить более детальные справки у него в офисе, он будет чувствовать себя гораздо спокойнее, избавившись от нежелательной свидетельницы. Но в чем же состояла тщательно скрываемая цель, которую преследовал Буарак? Детектив видел только одну вероятность. Буарак знал, что письмо Ле Готье отпечатали именно на этой машинке. А если знал, то не напрашивался ли вывод: он сам отправил письмо Феликсу. А если письмо отправил он, то, значит, и был виновен. Ла Туш все больше проникался убеждением в этом. Но потом его поразила другая мысль. Все вроде бы указывало на вину Буарака, но как же тогда быть с его прочным алиби? Оно выглядело неопровержимым и подтверждало невиновность Буарака. Хорошо, допустим, он невиновен. А пишущая машинка? Возникала крайне противоречивая дилемма, и Ла Туш все больше запутывался в ней. Он еще долго предавался размышлениям и начал склоняться к заключению, что обнаружение пишущей машинки вовсе не становилось таким уж мощным подспорьем, чтобы выручить из беды его клиента. Хотя на первый взгляд оно указывало на умышленные действия Буарака, но тот мог очень легко выстроить свою защиту. Ему ничего не стоило держаться той же истории, которую рассказала мадемуазель Ламбер: качество работы машинки перестало соответствовать высоким требованиям, предъявляемым фирмой Буарака к внешнему виду своих документов. У него был аргумент, что он давно хотел приобрести современное печатающее устройство, а случай с тем неряшливым документом лишь заставил быстрее принять решение. Что же касалось уволенной машинистки… Хотя девушка казалась спокойной и достойной доверия, одному богу известно, о чем она могла умолчать. По ее собственным словам, у нее случилась размолвка с боссом, тогда она, вполне вероятно, проявила дерзость и несдержанность. В любом случае у Буарака найдется своя версия происшедшего между ними, и установить истину окажется практически невозможно. А хвалебную рекомендацию объяснит просто: девушка ему не нравилась, он хотел избавиться от нее, но ни в коем случае не желал сломать ей жизнь. Он может даже признать, что специально придумал мнимую реорганизацию, чтобы психологически облегчить для нее увольнение. Теперь о письме Ле Готье. Буарак станет отрицать, что ему о нем известно, и Ла Туш не представлял себе, как опровергнуть подобное утверждение. Обвинение же легко могло выдвинуть версию, по которой Феликс подкупил одного из клерков, чтобы тот перепечатал для него текст на пишущей машинке из офиса Буарака с целью бросить на управляющего тень подозрения. Если Феликс был виновен, подобная уловка выглядела вполне в духе преступника. В итоге Ла Туш пришел к окончательному выводу, что по-прежнему не собрал достаточно улик, чтобы обвинить Буарака и оправдать Феликса. Он должен был сработать лучше, чтобы разоблачить лживость алиби. Для этого ему прежде всего необходимо разыскать кучера той повозки. Глава 27 Дилемма Ла Туша