— Башкир, так может, обе спрячем? — Хирург не мог ухватить его логическую цепочку. — Нет, только одну. Они знают, направление и сколько автомобилей. Дорога, как ты заметил, здесь единственная. То есть ехать они будут до последнего в поисках машин, и теперь, поставь себя на их место. Ты видишь стоящий посреди дороги, абсолютно пустой, один из джипов на окраине леса. Что ты будешь делать? Начнёшь искать второй? А смысл? Он вполне мог вернуться в город за это время и ищи, свищи его. А так, хоть что-то есть и остаётся только ждать, когда к нему вернуться. — Ну, вроде, получается так, — растянуто ответил Хирург, обмозговывая каждое слово Ильдара, и не найдя никаких противоречий, спросил, — что делаем мы? — Фонарики, полные рожки и как в песне Владимира Семёновича — «по лесной стране гуляет славный парень Робин Гуд». Лесник говорил, что его хата строго на юг в пару километрах от этого места. Компас в помощь. — С нами Бог и Андреевский флаг, удачи, пацаны! — из открытого окна раздался, как всегда, не теряющий оптимизма, голос Боцмана. — Мысленно, мы с вами. Трогай, Петруха! Пять пар глаз провели взглядом удалявшуюся машину и повернулись, уткнувшись в стоящие живой стеной дебри ночного леса, холодная тишина которого не предвещала никакой весёлой развлекательной программы. Но они на это и не рассчитывали. По одному, друг за другом, пустили свой свет фонарики, и пятёрка решительно настроенных мужчин сделала первый шаг навстречу безмолвной чёрной лесистой неизвестности. Глава 12 Представление Облака, словно слегка вздрогнув, сбросили последние капли и продолжили по небесному океану свой вечный круиз, подарив огню возможность медленно, но уверенно продолжить своё незаконченное дело. Спрятавшиеся языки пламени снова начали выползать наверх, аккуратно просушивая влажные доски и превращая с тихим потрескиванием все молекулы воды в пар, а затем, напоминая удава, проглотив, медленно брались переваривать поджаренную пищу. Выстрелы напрягали Лесника, и пока они были слышны, он молчаливо сидел, повернув лицо с прикрытыми глазами в их сторону и внимательно вслушивался в каждый из них. Я тоже пытался представить происходящую за лесом картину, исходя из динамики коротких очередей автоматов. Но информации не хватало, поэтому были лишь догадки. Даже когда наступила тишина, мы продолжали напрягать слух, дабы ничего не пропустить. И только молчание затянулось, как бы убеждая нас, что бой закончился, он открыл глаза и посмотрел на меня: — Что скажешь, разведка? — Уверен только в одном, они уже близко. Скорей всего на том месте, где ты с ними постоянно встречался. — До этого и я догадался. Что по характеру выстрелов можешь сказать? — юридические термины не были чужды ему. — Вот здесь не уверен, но я не слышал ответного огня. — То есть ты хочешь сказать, что на них напал кто-то безоружный? — Лесник склонил набок голову, демонстрируя нескрываемый интерес. — Получается так. — Значит, звери. И они их там ждали, и знали место, — он опустил глаза на землю и нахмуренно добавил, — надеюсь, мы узнаем, кто за этим всем стоит. — Далеко заглядываешь. Наши твари что-то притихли. Вот это сейчас меня волнует гораздо больше. Что они задумали? В полном бездействии с обеих сторон прошло минут двадцать, когда в проеме боярышника снова появился Белый. Он без опаски, один, вошёл во двор и, остановившись в метрах семи от нас, поднял морду. В его глазах я не увидел присущей до этого злости и ненависти. Они были уверенно спокойны, как у человека, который прекрасно знает, что делает. И это, мягко сказать, настораживало. Затем вожак отошёл в сторону, так, что наше пристанище, было между ним и хижиной. Меня это устраивало, потому что сидя на ветке, пропущенной между ног и облокотившись на ствол, не приходилось разворачивать голову в его сторону. Я был, словно зритель на балконе драматического театра и даже не предполагал, какой спектакль нам придется лицезреть. Белый присел на задние лапы и, задрав голову, всем своим представительским видом напоминал замолчавшего конферансье. Не хватало только бабочки на шее и микрофона. Затем повернул морду в сторону прохода, словно приглашая актёров на сцену из-за кулис и уставился в наигранно показательном ожидании. Вышло две волчицы, и направились к нему, не обращая никакого внимания на нас. Они расположились за ним, тоже присели, положив прямо и неподвижно на землю свои хвосты, заставив на наши лица надеть маски недоумения. В этот момент поведение лесных хищников не помещалось в принятые рамки, даже за всю историю цирка, я уверен, не было подобных номеров. Воздух начал вибрировать от гула, источником которого был Белый. Он слегка приоткрыл пасть и из гортани, постепенно увеличивая громкость, исходило сплошное гудение, словно приближающийся огромный рой диких, лютых пчёл. Постепенно беря ноты всё выше, гул переходил в такой же протяжный вой, неприятно щекоча барабанные перепонки. Стоявшие сзади волчицы, словно бэк-вокалистки, продолжали молчать, опустив головы, в ожидании своей партии. Мы переглянулись, и Лесник, пытаясь не мешать выступлению этого странного трио, тихо с сарказмом спросил: — Он что, дождь вызывает? — Не знаю, но всё это не просто так, — в моём голосе не было замешательства, скорее кратковременная растерянность от увиденного действия. В этот момент, подняв морды вверх, затянули свои голоса волчицы. Что поражало, они полностью сохраняли тональность, заданную вожаком, и это с уважением оценил бы самый притязательный музыкальный критик. Такое выступление на манеже передвижного шапито, без сомнения, заслуживало аплодисментов, но сейчас оно настораживало и, в тоже время, не буду скрывать, завораживало своим животным магнетизмом. Как хорошие актёры, волки играли роль так, что хотелось смотреть дальше, предвкушая ещё более мощное и захватывающее продолжение, которое не заставило себя ждать. На импровизированную сцену, где роль прожектора взяла на себя полностью освободившиеся от облаков луна, накрыв поляну мягким синеватым светом, вышли ещё трое волков и под пение вожака со свитой, начали ходить друг за другом вокруг них, соорудив подобие живого кольца. Происходящее вполне укладывалось в моё представление ритуалов диких племён в джунглях далёкой Африки. Не хватало лишь огня для придания таинственности, а также барабана, ритм которого подчеркивал бы каждую ноту этого пения и каждое движение. Только я вспомнил это смешное и простое название ударного инструмента «там-там», как из леса довольно громко зазвучало низкое уханье филина. Он и заменил барабан, хотя, точнее будет сказать, бас-гитару. Белый, не переставая выть, медленно встал на задние лапы, возвысившись над всеми, а находившиеся за ним волчицы легли рядом по обе стороны. Они, скрестив лапы, положили их на нос, прикрыв глаза, а хвосты начали двойным ударом бить об землю в ритм звукам филина. Дыхательная система вожака стаи требовала передышки, и он замолк, также оставаясь неподвижным в стоячем положении. Его глаза непрерывно смотрели на нас, но взгляд был пустой, отрешенный, казалось, что он вошёл в транс. Остальные трое волков продолжали своё круговое движение в такт звучавшему из леса крику ночной птицы. Мы снова переглянулись и Лесник, с той же саркастической интонацией и также тихо, заговорщицки предположил: — Думаю, они сейчас вынесут ритуальную жертву, убьют и съедят. Как думаешь? — его начало веселить это шоу. — Не удивлюсь, — после увиденного, мои слова — сама правда. Доля истины в его шутке оказалась стопроцентной. Наше внимание привлек шелест кустов за проходом и вскоре во двор, два больших волка затаскивали, как я позже разглядел, труп лисицы. Они подтянули его к вожаку и положили перед ним, а сами включились в этот странный животный хоровод. Белый, дав отдохнуть лёгким и голосовым связкам, снова завыл. Только теперь вой напоминал больше плач, постоянно вибрирующий в разном диапазоне частот, что уже можно было назвать мелодией. Печальной, медленной, примитивной, но мелодией. Филин также снизил ритм и снова ночной лес наполнился звуками этого странного ансамбля. Лежащие две волчицы поднялись и сели, присоединяясь к пению вожака, который продолжал стоять, умилённо держа передние лапы перед собой в согнутом состоянии. Хоровой вой продолжался несколько минут и закончился тявкающим визгливым лаем. Волки, водившие хоровод, легли полукругом перед вожаком, уткнувшись головами в землю, исподлобья наблюдая за ним. Белый встал в своё природное положение и, подковырнув тело лисицы носом, перевернул его на спину. Судя по всему, она была удушена, так как не было видно никаких рваных ран. — Знаешь, разведка, иногда, где-то далеко в глубине леса, ближе к рассвету, я слышал такой концерт, но не придавал большого значения и не думал, что происходит всё именно так, — Лесник стал серьёзен. — Меня другое волнует. Такое ощущение, что они забыли о нас или…, — я запнулся, так как от пришедшей в голову мысли стало не по себе, — отвлекают внимание…. — Я думаю, они просто настраиваются, как берсерки, входят в транс перед боем. В который раз убеждаюсь, этих тварей нельзя недооценивать. — Неужели твоя наркота делает из них людей. Пусть и диких, но всё-таки людей? — в моём вопросе было сомнение, но увиденное неуклонно отодвигало его в сторону. — Помнишь, я рассказывал, как на этом же месте одна волчица за дозу обслужила трёх волков. А это самое что ни на есть, человеческое поведение, пусть, хоть и не слишком благородное. После его ответа у меня пролетела лишь одна мысль, что это смертоносное зелье действительно превращает животных в людей, заставляя включать новые возможности мозга, а вот с людьми делает всё наоборот, возвращая их к первобытному состоянию. Думая, что я был далеко не первый, кто пришёл к такому выводу и, успокоившись на этом, снова стал наблюдать за этим необычным для человеческого воображения, ритуалом. Белый, широко открыв пасть, вонзился своими клыками в живот лисицы, вырвал кусок кожи, зацепив внутренности, и отрыгнул этот сгусток в сторону. Затем полностью, оставив только глаза, погрузил свой нос внутрь мёртвого тела, пробивая путь интенсивным маханием им из стороны в сторону. Он не ел, он, окунувшись, омывался кровью. Через несколько секунд достал морду, скорей всего сделать вдох, и от его вида стало жутковато. Белая шерсть на голове приняла насыщенный темный цвет, который отблескивала попадавшим на него светом луны. Волк посмотрел на нас и в его глазах был снова уверенный бесчувственный холод палача. Потом стукнул лапой по земле и один из лежавших напротив него поднялся, проведя точно такой же обряд омовением кровью. И так, после каждого удара, по очереди это сделали все остальные. Только самки продолжали, словно статуи, непоколебимо сидеть, отрешенно смотря вперёд. Тихое рычание вожака подхватили остальные и на сцену вышли ещё три волка, ведя лисицу, окружив её с трёх сторон, словно конвой. Ей, судя по всему, повезло прожить немного больше, чем соплеменнице. Теперь это была полноценная футбольная команда с капитаном, лишь только тренер до сих пор оставался неизвестен. У лисицы был приговоренный вид. Она шла, опустив голову, полностью отдавшись на волю своих палачей. Полное смирение, и ничего больше. Белый вышел навстречу, а волчицы, словно хорошие хозяюшки в доме, убрали мёртвое тело в сторону, освободив место для нового блюда. Конвой отошел в сторону, и вожак сопроводил будущую жертву к приготовленному месту. Пнув лапой по морде, он заставил лечь на землю, а потом, не убивая, приступил к трапезе, съедая её заживо, о чём говорила редкая нервная дрожь конечностей. Я не мог оторвать взгляд от происходящего, хотя, в этом не было ничего удивительного — таков он, дикий мир хищников. Хотя одна противоестественность присутствовала. Лисицы, так сложилось исторически, считались самыми ненавистными врагами волков и, насколько мне было известно, праотцы домашних собак только убивали их, оставляя бездыханное тело валяться прямо на тропе. Только зверский голод мог заставить волков поживиться лисьей плотью, а Белый, как и все остальные, не выглядел некормленым. Лесник в этом увидел другую странность, с которой нельзя было не согласиться и, тихо с вопросом произнёс: — Набивать желудок перед дракой? Как-то не логично, тем более, для этих тварей. Ничего не понимаю, — и, подняв глаза наверх, философски добавил, — думаю, когда всё закончиться и мы, если сможем об этом рассказать, всё равно не найдём ответы на многое. Я утвердительно промолчал и с безрадостной ухмылкой подумал, что слова «если сможем», на данный момент, ключевые в его фразе. Лисица перестала дёргаться, и у Белого сразу пропал к ней интерес. Он отошёл в сторону, оставив её на растерзание волчицам, которые тут же приступили к ритуальному приёму пищи. Оставив на земле лишь кости и ошметки кожи, они вернулись на прежнее место, присев снова по обе стороны от вожака. Он резко гаркнул и на его зов, бесшумно паря, из темноты леса появился филин, спланировал к лежащему недалеко трупу первой жертвы и принялся клевать ещё тёплую плоть. Судя по всему, наступил антракт, и буфет открыл свои двери для ведущих актёров. Нам ничего не оставалось, как дождаться второго акта, но, не имея программку спектакля, о его сюжете можно было лишь догадываться. Ничего не было плохого в том, чтоб этот возникший перерыв заполнить разговором. К тому же меня до сих пор интересовал один вопрос. Пусть далеко не самый главный в моей жизни, а вызванный только любопытством, но, как известно — это упрямая вещь, которая умеет постоянно напоминать о себе, и я, как бы невзначай, спросил: — Если не секрет, почему называют Лесник? Так понимаю, это прозвище у тебя ещё до того, как ты оказался здесь. — Та, какой же здесь секрет. Это не первый мой побег. Первый был неудачным, наполовину, если так можно сказать. Я тогда бежал из зоны и скрылся неподалёку в хвойном лесу. Чистый свежий воздух — песня, одним словом. Кинулись меня искать только утром. По всей области и за её пределами, но никому в голову не пришла мысль, что я затихарился совсем рядом, в каких-то трёх километрах от колючки. Связь со мной поддерживали через бригаду мужиков, каждый день выезжающих на лесоповал, поэтому, даже находясь в лесу, я знал абсолютно всё, что происходит в колонии и держал на контроле. Вот тогда и прозвали меня Лесник. Прошло полгода, о побеге начали подзабывать и я уже решил поменять хату, как однажды на рассвете разбудил столь знакомый лай немецких овчарок. Шалаш был окружён, и не единого шанса проскользнуть. Сопротивление было равно самоубийству, да к тому же понимал, что взять меня живым не было первым приказом. И через пару часов уже лежал полностью синий от ударов прикладами на мокром бетонном полу карцера. Так, что сюда я попал не случайно, лес — знатное место, чтобы отсидеться. Ты же тоже сюда, поэтому пришёл? — улыбнулся Лесник. — Так тебя сдали? И кто? — Помнишь, я тебе говорил, что «доброжелатели» всегда найдутся. Так произошло и тогда. Нашли его быстро и, как всегда бывает, именно на этого человека думаешь в последнюю очередь. Вскоре его показательно поставили на ножи. Ну вот, как то так, разведка. — Зачем он это сделал? — спросил я, хотя о причине, конечно, догадывался. — Власть, и ничего больше. — Тогда какой смысл было сдавать тебя, если ты вернёшься назад в тюрьму и будешь сидеть на троне, как и сидел? — Это я потом узнал. У него была договоренность, что меня пристрелят при попытке к бегству, но не учёл он одного. Знаешь, чего боится само больше хозяин на зоне? — в ответ, я отрицательно покачал головой, и Лесник продолжил. — Бунта, и я мог этот вопрос легко решить. Начальнику тюрьмы нужен был не он, ему нужен был я, а обещать можно всё, что угодно, ну и плюс, конечно, поимка беглеца своими силами, чтобы вернуть расположение сверху. — И ты всё-таки сбежал второй раз? — Это другая история и с тех пор прошло восемь лет. Всё тогда изменилось. Для многих, деньги стали важнее понятий. Антракт, судя по всему, подходил к своему окончанию, так как волки начали менять расположение на этой природной сцене. Теперь они выстроились в ряд, посередине которого сидел Белый со своими спутницами. Вожак повернул голову и посмотрел на филина, который, как чувствуя, что к нему обращаются, оглянулся, оторвавшись от столь аппетитного клевания свежей плоти лисицы. Он взлетел на ближайшее дерево за кустарником, где скрылся в темноте, и уже через несколько секунд раздалось его громкое с ускоряющимся ритмом уханье, словно удары барабанщика, задающего темп перед исполнением песни. Белый поднял морду и начал своё соло — это было уже не рычание, не вой. Из его пасти низким басом выливался громкий сплошной гул, напоминающий шум земли перед извержением вулкана. Казалось, ещё чуть-чуть, и всё вокруг задрожит, а потом начнут падать деревья, с огромным треском вырывая крупные глубокие корни. Настолько мощно это звучало. Я не знаю, какой объем легких у оперного певца, но в этот момент, мне казалось, что у Белого он не меньше. Его гул подхватили остальные, кроме волчиц, которые вышли из строя и встали, убрав хвосты в сторону, как вкопанные, готовые к совокуплению. Вожак замолк, уверенной поступью подошёл сзади, и под тяжелое гудение стаи в ритм уханья филина, начал половой акт. Это единственное действие в этом спектакле, где не было ничего непредсказуемого и не заслуживало подробного описание. Сношение прошло, как у обычных больших дворовых собак. Удовлетворив обеих волчиц и оставив их лежать на земле, Белый с нескрываемым высокомерием сел рядом, а остальные волки, прекратив гул, снова устроили хоровод вокруг них, только теперь в очень быстром темпе. — Вот для чего он желудок набивал. Силы нужны были, — Лесник улыбнулся, — но, что странно, у альфа-самца лишь одна альфа-самка, а у этого две. В натуре, людьми становятся, прямо, как султан с гаремом. — Скорей, вождь и шаман племени, только в одном лице, — ответил я, — но меня другое поразило — это дисциплина. Ты видел, остальные волки даже не шелохнулись, а я уверен, они тоже не прочь были бы овладеть самками. — Ну, тут, скорей всего, дело в жёнушках. Они бы не подпустили и эти прекрасно понимали. А насчёт дисциплины, полностью согласен с тобой. Жёсткая, и наказание, судя по всему, только одно — быть съеденным заживо. Так что попасть живым в их лапы у меня нет никакого желания. — Взаимно, — теперь наступила моя очередь улыбнуться. А волки, на ходу перестроившись, сделали уже два хоровода, пропустив внутрь каждого из них самок, которые снова приняв вид величественных скульптур, сели внутри своего круга. Вожак, словно зритель на матче по большому теннису, только в замедленном действии, поворачивал голову и с видом хозяина смотрел то на одну, то на другую. Произошедшее далее я не мог себе даже представить. Это было похоже на церемонию открытия чемпионата, когда многочисленная шоу-группа, под музыку передвигаясь по зеленому газону, меняла фигуры построения, словно в калейдоскопе. Из двух кругов волки сделали замкнутую восьмёрку или живой знак бесконечности. Движение каждого было отработано настолько безупречно, что они не то, чтоб столкнулись на пересечении, они даже ни разу не сбились с ритма. У людей на это уходят месяцы тренировок, а как волки добились такой синхронизации, скорей всего, останется загадкой. Округа снова наполнилась воем Белого, который тут же подхватили самки, а остальные восемь волков одновременно легли на землю, по четыре с каждой стороны, сделав направленный в нашу сторону коридор для вожака и оскалившись, подняли головы, не сводя с нас светящиеся в темноте глаза. Вожак снова входил в дикий кураж. Он перешёл на утробное рычание, прерываемое укусами собственных передних лап, поднося их по очереди к пасти. Белый вёл себя, словно боксёр перед боем, который заводится от постукиваний кулаками по собственной челюсти, а живой коридор из сородичей напоминал группу сопровождения к рингу. Он двинулся через неё и когда лежащие волки остались позади, остановился в метрах пяти от нас. Встреча взглядами состоялась, но если в его глазах было только решимость, то, по крайней мере, у меня, лишь холодное спокойствие разбавленное любопытством. Он довольно сильно и требовательно ударил лапой по влажной земле. — Он что, зовёт нас спуститься? — Лесник повернулся ко мне. — Или что-то другое хочет сказать? — Думаю, да. Приглашает на бой. Мой ответ развеселил напарника и он, уставившись на вожака, нравоучительным, слегка с издёвкой, но в тоже время доброжелательным тоном, улыбаясь, словно общаясь с безобидной дворнягой, начал объяснять волку: — Слышь, собака бешенная, не по понятиям это. Один на один, я вскрыл бы тебе пузо и даже не думал бы, — Лесник показал Белому лезвие ножа, слегка махнув им из стороны в сторону, — а потом, состряпал бы себе шапку, а так с тобой восемь архаровцев. Не дело это — паритет нарушен. Или ты из беспредельщиков, или уже забыл, как вилял хвостом передо мной? Что ответишь, псина? Видно было, что их общение происходило не в первый раз, и вожак стаи понимал всю опасность, которая может исходить от Лесника. Он не подавал вида, что слова его как-то тронули, но я чувствовал, что Белый чутко воспринял всё сказанное, умело спрятав сомнения. Он продолжал пристально смотреть и верхняя губа, всё больше дрожа от наполняющейся ярости, задиралась верх, открывая главное его психологическое оружие — свирепый, не менее холодный и острый, чем лезвие ножа, волчий оскал. Глубокий тяжелый рык, уже поднадоевший за эти полчаса, снова охватил всю округу. Вожак начал с остервенением бить лапой, захватывая когтями пригоршни земли и отбрасывая их назад, словно разъяренный бык копытом, которым овладела только одна цель — насадить на рог стоящего напротив ряженного двуногого существа с тряпкой в руке. Это произвело впечатление, но лишь на остальных волков. Лесник отломал небольшую сухую ветку рядом с собой и непринужденно бросил её в Белого, попав точно между ушей. — Заколебал гудеть уже. Тише будь, собака! — его слова потонули в рычание, но мною были услышаны. Палка ожидаемо не принесла сильного урона черепной коробке волка, но эффект от этого издевательского броска был равносилен взрыву на складе боеприпасов. Белый полностью потерял контроль, выпустив всю злость и ярость на свежий воздух. Это была пощёчина и при этом на глазах всей стаи. Словно привязанный к невидимой цепи он скакать и крутиться на месте, как скандальный маленький мальчик в магазине игрушек, которому мать отказалась купить понравившуюся машинку. Рычание перешло в звонкий нервный лай, который тут же подхватили остальные. И только самки продолжали неподвижно сидеть, показывая, что не их дело участвовать в мужских разборках. Лесника развесил весь этот приступ истерики и он, усмехаясь, с нескрываемым видом человека получившего удовольствие от своего поступка, смотрел на волков, которые ещё больше бесились от того, что не в состоянии ничем ответить. Стая продолжала стоять в стороне и поливать нас режущим уши лаяньем.