– Так-так-так! Ещё, значит, и моральное разложение! – Троцкий усмехался. – Не сомневайтесь, Сиверс, в этом мы разберёмся. Пока что у нас имеются более насущные проблемы. Значит, Шульц, вы не знаете, как и почему дивизии Ямпольского и Щорса начали движение от Зосимова и оголили фронт? – Никак нет, – твёрдо ответила Ирина Ивановна. – Могу лишь предполагать. С моими предположениями вы, товарищ нарком, ознакомлены. Разве что добавить, что последнее время командующий Южфронтом Сиверс не доверял мне, брал на себя оформление приказов. Я за них не отвечаю. Только за те, что давала вам на подпись, товарищ нарком. – Это навет! Поклёп! – Сиверс не сдавался. – Это она, это Шульц!.. Она постоянно говорила, что надо, дескать, вперёд идти! А мы-то как раз были все за то, чтобы Зосимов брать, и вы тоже, товарищ нарком! Карта г. Харькова, 1913 г. (фрагмент). Ирина Ивановна скрестила руки на груди. – Она, она всё подстроила! Через неё все приказы проходили! Она и ваш приказ подделать могла!.. – И чего только не выдумают, чтобы отвести подозрения, – покачала головой товарищ Шульц. – Лев Давидович, ну вы сами посудите – была бы я, не знаю, шпионкой или изменившим военспецом, хотя формально я и не «военспец», так неужто спала бы себе спокойно в своей постели, а до этого, как говорят в народе, устраивала бы постирушки? Да меня бы давным-давно и след простыл! Троцкий молчал, переводя взгляд с Сиверса на Ирину Ивановну и обратно. А потом вдруг резко бросил: – Арестовать. Обоих. Бешанов, головой ответишь, чтобы ни один волос с них не упал бы!.. Бешанов резко схватился за кобуру. Сиверс закричал вдруг, тоненько, словно заяц, настигнутый хищником. Ирина Ивановна лишь пожала плечами. – Воля ваша, товарищ нарком… – Воля моя, а в ЧК разберётся, – оборвал её Троцкий. – Увести! Якир! – Я! – Принимайте фронт. Вызывайте Егорова, нечего ему в Купянске делать. И как я сказал, готовьте приказы о самой полной, самой всеобщей, тотальной мобилизации пролетариата!.. А я займусь посланием в ЦК… Петербург, Смольный, 29 июня 1915 года Владимир Ильич Ульянов, занимавший должность Председателя Совета Народных Комиссаров (первый заместитель и нарком по военным и морским делам – тов. Троцкий), терпеть не мог запаха табака. И собравшиеся вокруг длинного стола люди – ЦК партии большевиков, попутно почти в полном составе являвшиеся и народными комиссарами того или иного, – не притрагивались к портсигарам, даже Иосиф Виссарионович Джугашвили, сунувший в рот по привычке чубук пустой трубки. – Положение, товагищи, агхисложное. Скажу без обиняков, никогда ещё наша геволюция не оказывалась перед лицом такой опасности, и товагищ Тгоцкий спгаведливо на это указывает. Тут мы с ним согласны. – Владимир Ильич не сидел, он быстро вышагивал вдоль стены, где висела огромная карта южных областей России. – Положение и впгямь кгитическое. Белым удалось отгезать и окгужить большие наши силы – Юго-Восточного фгонта у геки Чиг и Южного – в гайоне Миллегово. Цагские войска воспользовались этим и удагили в пустоту, наступают на Хагьков, Цагицын, Вогонеж, Тамбов, Сагатов… Что вы хотите сказать, Алексей Алексеевич? Брусилов, бывший генерал, а ныне – формальный главковерх Красной армии, осторожно откашлялся. – Товарищ Ульянов… Владимир Ильич… Белые просто не могут наступать разом по всем названным направлениям, у них нет для этого сил. Самое большее – могут двинуться на Харьков и на Курск – Орёл, даже Царицын весьма сомнителен, ну, а Тамбов с Саратовом – совершенно невозможно. – Вот командование ваше тоже думало, что контгудаг белых – «совегшенно невозможно»! И оказалось агхинепгаво!.. Товагищ Тгоцкий сообщает о шигокой измене в штабе Южфгонта, что подозгеваемые уже агестованы. Это, конечно, хогошо, но положение так пгосто не изменит. Лев Давидович пгедложил всеобщую мобилизацию пагтии и пголетагиата. Вегно, но тоже недостаточно. Председатель СНК сделал эффектную паузу. Всё-таки привычки помощника присяжного поверенного – они очень въедливы. – Мобилизация, товагищи, бесспогно, необходима. Однако наш догогой нагкомвоенмог смотгит на вопгос чегесчуг узко. Совегшенно игногигует междунагодный аспект. – Мировая революция несколько запаздывает, – подал голос бледный Дзержинский, сидевший с карандашом и большим блокнотом. – Надо использовать наши связи с немцами, товагищи. Они очень боятся сейчас Антанты, Англия и Фганция, как известно, с большим подозгением смотгят на усиление гегманского гейха. Нам надо использовать пготивогечия между импегиалистическими хищниками. Пгедложить Гегмании больше, чем она имеет сейчас, напгимег, всю Укгаину с Кгымом, – пусть они нанесут удаг во фланг белым. Кайзег дегжит на Днепге сколько дивизий, Алексей Алексеевич? – Пять армейских корпусов, товарищ Ульянов. Десять пехотных дивизий, пять кавбригад и столько же артиллерийских. Двести тысяч человек, не считая тыловых частей. – Вот видите, товагищи! Это оггомная сила. А сколько у белых на Днепге? – Очень немного, фактически – только части завесы. Не больше десяти-пятнадцати тысяч, тыловые соединения, куда включают и выздоравливающих раненых… – Quod egat demonstgandum. Посулим немцам всю теггитогию вплоть до Донбасса, и пусть они… – Постойте, постойте, товарищ Ульянов! Это как же так – отдать всю Украину?! – Да вот так, товагищ Коллонтай, и сядьте, пожалуйста. Не забывайте, что мы все идём к миговой геволюции, где гганицы будут совегшенно неважны. Мы и так успешно ведем агитацию сгеди немецких солдат, если они втянутся ещё глубже, да ещё как наши союзники, – мы получим великолепную платфогму для пгопаганды наших идей! А Укгаина к нам вегнётся. Как говогят поэты, в земшагную геспублику Советов. ЦК зашумел. Вскочившая Коллонтай – элегантная женщина, красивая женщина – возмущённо ударила кулаком: – Нет! С мировым капиталом надо вести беспощадную революционную войну, а не отдавать им наши земли! – Пока что, Александга Михайловна, мы не можем выиггать геволюционной войны даже пготив бывшего царя. Какая жалость, что не успели его гасстрелять вместе со всей семейкой!.. – Кое-кого успели, – вставил Дзержинский. – Успели, да не тех! Главные улизнули! Впгочем, сейчас гечь не о них. Ставлю на голосование, товагищи, вопгос – создать гедакционную комиссию и в течение двенадцати часов пгогаботать обгащение к гегманскому пгавительству. Обещайте им всё что угодно, всё гавно миговая геволюция, как я уже сказал, отменит все и всяческие гганицы! Собрание зашумело. Бухарин морщил лоб и качал головой. – Нельзя так, Владимир Ильич. Мы, конечно, всегда были против военных авантюр царского правительства, агитировали за его поражение и в японской войне, и во время балканского кризиса, но всё-таки передача Германии целой Украины, огромных, неописуемых богатств… Мы уже отдали Польшу и Финляндию, и… – И ничего, никому не было до этого дела!.. – запальчиво перебил Ленин. – Кгоме владельцев летних дачек в Тегиоки да в Куоккале. И тут будет то же самое, уж вы мне повегьте! – Но это же позор! – вспылил Дзержинский. – Как мы можем агитировать пролетариат за мировую революцию, если идём на поклон к империалистической Германии, не в силах сами справиться с горсткой бывшего офицерья да казаков-нагаечников?! – «Позог» и «не позог», Феликс Эдмундович, есть категогии могальные, а следовательно, не опгеделяемые. В гамках замшелой бугжуазной этики – возможно, а в гамках этики новой, геволюционной, пголетагской – никакого «позога» в этом нет, а есть лишь осознанная необходимость, некотогый маневг на пути к победе миговой геволюции! Сталин хмурился, посасывал пустую трубку, но в дискуссии не вступал. …Спорили долго. Зиновьев с Каменевым выступали за «обещания» немцам, пусть, дескать, «произведут демонстрации», а за это мы сделаем им уступки в Лифляндии и Эстляндии. Украину им отдавать было явно жалко, и веры в мировую революцию как-то у них не ощущалось, на что не преминула указать ядовитая Коллонтай. Зиновьев не остался в долгу, в свою очередь указав на дворянское происхождение уважаемой Александры Михайловны; в ссору вмешался Бухарин, Рыков принялся всех мирить, а меж тем, совершенно всеми забытый, поднял руку товарищ Сталин. – Прашу слова, таварыщи. – Говогите, говогите, товагищ Коба, только по делу и покогоче! Балаган этот пога кончать и ставить вопгос на голосование! – Таварыщи, побудыть импэриалыстов сражаться за наши интэрэсы – есть прэкрасная идэя. Но этого мало. Таварыщ Лэнын савэршэнно вэрно сказал, что великобританское и французское правитэльства с большим нэдовэрием и опаской смотрят на усилэниэ германского рейха в восточной Европе. Польша всэгда считалась англо-французской вотчиной, они раздували там восстания против царского правитэльства… – Каковые восстания пготив гнилого самодегжавия поддегживало всё миговое сообщество, всё пгоггессивное человечество!.. Гегцен!.. – Савэршэнно вэрно, Владимир Ильич. А сэйчас Германия создала себе карманную Польшу, поставив прогерманское правитэльство. В Париже и Лондоне этим очэнь нэдовольны… – Товагищ Коба! Я же пгосил – покогоче! – Я ужэ заканчиваю. Так вот, надо обратиться нэ только в германское посольство, то также в великобританское и французское. Сказать им, что у нас нэт иного выхода и что мы, конэчно же, нэ пошли бы на такой шаг – а можэм и нэ пойти! – если Англия и Франция окажут нам более сущэствэнную помощь. Напрымэр – если они, обладая сильнейшим флотом, высадятся в Севастополе и в Новороссийске, овладэют Крымом и Таманью, ударят бэлым в тыл. Они вэдь признали наше правитэльство, все мольбы бывшэго царя к ним остались бэз отвэта. Таким образом, если Англия и Франция не захотят чрэзмэрного усиления Германии, они вполне могут нам помочь… или же, что более вэроятно, побудить Германию к более активным действиям. А нам много нэ надо. – Дезгко. Агхидегзко, товагищ Сталин. Но в нашем положении нужны именно агхидегзкие шаги. Вы закончили?.. Нет-нет, Феликс Эдмундович, довольно спогов. Ставлю на голосование пгедложения: обгатиться только к гегманцам или же и к ним, и к Лондону с Пагижем. Пгошу, товагищи, кто за пегвое?.. Харьков, 30 июня 1915 года Камеры харьковское ЧК оборудовало наспех, прямо в подвале того дома, что занимало. Поэтому не было неистребимого тюремного запаха, не успел скопиться. Пахло тут обычным подвалом. Ну и немного кошками. Проёмы между массивными опорами подвала на скорую руку заложили кирпичом, поставили двери – деревянные, но добротные. Разумеется, в распоряжении чекистов была и настоящая харьковская тюрьма, но, видать, особо важных узников решили держать, так сказать, поближе к сердцу. В самой камере, как и положено, имелся только деревянный топчан да ведро-параша. От неожиданно старомодной стыдливости его поставили за ширму – явно конфискованную в каком-то богатом доме: китайскую, шёлковую, шитую золотом. Ирина Ивановна сидела на топчане, сложив руки на коленях и полуприкрыв глаза. Губы её чуть заметно шевелились, и надзиратель, заглянув в окошечко, подумал – молится, что ль? Но размышлять на эту тему ему было некогда. Арестованную велено было доставить на допрос, и он привычно отодвинул засов двери. Кабинет, куда привели Ирину Ивановну, отличался даже не купеческой, а прямо-таки торгашеской роскошью нуворишей. Купеческое – оно на Руси всегда было солидным, добротным, основательным, на века, с запасом. Оклад золотой к иконе, или храм, или странноприимный дом, или богадельня, или больница для бедных – тут русские купцы всегда преуспевали. А особняки если и украшал кто-то особенно кричаще – так считаные единицы.