Две Мишени и Ирина Ивановна укрылись в углу меж сходящимися стенами двухэтажного кирпичного дома, некогда бывшего генеральской дачей; сейчас поверху торчали только обугленные стропила, крыша рухнула, верх выгорел. Полковник в свете полной луны казался настоящим мертвецом. – Завёл в ловушку… – услыхал Фёдор покаянный шёпот полковника. Ирина Ивановна тотчас нахмурилась, сердито дёрнула Аристова за рукав. Федя понимал почему – сейчас нельзя, чтобы твои солдаты узнали о твоей неуверенности. Две Мишени резко выдохнул, вскинул голову. Федя догадывался, что он сейчас скажет: что надо прорываться навстречу дроздовцам, выходить из окружения. Но вместо этого Аристов лишь махнул рукой: – Братцы-александровцы. Сами видите, какое дело. Враг ждёт, что мы пойдём на прорыв. И мы пойдём, только в другую сторону. Опрокинуть тех, что давят на нас с тыла. Тогда и с теми, что перед нами, говорить по-иному станем. Фёдор заметил, как пожал плечами Лев Бобровский, как сдвинул брови Петя Ниткин и как вздохнул даже самый бесшабашный из них, Севка Воротников. Куда? Почему? Что там делать, во вражеском тылу? Что с ранеными? Что с погибшими? Александровцы не оставляют своих, ни живых, ни мёртвых. А огнеприпас? Хватит того, что в подсумках и заплечных мешках? Фёдор уже готов был, забыв о субординации, начать спорить, однако Аристов все эти поползновения пресёк сразу: – Прапорщик Солонов, вам поручается остаться здесь и имитировать нашу атаку – чего от нас и ждут красные. Шумите побольше. Пускайте ракеты. Две зелёных – так дроздовццы узнают, что тут только наша демонстрация. – А вы, господин полковник? – не сдержался Фёдор. – А мы опрокинем остальных. Они-то, эвон, осторожничают, вперёд уже не лезут. Задача – выбить их за Ингебургскую улицу и старое кладбище, выйти к железной дороге. Маршруты движения… …Ирина Ивановна стояла в обнимку с Лизой и Зиной, о чём-то с ними шепталась. Ну конечно, она их прекрасно знала – столько раз тальминки танцевали с кадетами её роты на корпусных балах за эти годы!.. Но вот резко отстранилась, перекрестила сперва одну, затем другую: – Берегите их!.. И – повернулась, слилась с уходившими александровцами, её серый френч, почти такой же, что и на девушках, мигом затерялся среди спин добровольцев. Ночь быстро поглотила их. Фёдор оглянулся на свой оставшийся взвод. Приказ есть приказ, и его надо выполнять. – Господа, слушай мою команду!.. Полковник Михаил Гордеевич Дроздовский был человек отчаянной отваги и столь же отчаянного риска. Нервный и желчный в тылу и в общении с командованием, он совершенно преображался, едва вокруг начинали свистеть пули. Вот и сейчас, уперевшись со своим полком в прочную и хорошо организованную оборону красных, он немедля прекратил лобовые атаки, велел окапываться и укрепляться, елико возможно; на фланги отправились лучшие разведчики, несмотря на ночное время. Две зелёные ракеты, взлетевшие над позициями красных, он увидел сам. – Аристов, рисковая голова… Капитан, поддержите эту демонстрацию. Начинайте обстрел… Дома на Люцевской улице добротные, частью каменные, но большинство – из бруса. Тот неведомый красный командир, что подготовил эту ловушку для александровцев, всё рассчитал правильно: с его точки зрения, «белякам» будет некуда деваться, только идти на прорыв и пытаться соединиться с дроздовцами. И потому взвод Солонова встретил ураганную пальбу из всего, что могло стрелять. Другое дело, что летело это всё мимо, впиваясь в стены и изгороди, асфальт и деревья. Изображали наступление александровцы усердно, правда, стараясь не тратить драгоценные патроны. Перебежки – рискованно, настоящая игра со смертью, но что поделать! Красные усердно осыпали пулями всё пространство перед собой. Фёдору удалось достать ещё одного пулемётчика, они с налёту захватили целый дом, дальше начинался уже Приоратский парк. Зина с Лизой держались молодцами, не хныкали, не дрожали, не замирали в ужасе и, самое главное, ни в чём не противоречили его, Фёдора, командам. Надо – бежали. Надо – падали. Надо – ползли. С той стороны, со стороны дроздовцев, тоже раздалась стрельба, шум, кто-то даже крикнул «ура». Перестрелка ширилась, хотя кто тут в кого мог попасть – вопрос крайне сложный. Пользуясь моментом, взвод Солонова укрепился в доме, сноровисто заваливая окна всем, что попалось под руку. Красные сейчас разберутся и пойдут в атаку. С их точки зрения, окружённые точно пытаются вырваться из кольца, а этого допустить нельзя. Однако минута текла за минутой, а штурма так и не начиналось. Зато глубоко в улицах Гатчино, за собором, вдруг вспыхнула яростная пальба, перемежаемая глухими взрывами. Лиза тихонечко подобралась к Фёдору, пристроившему свою винтовку на краю импровизированной бойницы. Девушка осторожно потянула его за рукав: – Федя… Феденька… Я хотела сказать… Ох, не время же сейчас для подобного, совсем не время!.. Но александровец не ждёт благоприятных обстоятельств, не ждёт, что препятствие исчезнет само, нет, – он «предпринимает все меры к устранению оного»! Даже если это означает обнять Лизу прямо на боевом посту – деяние, запрещённое всеми и всяческими уставами, начиная с легендарного «Артикула» государя-императора Петра Алексеевича. И он обнял Лизу, крепко прижал, чувствуя, как она замирает, ну точь-в-точь как птичка, которую достаёшь из клетки; как птичка, ещё не знающая, что миг спустя её отпустят в родную стихию. – Ты мне всё скажешь, чуть позже, и я тебе скажу тоже. – Нет-нет! – упиралась Лиза. – Я сейчас… я, чтобы ты знал… я не тургеневская девушка… – Потом. Всё потом. – Фёдор поднялся. – Нет! А вдруг мы эту ночь не переживём?! А я тебе так и не сказала!.. – Переживём, – с каменной уверенностью отрезал Фёдор. – Не отлиты пули наши. Лиза улыбнулась: – Да. Не отлиты. Конечно!.. – Вот именно, – вдруг вмешалась Зина. – Оставь, Лизок. Нам до утра продержаться надо. Давай сюда иди, как раз бойница свободна! Тот, кто командовал силами красных, сообразил, что дело тут нечисто. Александровцы поднялись в атаку, да только совсем не в ту сторону, как ожидалось и как, казалось бы, она уже пошла. Пришлось разворачивать фронт, реагировать на новую угрозу; Фёдор Солонов словно читал сейчас его мысли. А это значило, что отсиживаться им никак нельзя. Пусть атакуют их, а не тыл остального полка. …Девушек оставили на втором этаже, сами спустились вниз. Севка не пожалел одной из остававшихся гранат, несколько метких выстрелов – и вот противник опять поворачивает, опять начинает штурмовать; совсем как тогда, прошлой осенью, когда трое «стрелков-отличников» держали мельничный домик в дворцовом парке. Господи, это вчера было – или сто лет назад? …Выстрел, отход, снова выстрел, снова отход – они возвращались обратно на позиции, увлекая за собой неприятеля. Красные, видать, обозлились – им бы обойти этот дом, однако они почему-то решили взять его «во что бы то ни стало» и, как водится, «любой ценой». – Работаем, господа. – Федя приложился к тёплому дереву приклада. Конечно, сильно помогала лунная ночь. Противник же далеко не сразу смог даже точно установить, где именно в его спине засела эта заноза; и когда начал обкладывать солоновский взвод по-серьёзному, выстрелы на севере Гатчино полностью стихли. Наверное, это хорошо, убеждал себя Фёдор. Наверное, Две Мишени знает, что делает. Вот только как теперь выбираться отсюда ему с его командой, да ещё и с девушками? Меж тем дом, где они засели, оказался уже в сплошном кольце. Красные не жалели патронов, кто-то из них попытался забросить гранату в окно – неудачно, в узкую бойницу не попал, граната откатилась и взорвалась, никому не причинив вреда, а самого гранатомётчика подстрелил кто-то из Фединых товарищей. Но Две Мишени!.. Что с ним, что с полком, что делать, куда прорываться? Назад, вперёд? «Боже, помоги мне!» – горячо взмолился Фёдор. Следующая атака оказалась злее всех. Красные бойцы вскочили дружно, разом кинулись к стенам дома из-за всех углов и укрытий, кто-то падал, но кому-то удалось-таки подорвать связкой гранат входную дверь. Баррикада рухнула, в проём метнулись фигуры – и тут же повалились, потому что сверху, с лестничной площадки второго этажа, ударили два «маузера»: Лиза с Зиной с азартом неофитов палили вниз, и промахнуться тут было просто невозможно. Подоспел Севка с пятком александровцев, навалившись, забросали пролом изломанной мебелью. Но долго продолжаться это, конечно же, не могло. – Уходим!.. Теперь их атаковали уже со всех сторон. Взрыв гранаты, кто-то стонет, ранен; надо прорываться, прапорщик Солонов, всё, время вышло!.. Казалось, ночь тянется уже целую вечность. И тут со стороны Варшавской железной дороги грянуло, да так, что осветилось всё небо, ввысь устремился столб огня. Со звоном полетели стёкла, где они ещё оставались; оглохшие александровцы попадали где стояли. А за первым взрывом последовали второй и третий, не менее мощные. И сразу же – крики «ура!», треск пулемётных очередей и взлетевшие во вновь потемневшее небо три красные ракеты. Им мгновенно отозвалось ещё одно «ура!» – со стороны дроздовцев. Пальба вновь вспыхнула и справа, и слева, и спереди, а вот только что штурмовавшие дом красные бойцы заколебались, кто-то из них махнул рукой, и атакующие отступили. – Наши! Наши! – заорал Севка Воротников. И точно – по Ксенинской молча, словно ночные призраки, появились фигуры с «фёдоровками». «Ура» дроздовцев раздалось вновь, и было оно теперь куда ближе. …А ещё миг спустя всё побежало. Замелькали бросившиеся в тыл фигуры, многие даже без винтовок. Слитный и хриплый рёв атакующей пехоты раздался совсем рядом, а затем на открытом месте, пренебрегая опасностью и нарушая все писаные и неписаные уставы, внезапно возникли Две Мишени с Ириной Ивановной. – Солонов! Федя, господа, вы живы?! Две Мишени не скрывался. – Так точно! – откликнулся Фёдор и увидел, как Аристов с Ириной Ивановной разом и широко перекрестились. – Слава Богу!..