Но несмотря на эти и некоторые другие затруднения, Ла Туш мог быть доволен достигнутым прогрессом, решив, что теперь самого краткого расследования окажется достаточно, чтобы окончательно подтвердить справедливость его выводов и снять последние остававшиеся вопросы. Глава 29 Драматическая развязка Через три дня после обнаружения кучера Дюбуа, его показаний и разгадки тайн, окутывавших преступление, Ла Туш получил письмо, весьма заинтриговавшее его. Оно пришло на адрес отеля. Авеню де л’Альма, рю Сен-Жан, дом 1 26 мая 1912 г. Уважаемый мсье! В связи с вашими визитами в этот дом и расследованием смерти моей покойной хозяйки спешу уведомить, что по чистой случайности обнаружил сведения, которые, уверен, представят для вас немалую ценность. Они объясняют природу звука закрывшейся двери, который, если помните, я услышал около часа ночи после званого ужина. Полагаю, моя информация поможет полностью снять подозрения с вашего клиента, хотя, боюсь, она прямо не указывает на другого человека как на возможного убийцу. Поскольку мсье Буарак сегодня ужинает в городе, а вся остальная прислуга отправилась на праздник в честь свадьбы одной из горничных, дом остается без присмотра, и я не имею возможности лично явиться к вам, но надеюсь, вы изыщите любое удобное время вечером, чтобы заглянуть сюда и выслушать то, о чем мне удалось узнать. С глубочайшим почтением, Ваш Анри Франсуа. «Это просто поразительно! – подумал Ла Туш. – Стоит добыть почти всю необходимую информацию для раскрытия дела, как неизбежно появляется новая. И вот наглядный пример. Пока я целую вечность бился над разгадкой и у меня ничего не сходилось, Франсуа не делал никаких полезных открытий. А теперь, когда все сделано и уже ничто не может представлять особой важности, он неожиданно предлагает свою помощь». Он посмотрел на часы. Время близилось к пяти часам вечера. Едва ли мсье Буарак отправлялся из дома ужинать раньше восьми. Если прибыть вскоре после этого, вероятно, удастся застать Франсуа одного и выслушать его новости. Интересно, думал он, что такого примечательного мог обнаружить дворецкий? Если его открытие действительно касалось загадочного звука закрывшейся двери, как он обещал, оно способно было внести дополнительную ясность в последовательность событий той трагической ночи. Но внезапно сыщика молнией пронзила неожиданная мысль. А подлинное ли это письмо? Он никогда прежде не видел образца почерка дворецкого и потому не мог судить на основании одного письма. Насколько правдоподобным выглядело содержание? Не очередной ли это трюк с фальсификацией, в которых так поднаторел Буарак? Неужели бизнесмен пронюхал, что он, Ла Туш, разоблачил его, и подстроил ловушку? Письмо же преследовало цель попытаться заманить сыщика в дом, где и он сам и все собранные им доказательства окажутся в полной власти хозяина. Картина представлялась зловещей, и Ла Туш несколько минут обдумывал вероятность такого исхода. Он склонялся к тому, чтобы отвергнуть подобную идею, ведь любое покушение на его жизнь или свободу стало бы слишком рискованным предприятием для самого Буарака. Если убийца действительно догадался о нависшей над ним угрозе, он скорее собрал бы все свои сбережения и поспешил исчезнуть, пока еще не поздно. Но в то же время Ла Туш осознавал, насколько глупо пренебрегать элементарными мерами предосторожности и личной безопасности. Он взялся за телефон и позвонил в дом на авеню де л’Альма. – Попросите, пожалуйста, к аппарату Франсуа, – сказал он, когда его соединили. – Не могу, мсье, – последовал ответ. – Он на время ушел. Обещал вернуться к половине восьмого. – Спасибо. А с кем я разговариваю? – Меня зовут Жюль, мсье. Я – лакей. И дом оставлен под мою ответственность до возвращения Франсуа. Не совсем обычная ситуация, но вроде бы нормальная и не вызывавшая подозрений. Ла Туш был почти спокоен, хотя в голову упрямо лезли сомнения. А потому он решил, что ему лучше иметь сопровождающего. И сыщик сделал еще один телефонный звонок. – Это ты, Маллет? Кто из вас сейчас не на дежурстве? Ты сам? Тогда я нуждаюсь в твоей компании сегодня вечером для небольшой прогулки. Можешь приехать ко мне к семи часам? Мы поужинаем и отправимся на экскурсию. Когда Маллет прибыл, Ла Туш показал ему письмо. Мнение подчиненного полностью совпало с точкой зрения босса. – Не думаю, что это засада, – сказал он, – но с Буараком никакие предосторожности не будут излишними. На вашем месте я бы захватил с собой «коккериль» или каким оружием вы пользуетесь. – Я так и сделаю, – кивнул Ла Туш и сунул автоматический пистолет в карман. До дома на авеню де л’Альма они добрались в четверть девятого, и Ла Туш позвонил. К их немалому удивлению и разочарованию, дверь открыл Буарак собственной персоной. Казалось, что он как раз намеревался уходить, потому что на нем были шляпа и распахнутый плащ с пелериной, под которым виднелся пиджак вечернего костюма. Правую руку он обмотал окровавленным носовым платком и выглядел раздраженным. Казалось, что этот человек в любой момент может потерять контроль над собой. Он вопрошающе уставился на детективов. – Не могли бы мы побеседовать с Франсуа, мсье? – вежливо осведомился Ла Туш. – Разумеется, если готовы подождать несколько минут, – ответил Буарак. – Я собрался отправиться ужинать, но очень некстати порезал руку. Пришлось послать Франсуа за врачом, который остановит кровотечение. Он уже скоро вернется. Если желаете подождать, пройдите в его комнату – четвертая дверь справа. Ла Туш секунду колебался. Вдруг это все-таки оказалось западней? Обнаружить Буарака дома и притом одного… Несомненно, это несколько подозрительные обстоятельства, хотя порез выглядел вполне реальным. Ла Туш заметил, как красное пятно все больше растекается по платку. – Так что же, мсье? Я не могу держать дверь открытой вечно. Будьте любезны либо войдите, либо, если для вас предпочтительнее, возвращайтесь позже. Ла Туш принял решение. Они оба были вооружены и готовы ко всему. Когда он входил в холл, его левая рука лежала в кармане, держась за рукоятку многозарядного пистолета, исподволь направленного на бизнесмена. Хозяин дома закрыл за ними дверь и повел в сторону комнаты Франсуа. Внутри царила тьма, но Буарак вошел первым и включил свет. – Заходите и садитесь, господа, – сказал он. – Мне бы хотелось поговорить с вами до возвращения Франсуа. Ла Тушу все меньше нравился оборот, который принимали события. Поведение Буарака вызывало у него все большие подозрения. Но затем он снова напомнил себе: их двое – он один; они вооружены и держатся настороже. А потому опасаться им было нечего. Кроме того, ловушка не выглядела очевидной. Буарак первым вошел в темную комнату. Между тем хозяин сдвинул поближе друг к другу три кресла. – Будьте добры, присаживайтесь, господа. Я расскажу вам то, что вы хотите узнать. Сыщики подчинились. Ла Туш продолжал держать подозреваемого на мушке. – Джентльмены! – начал разговор Буарак. – Должен сразу извиниться за тот небольшой обман, к которому мне пришлось прибегнуть. Но, уверен, когда объясню вам, в какой чрезвычайно сложной ситуации я оказался, вы если не простите меня, то хотя бы поймете мои мотивы. Прежде всего мне известно, кто вы такие и для чего прибыли в Париж. Он сделал небольшую паузу. Но не услышав ни слова в ответ от собеседников, продолжил: – Я прочитал ваше объявление, мсье Ла Туш, относительно мадемуазель Ламбер и сильно призадумался. А когда я заметил, как мсье Маллет и его коллега следят за мной, это дало мне еще больший повод для размышлений. В результате я сам нанял частного сыщика, который выяснил для меня ваши личности и цель пребывания здесь. Узнав, что вам удалось разыскать мадемуазель Ламбер, я понял: скоро вы найдете пишущую машинку. И оказался прав. Мой детектив доложил о том, как вы приобрели подержанный «Ремингтон» седьмой модели. Затем я попросил проследить за тем извозчиком Дюбуа и выяснил, что его вы тоже нашли. Не могу удержаться, чтобы не сделать вам комплимент, мсье Ла Туш. Вы очень умно подошли к решению этих проблем. Он снова прервался, глядя на гостей нерешительно. – Мы вас внимательно слушаем, мсье Буарак, – сказал Ла Туш, чтобы прервать молчание. – Поэтому я и начал с извинений за свой трюк с письмом от Франсуа. Его написал я сам, опасаясь, что если оно придет от моего имени, вы можете заподозрить подвох и не явиться. – Вполне естественно, подобного рода подозрения приходили нам в голову, – заметил Ла Туш. – И должны предупредить вас, мсье Буарак, что мы оба вооружены, – Ла Туш достал пистолет из кармана и положил на стол у себя под рукой. – Если вы дадите нам хотя бы малейший повод, будем стрелять, не дожидаясь дальнейших разъяснений. Бизнесмен грустно улыбнулся: – Я нисколько не удивлен вашей подозрительностью. Разумная мера предосторожности, хотя абсолютно лишенная оснований, а потому вы никоим образом не могли обидеть меня. Поскольку к любому делу я подхожу скрупулезно и тщательно, должен сделать еще одно признание. Порез на моей руке – тоже обычный трюк. Я просто выдавил в носовой платок тюбик жидкой красной краски. Это понадобилось, чтобы объяснить мое появление в холле в одиночестве, когда раздался ваш звонок в дверь. Опять-таки меня вынудила необходимость. В противном случае вы могли отказаться войти. Ла Туш кивнул: – Сделайте милость, продолжайте. Для мужчины своих лет Буарак сейчас выглядел до странности старым и изможденным. В его черной шевелюре местами пробивалась седина, щеки запали, выражение лица казалось глубоко печальным, а глаза смотрели серьезно и устало. И хотя говорил он спокойно и негромко, его явно охватили эмоции, и потому Буарак, казалось, не мог подобрать слова. Но затем, в отчаянии взмахнув рукой, он нашел в себе силы продолжить: – Мне было нелегко решиться рассказать вам все, но, увы, я сам заслужил такую муку. Не стану ходить вокруг да около: я пригласил вас сюда сегодня вечером, чтобы сделать признание. Да, господа, вы видите перед собой глубоко несчастного, во всем виновного человека. Я убил ее, совершил убийство той жуткой ночью после званого ужина. И с тех пор не знал ни секунды покоя. Я страдал так, как вы себе даже представить не можете. Меня словно низвергли в ад. За последние несколько недель я постарел заметнее, чем за годы нормальной жизни. А теперь, когда к моим личным мучениям добавилась мысль о неотвратимом наказании, которое станет результатом вашего расследования, у меня не осталось больше сил терпеть. Этому невыносимому напряжению пора положить конец. И поэтому после долгих раздумий я решился выступить с признанием и покаянием. Ла Туш уже не сомневался в серьезности намерений и искренности этого человека. Но его подозрения еще не до конца развеялись. И он задал вопрос, который напрашивался сам собой: – Но почему вы для этого пригласили нас сюда, мсье Буарак? Гораздо логичнее было бы отправиться в Сюрте и поговорить с мсье Шове. – Знаю, мне так и следовало поступить. Но подобный вариант показался мне чуть легче. Поймите, господа, даже здесь, сидя в своем собственном доме, рассказывать об этом очень тяжело. А там, в присутствии многочисленных официальных лиц, среди которых наверняка нашлось бы немало глупцов, зная, что твои слова записывает стенографистка… Я бы не смог заставить себя говорить. А вам расскажу все, отвечу на любые вопросы, чтобы потом ко мне не приставали с этим. Надеюсь только, что мой конец наступит скоро. Вы сделаете все необходимое, на суде я признаю свою вину. Согласны? – Да, мы вас выслушаем. – Я буду вам за это весьма признателен. Буарак с заметным усилием взял себя в руки и потом продолжал говорить тихо, не позволяя эмоциям захлестывать себя: – Боюсь, мое заявление займет продолжительное время, поскольку мне придется начать издалека, чтобы вы смогли понять обстоятельства, приведшие к столь страшной развязке. Значительная часть истории вам уже известна. Вы знаете, что моя жена и Феликс полюбили друг друга еще в школе живописи, но ее отец отказался дать разрешение на их брак. Затем я сам стал жертвой очарования Аннетты и попросил ее руки. Она и ее отец скрыли от меня то, что произошло в художественной школе. Мое предложение рассмотрели благосклонно, и мы поженились. Полагаю, вы выяснили и другое: с самого начала наша семейная жизнь не сложилась. Я всем сердцем любил Аннетту, но она оставалась ко мне совершенно равнодушна. Не стану вдаваться в детали. Очень скоро я понял, что она вышла за меня, поддавшись приступу отчаяния после разрыва помолвки с Феликсом. Аннетта причинила мне огромные моральные страдания, хотя я прекрасно понимал истинные мотивы. Ее поступки не были заранее обдуманы или злонамеренны. Она, вероятно, сама не представляла, насколько силен окажется удар для меня. Отчуждение между нами становилось все глубже. Совместная жизнь постепенно превратилась в сплошное испытание. А потом я познакомился с Феликсом и пригласил его к себе домой. Лишь много недель спустя я узнал, что он и был тем молодым человеком, в которого моя жена влюбилась студенткой школы живописи. Однако вам не следует считать, что кто-то из них совершил бесчестный поступок в отношении меня. Они вели себя достойно. Жена превратила мое существование в муку, это верно, но она не сбежала с Феликсом, да и он сам, насколько мне известно, никогда не предлагал ей ничего подобного. Они вновь стали близкими друзьями, но не более того, если только я не заблуждаюсь. В этом им можно отдать должное, что и делаю вполне искренне. Но со мной все обстояло совершенно иначе. Полностью лишенный возможности стать счастливым в собственном доме из-за отвратительного поступка жены, теперь позвольте называть вещи своими именами, которая вышла за меня замуж, хотя любила другого человека, я поддался искушению искать счастья на стороне. И по воле случая встретил ту, с кем действительно мог бы познать такое счастье. Вам никогда не выведать ни ее имени, ни каким образом я ухитрялся встречаться с ней, не вызывая ни у кого подозрений. Скажу только, что постепенно в наших отношениях наступила та стадия, когда уже ни она, ни я не могли продолжать тайную жизнь, встречи украдкой, свидания с многочисленными предосторожностями. Ситуация стала нестерпимой, и я решился положить ей конец. В вечер званого ужина я внезапно понял, что для меня открывается путь к свободе. Но прежде чем я перейду к рассказу о событиях той ужасной ночи, хотел бы сразу отбить у вас охоту заняться поисками моей возлюбленной в стремлении переложить на нее часть ответственности за трагедию. Могу одновременно сообщить: я и здесь потерпел поражение. Через неделю после того, как продал душу дьяволу и совершил омерзительное в своей жестокости преступление, она простудилась. Простуда перешла в воспаление легких, и через четыре дня ее уже не было в живых. Так я впервые ощутил, что такое кара небесная. Но это касается меня одного, и ее имя не будет запятнано. Вы никогда не узнаете его. Голос Буарака стал еще тише. Он говорил теперь монотонно и бездушно, произнося фразы почти механически, и все равно его слушатели не могли не понимать, что только стальная воля удерживает его от нервного срыва.