— В Корделле, — эхом повторяет она и, выпустив мою руку, поворачивается к Гарригану. — Это ведь королевство Гармонии? Уголки губ Гарригана дергаются в улыбке, перекашивающей лицо, — он явно улыбается нечасто. — Наша Несса однажды станет путешественницей, — объясняет он, и его охватывает гордость за свою младшую сестру, за ее не утерянную способность мечтать за решеткой. — Или портнихой, — добавляет Несса, и на ее лице вспыхивает румянец. Однако через мгновение картина счастливого будущего, нарисованная ее воображением и хранимая в душе, гаснет, и она печально пожимает плечами, глядя на меня: — Как наша мама. — Тихо, — рявкает Коналл, и в замке скрипит ключ. Я всем телом прижимаюсь к задней стене. Что бы там ни говорили Несса с Гарриганом, успокаивая меня, и как бы вчера вечером мне ни было все равно, придет ли за мной Ангра, внутри шевелится ужас, вызванный инстинктом самосохранения, который трудно полностью заглушить. Они не могут меня забрать. Не сейчас, пока я еще не придумала, как избежать долгой и мучительной смерти в руках Ангры, как помочь тем, кто окружает меня, избежать той же участи. Дверь распахивается. Коналл с Гарриганом выходят на солнце, а Несса хватает меня за руку. — Не волнуйся, — шепчет она, подталкивая меня вперед. — Все будет хорошо. Все… — Ты… Мое сердце падает, но солдат лишь кивает на конец дороги, где сгрудились выпущенные из клеток винтерианцы. — Пока будешь с остальными. На меня нисходит облегчение. Сегодня Ангра за мной не послал. Несса тянет меня вперед, и тут мной овладевает шок: он будто только того и ждал, когда я выйду из клетки. Я впервые вижу винтерианцев рабочего лагеря. К нам присоединяются и винтерианцы со второго уровня клеток. Все толпами идут по дороге, поднимая шаркающими ногами пыль. Десятки людей толпятся вокруг — тощие тела в рваном тряпье, потемневшем за годы грязной и потной работы. Здесь есть и дети. Если бы Ангра хотел просто вырезать винтерианцев, то сделал бы это давным-давно, и для них это стало бы более завидной участью. Вместо этого Ангра держит их взаперти, позволяя семьям расти и рождать новое, рабское поколение. Безжалостно со стороны победителя демонстрировать свое господство, уничтожая поверженных, но еще безжалостней — уничтожать на их глазах весь род. Дети винтерианцев глазеют на меня, стоя рядом с родителями. Лица их суровы. Они научились не показывать слабость, потому что ее используют против тебя же. Так что потом тебе останется лишь страдать из-за такой жизни — в клетках, взгроможденных одна на другую, проходящей в муках и ожидании того, что двадцать пять выживших винтерианцев придут и всех освободят. Я встречаюсь взглядом с женщиной, ровесницей Дендеры. Ее верхняя губа приподнимается в оскале, и я шарахаюсь. Похоже, здесь так же опасно, как и во дворце Ангры. Я чувствую себя несчастной, на меня волнами накатывает отвращение к себе, к их образу жизни, ко всему тому, что случилось с нашим королевством. Как скоро они перестали надеяться на то, что мы освободим их? Как скоро Ангра выбил из них надежду на спасение? Как скоро он выбьет ее из меня? Глядя на окружающие меня лица, на отпечатавшиеся на них шестнадцатилетние страдания, я думаю: что я могла сделать, чтобы это остановить? Что мог сделать кто-либо из нас: Генерал, Элисон, Мэзер или кто-то еще? Страдания этих людей затянулись слишком надолго, раны стали слишком глубоки. Солдат щелкает плетью по толпе, и несколько замешкавшихся винтерианцев падают на колени — пожилые женщина и двое мужчин. Кровавые линии вспухают на их руках, но мы все торопливо идем вперед, влекомые силой страха. Мы должны были наброситься на солдата, защитить наших земляков и восстать против несправедливости Спринга. Несса сжимает мою руку двумя ладонями. Она не потеряла надежды, и любая настороженность с ее стороны бледнеет в сравнении с ее верой. Я ловлю себя на мысли, что мне куда легче видеть злобные взгляды винтерианцев и слышать их недовольство. Я могу понять их злость и могу ее принять. Но Несса… Неужели я так же смотрела на Генерала? Все мы, беженцы, смотрели так на Генерала. Он был источником нашей надежды. Он был маяком, что показывал путь к освобождению и возвращению нашего королевства. Вместе с ним умерла надежда. А я не смогу стать надеждой для Нессы. Мы останавливаемся за людьми, столпившимися у ворот. Стоящие впереди солдаты разделяют винтерианцев на группы, распределяя на работы в разных частях города. — Мы с братьями вернемся к дворцу, — шепчет Несса, крепче сжимая мою ладонь. — Не знаю, куда отправят тебя. Не знаю… — Все хорошо, — выдавливаю я улыбку. Уголки губ Нессы дергаются, и она кивает. Несколько минут спустя мы оказываемся в первом ряду. Коналл и Гарриган называют солдату свои номера: 1-3219 и 1-3218. Имен здесь нет. Ангра лишил их всего: родного края, дома, жизни. Почему бы не лишить их и имени? Солдат велит им присоединиться к группе, что пойдет к дворцу. Несса, не желая выпускать мою руку, подходит к тому же солдату. — 1-2072, — говорит она, и солдат сверяется со списком. — Дворцовый двор, — возвещает он. Переводит взгляд на меня и, прищурившись, осматривает с ног до головы. Я слишком здорова на вид, слишком откормленна. Заглянув в список, солдат выгибает бровь. — Ангра приготовил для тебя кое-что особенное, — говорит он. — К стене, Б-19. Б-19? Б — беглянка? Беглянка 19. Потому как я девятнадцатая беженка-винтерианка, которую Ангра убьет. Наверное, Ирод видел, как в Битае умер Генерал. Значит, он был восемнадцатым. А Грег с Кристаллой — шестнадцатым и семнадцатой. Несса ведет меня мимо солдат. Когда несколько человек встают между нами и солдатами, она шепчет мне на ухо: — К стене они отсылают тех, кого хотят довести до грани. — Ее пальцы впиваются в мою руку. — Работай, но не перенапрягайся. Старайся просто делать вид, что трудишься изо всех сил. Может, у тебя получится выдержать без… — Несса, — утихомириваю я ее. Ее беспокойство тягостно, она ожидает от меня чего-то невозможного, и я не знаю, смогу ли оправдать ее ожидания. — Ты пришла сюда не для того, чтобы умереть, — полувопросительно-полуобещающе выдыхает она. Я закрываю глаза. Для чего же я сюда пришла? Коналл кладет ладонь на плечо Нессы. — Мы уходим. Несса оставляет меня и присоединяется к Гарригану. Я судорожно сглатываю, когда тень Коналла смещается и он нависает надо мной. Несса не может нас больше слышать, и Коналл, сузив глаза, враждебно говорит: — Мы пытались сбежать. Перелезали через ограждение, боролись с охранниками, делали подкопы под стены. Все умирали. Последние прибывшие обещали освободить нас, но испарились, не успев ничего предпринять. Они вели себя так, будто мы сами ничего не пробовали. Несса неделями плакала, когда наша надежда испарилась вместе с ними. Я не хочу, чтобы она опять через это проходила. Он говорит о Греге и Кристалле. Я сжимаю зубы. — Я тоже не хочу, чтобы она через это проходила. — Никого тут не интересует, чего хочешь ты. Чем быстрее ты это поймешь, тем лучше. — Я это и так понимаю. Коналл насмешливо приподнимает брови: — Удачи, Б-19. Он отворачивается и отходит к группе, отобранной для работ у дворца, где его ждут брат и сестра. Он не оглядывается, ему нет дела до того, что я остаюсь одна стоять на солнце. Да и с какой стати ему должно быть до меня какое-то дело? Кто я такая? Обычная шестнадцатилетняя девчонка. Я бы и сама в себя не поверила. Но Несса, идущая по дороге со своей группой, оборачивается, и в ее глазах все же светится надежда. Может, Ангра хотел, чтобы так случилось, и винтерианцы воспряли духом, а потом он сломил бы их снова: убил бы меня у них на глазах? Но не важно, что хочет Ангра. Коналл прав, неважно даже, чего я хочу сама. Сейчас важно только одно — выжить. * * * Солдаты отводят нас к южной границе Эйбрила и через маленькие ворота выпускают из города. От внезапной смены пейзажа у меня перехватывает дыхание. Стена из черного камня, неровная и недостроенная, тянется от Эйбрила до вырубленных лесов. Эта земля — грязная, в пнях и черных камнях, еще более безлика и пустынна, чем Эйбрил. Свидетельство того, какой ценой разрастается королевство Ангры. Жизни здесь не должно остаться. Я подхожу к насыпи из черных камней, рядом с которой лежат заплечные торбы. Несколько винтерианцев продевают руки в их кожаные лямки, а другие загружают в висящие за их спинами мешки обломки камней. — За работу! — кричит солдат, и над нашими головами щелкает плеть. Я хватаю и нацепляю первую попавшуюся торбу. Стоит мне это сделать, как за спину опускают тяжеленный кусок черного камня. — Вверх по трапам, — шепчет тот, кто положил мне в торбу камень. Он наклоняется за другим камнем и, подняв его, загружает торбу следующего винтерианца. Я поправляю камень на спине и направляюсь к трапам. Деревянные леса в восемь ярусов расчерчивают воздух у строящейся стены, соединенные зигзагообразными трапами, по которым поочередно поднимаются и спускаются винтерианцы. Леса эти сделаны из того же плохого дерева, что и дома в трущобах, кажется, стоит подуть сильному ветру, и вся конструкция рухнет. Правда, если она развалится, то вместе с нами вниз полетят и солдаты Спринга. Хоть это будет справедливо. Я чуть не смеюсь от этой мысли. А что, если покидать сверху груды черных камней на солдат и бежать отсюда прочь, к виднеющемуся вдали полю, в часть королевства, не огороженную стеной Эйбрила. Камень ударяет по лопаткам, когда я останавливаюсь на настиле, расположенном высоко над землей. То поле не так уж и далеко отсюда. Сочная спелая зелень колышется на ветру. Выходит, что Ангра использует накопитель не только во зло. Строящаяся стена должна опоясать опустошенную часть земли с вырубленным лесом и расширить границы Эйбрила до засеянного поля. Между ним и нами стоят солдаты, но пока, на данную минуту, это наша единственная возможность сбежать из Эйбрила. Если винтерианцы уже пытались бежать, наверное, мне не стоит повторять их ошибок. Я здесь в такой же ловушке, как и они. Если мне удастся вырваться от солдат и убраться из Спринга, то я вновь смогу поговорить с Ханной. Или вернуться в Корделл и найти Мэзера, Дендеру и остальных. Мужчина передо мной поправляет на своей спине торбу, делая шаг наверх. Виноват ли в том его неровный шаг, или вес, или сдвинутый в сторону камень, но мужчина наступает на торчащий деревянный штырь. Тот прорывает прохудившийся ботинок, раздирая стопу, и настил заливает темной кровью. Мужчина замирает. На полвздоха, на пол-удара сердца. На короткое мгновение, которого едва хватает для осознания случившегося. Его лицо искажается от боли, а взгляд устремляется к ближайшему, стоящему чуть выше солдату, который поворачивает голову в его сторону. Взгляд падает на кровавый след, поднимается к перекошенному от боли лицу. — Что, не по силам тебе сегодня эта работенка? — вызывающе вопрошает он. Я открываю рот и хочу заговорить, чтобы отвлечь внимание солдата от бедняги. Винтерианец поворачивается и направляется к другому трапу, но солдат грубо разворачивает его к себе. Ноги мужчины скользят по сухому дереву, торба съезжает на одну сторону, и он вскидывает руки, чтобы удержать равновесие. Слишком поздно. Его камень слишком тяжел, а движения слишком резки. Винтерианец балансирует на краю настила на высоте пятого яруса лесов. Его руки отчаянно хватаются за воздух, ища, за что уцепиться, а черный камень в торбе сдвигается, кренится, утягивает его назад. Единственное, за что или кого он может ухватиться, — это ближайший к нему солдат. Я бросаюсь вперед, выпустив из ладони лямку и протянув руку к винтерианцу, словно пытаясь остановить его падение. Но когда сила притяжения берет свое, солдат улыбается, поднимает ногу и ударяет мужчину сапогом в грудь. Мне хочется кричать, когда винтерианец опрокидывается с настила. Его падающее тело, утягиваемое весом камня все ниже и ниже, медленно пролетает пять ярусов и шлепается на сухую землю. Поднятая пыль застилает изувеченное тело. Оцепеневшая, я стою столбом, но никто даже не останавливается. Никто не кричит и не плачет. Все вокруг продолжают устало тащиться вверх-вниз по трапам, словно стирая погибшего мужчину из памяти неустанным движением ног. Никто не последует за мной, если я попытаюсь бежать. Они или просто упадут с лесов, смирившись с тем, что нет ни единого шанса на победу, или их перережут после моей жалкой попытки. Перед глазами все расплывается, но я продолжаю идти. Я удерживаю в сознании образ погибшего винтерианца, не давая возобладать инстинктивному желанию убить столько солдат, сколько получится. Я смотрю на землю внизу. Пыль осела, и тело мужчины, лежащее в грязи случайным нелепым пятном, стало видно. Внутри меня меня бурлит гнев. У нас нет выхода: или мы будем продолжать пытаться спасти свое королевство, или оно прекратит свое существование. Утро переходит в день. Температура воздуха повышается настолько, что в голове мутнеет и от пота вся одежда липнет к телу. Растянувшиеся часы играют с сознанием, возвращая меня в прошлое: мне чудится, что я снова в Ранийских прериях бреду за Генералом к Корделлу. Не переношу жару, чтоб ей пусто было, но не порадую Ангру обмороком. Пусть даже не надеется увидеть мою скорую смерть. Похоже, винтерианцы вокруг так же реагируют на жару, как и я. Они спотыкаются, тяжело дыша и ловя ртом спертый воздух, но не жалуются и не падают обессиленно. Пусть такой климат и не подходит винтерианской крови, пленники уже привыкли. Днем я с облегчением узнаю, что у нас будет перерыв. Почти с облегчением. Ворота, ведущие в Эйбрил, со скрипом открываются. Стоящие передо мной в очереди за камнями винтерианцы скидывают свои торбы, а те, что находились на трапах, спускаются вниз. Я следую за всеми, не отрывая взгляда от ворот, чтобы увидеть, кто выйдет из Эйбрила. Винтерианские дети. Некоторые настолько малы, что, наверное, едва научились говорить, а их уже заставляют работать. Они ковыляют к строительной площадке с кувшинами и обходят работников, предлагая им воду. На худеньких личиках сверкают огромные голубые глаза, тонкие ручки дрожат под тяжестью глиняных кувшинов. Мальчик не старше четырех-пяти лет приближается к очереди из рабочих, в которой стою я, и ставит кувшин на землю. Он зачерпывает воду ковшом и подносит его мужчине. На вид ему столько же лет, сколько и Генералу. Мальчик повторяет свои действия, пока очередь не доходит до меня.