– Москва сдалась, товарищ начдив… Перед Жадовым стоял растерянный боец его полка, ещё из тех, с кем они брали Таврический. – Вот, телеграмма… Жадов протянул руку, взял бланк. «Надо же. Всё рушится, а телеграф как обычно…» – мелькнула нелепая мысль. – Ступай, Иван, – совсем не по-военному сказал Жадов красноармейцу. – Людей собери, кто не в охранении… – Ага, – боец просветлел лицом. Верит, верит крепко, что начдив-15 Михаил Жадов придумает, что теперь делать. Ишь, побежал… Жадов заставил себя войти в пустовавшую по летнему времени земскую школу, где разместился его штаб, с высоко поднятой головой и расправленными плечами. Мол, ничего страшного, командир ваш с вами и присутствия духа не теряет. Яша Апфельберг полулежал на импровизированной койке, рядом, как всегда, сидела Даша. Раненый комиссар бросил проницательный взгляд на бланк телеграммы в руке Жадова. Прикрыл глаза, вздохнул. – Оставили Москву, так? Даша охнула, закрывая рот ладонью. – Так, Яков. Вот, телеграмму прислали… – И что же нам предписывается? – Действовать по обстановке. – Обожаю подобные формулировки, – криво усмехнулся Яша. – Как именно действовать? По какой обстановке? У нас тут вокруг Каширы крутится сотни две кубанцев, остальные куда-то делись, верно я говорю? Жадов молча кивнул. – Вот пока мы тут сидим, беляки всё к Москве-то и кинули. А в старых полках разброд и шатание, а публика, в Москве оставшаяся, – отнюдь не пролетарии… – А что делать-то теперь? – мрачно спросил Жадов. – Куда подаваться? Отходить? Куда отходить? С ранеными что? Тебя-то, Яша, вынесем, а остальных? – Никого нельзя оставлять, – скрипнул зубами Яша. – Именно, что нельзя. А и отходить как? Куда именно? Москва – всё. Если к Питеру пробиваться, так только в обход, дальний. Если на восток, то, опять же, куда? Что там сейчас начнётся, если армия разваливается? – А она разваливается? – со внезапной надеждой вдруг спросил Яков. – Юго-Восточный фронт Егорова не разбит. Белые бросили всё на Москву, а этих-то забыли! Может, туда и надо? – Может, – кивнул Жадов. – Если там тоже не побросают винтари да не разбегутся. – Рабочие дивизии не разбегутся, – твёрдо начал было Яша и вдруг осёкся. – Ой, нет, что я. В Харькове-то разбежались. Сперва дрались, а потом разошлись, как стало ясно, что город – всё. – Вот их небось и перевешали всех, – мрачно бросил Михаил. – Не знаю, врать не буду, – честно признался Апфельберг. – В общем, Михайло, ты командуешь, тебе решать, но я б на восток отходил, а потом к югу б сворачивал. Мосты в Кашире наши, пешим маршем до станции Озеры всего ничего пройти, а там, если чугунка, как в народе говорят, действует, и до Рязани доберёмся. А это были тылы Егорова. – Так и сделаем. – Жадов поднялся. Слава богу, хоть что-то можно делать, заглушить этот страшный набат в голове: «Всё кончено… кончено… кончено…». Даша что-то шепнула Якову на ухо, поднялась, вышла следом за Жадовым. – Михайло… ты на Рязань не шибко надейся-то. – Это ещё почему? – Да потому. Баба я, а слышу-то многое, что в сотнях гутарят. – В каких «сотнях»? – Ох, прости, это я по донской привычке нашей. В ротах, значит, бойцы, словом. Все уж знают, что Москва под белыми. – Язык бы болтунам повыдергать, – в бессильной ярости прорычал Жадов. – А чего ты хотел, Михайло? За новую жисть народ честно бился. Иные и впрямь головы сложить готовы. А иные – так нет. Про семьи думают, про жён да детишек. Про родителей старых. Это на Дону у нас круг казачий про сирот думает да про стариков, что сыновей лишились. Научились, за столько-то войн. А остальные?.. И вот надо было б гаркнуть что-то вроде: «Молчи, мол, баба глупая! Волос длинен, да ум короток!» – ан не гаркается. – С Каширы-то уйдём, то дело нехитрое, – продолжала Даша. – Делать тут и впрямь нечего. Ни припасов, ничего. В Коломне-то получше должно быть. Да только… – Чего «только»? – мрачно буркнул Жадов. – Как бы белые и туда первее нас не добрались бы. – Типун тебе на язык, – только и нашёлся Михаил. Махнул рукой и пошёл отдавать распоряжения. Это было удивительно. Это было… пьяняще, именно пьяняще без «зелена вина», как спели б в былинах. Москва больше не стреляла. Всё кончилось, словно кто-то невидимый отдал команду, и вот уже поплыл над городом малиновый звон сорока сороков. Колокола зазвонили, все разом, точно звонари только и ждали, и были готовы, и бросились вверх по узким лесенкам на колокольни. Красные отступали на север. Каланчёвская площадь и все три вокзала на ней были уже заняты добровольцами, охрана из мобилизованных без особых сожалений побросала винтовки. – Идите домой! – крикнул им Две Мишени, взобравшись (не без помощи бывших кадетов и Ирины Ивановны) на случившуюся рядом телегу. – По домам ступайте! Всё, война ваша кончилась! Государь и землю даёт, и волю! Кого красные загребли да воевать заставили – всем полное прощение! Государь в Москве днями будет, новый манифест огласит! Аристова слушали. Белые и красные стояли рядом, у какого-то совсем молодого красноармейца с соломенными растрёпанными волосами и курносым веснушчатым лицом никто даже не отобрал винтовку. Парень огляделся и аккуратно, с крестьянской хозяйственностью, прислонил её к вокзальной стене. – Конец смуте великой настаёт! – продолжал Аристов. – Жизнь новая начинается, люди русские, народ православный! Хватит, навоевались! Надавали друг другу тумаков, головы поразбивали – хватит! Охрана, слушай мою команду! Воль-но! Разой-дись! По домам – шагом марш! – Э, погоди, господин полковник, – вдруг выступил немолодой кряжистый солдат с окладистой – диакону впору – бородой. У него винтовка висела на плече, но стволом вниз. – По домам – это ты хорошо сказал. А жрать нам что? А добираться как? Об этом-то ты подумал, твоё благородие? И что там с землёй-то и с волей – как? Землю, что под барами, – нам отдадут? – Отдадут, – без колебаний ответил Две Мишени. – Да только по России той земли, что до сих пор «барская», – с гулькин нос. И вот скажи мне, солдат, – в деревне у тебя землицы, почитай, у мужиков мало? – Мало, – согласился бородач. – А откуда ей взяться-то? Едоков-то всё больше! – Верно. А ты слышал, братец, что в Сибири земли дают столько, сколько вспахать сумеешь? – Слышал, – недовольно ответил солдат. – Да только чего это мы из мест родных уезжать должны? – Не должны, – согласился Аристов. – Кто захочет, тот поедет, с подъёмными и прочим. Просто у бар-то земли тоже не осталось. Попродавали, закладывали-перезакладывали, да ни с чем и остались. Но ты, братец, коль мне не веришь, оставайся! Вот в нашем Александровском полку и оставайся, кашей поделимся. Государя дождись, его слово послушай. – А что, и послушаем! – вдруг задорно выкрикнул курносый парень. Деловито закинул винтовку на плечо, по примеру пожилого бородача – стволом вниз. – Коль меня ещё примете, тож останусь! – Примем, примем! Ирина Ивановна, записывайте!.. С юга в Москву вливались всё новые и новые добровольческие части. То, что ещё совсем недавно было «Ударной группой Южного фронта», откатывалось на северо-запад, однако там уже совсем близок был польский фронт, где, опомнившись, противник вновь попытался продвинуться вперёд, на сей раз по всем правилам. Под Минском им это удалось. – Всё осуществляется согласно вашим указаниям, Лев Давидович. Мы отступаем последними, сапёрный поезд, следующий сразу за нами, подрывает все мосты. – Прекрасно, товарищ Лацис, прекрасно. Нас не догонят. – Никак нет, товарищ Троцкий. – И все мои указания по созданию тайников выполнены? – Разумеется, Лев Давидович. Золото в монетах, драгоценные камни, иные активы. – Великолепно. Надо быть готовыми… ко всяким неожиданностям. – Право слово, не очень понимаю вас, Лев Давидович. Мы прочно удерживаем Петербург. Обстановка спокойная. Флот, форты Кронштадта и береговые батареи на нашей стороне. Если наладить линию снабжения хоть из той же Финляндии или из Швеции, держаться можно сколь угодно долго. – Чем вы будете расплачиваться за это снабжение в долгосрочной перспективе, дорогой Ян Фридрихович, м-м? На какое-то время хватит остатков золота, а потом? – Потом народ поймёт, увидит, каково это – опять жить под царским гнётом, и… – Не повторяйте дурака Кобу. Это его идеи, он их продвигал на последнем ЦК, мне доложили. Увы, в царской свите нашлись неглупые люди, надоумили… его свергнутое величество повторил, считай, эсеровскую программу. Это выбило у нас некоторые козыри… – Но крестьян же наверняка обманут, Лев Давидович! – Возможно. Но готовыми нам следует быть к обоим вариантам. В том числе и к тому, что не обманут.