Элисон. Несса садится на стул за столом. — Твоя мама готовила весь день. Моя мама. Элисон — моя… — Поспешим! Его карета подъезжает. Позади слышится зычный голос. Я поворачиваюсь и вижу, как вошедший мужчина стряхивает с волос снег. Упавшие на меня снежинки тают на коже, и по рукам бегут мурашки. Я знаю его. Его темно-синие глаза, бороду с проседью и стянутые в узел белые волосы. Элисон — моя мама, а значит, Генерал — мой отец. Меня душит радость, на глаза наворачиваются горячие слезы. Он — мой отец. Конечно! Я всегда хотела, чтобы он был моим отцом. Сквозь радость прорывается нарастающая в груди боль, и я оседаю, ударяясь коленями о деревянный пол. В сознании бьются мысли, громкие и настойчивые. Тут что-то не так. — Мира. — Генерал тоже опускается на колени, ладонями сжимает мои щеки и заставляет посмотреть на себя. В его глазах нежность и встревоженность, на лбу пролегли морщинки. — Тебе нехорошо? Он какой-то неправильный. И не должен быть здесь… С ним случилось что-то ужасное. — Мне приснилось, что вы погибли, — шепчу я. Беспокойство на лице Генерала сменяется улыбкой. Он притягивает меня к себе, обнимая за плечи, и позволяет прижаться к своей груди. — Не волнуйся, солнышко. Это был просто сон. Он холодный на ощупь, оттого что всего минуту назад пришел с улицы, и пахнет снегом — свежим и чистым. Пуговицы на его рубашке врезаются в щеку, когда я утыкаюсь лицом ему в грудь, наслаждаясь ощущением, что он рядом со мной. Вот что такое любовь. Он любит меня. Он — мой отец, а я — его дочь. Он — все, что у меня есть, и все, что мне нужно. — Он идет! — кричит Элисон. — Принц уже тут! Генерал усаживает меня на стул лицом к открытой двери. За ней темнота и метель, и чудится, будто оттуда, как во сне, может прийти что угодно. Сидящая рядом Несса берет меня за руку, когда на пороге появляется мужчина. На нем ярко-синяя военная форма, начищенные черные сапоги блестят в отблеске камина. — Благодарю за гостеприимство, — произносит тот, склонив голову. Полный достоинства, принц с головы до пят, каким он всегда и был. Волевое лицо, живой цепкий взгляд, так внимательно изучающий каждого в этой комнате, будто хочет запомнить их лица. Он встает передо мной. Рука Нессы стискивает мою. — Мира, — произносит Мэзер. Взрывы. Мэзер в ужасе зовет меня по имени. Он кричит и кричит… Я не люблю его. Мне нельзя любить его, поэтому я не люблю, уже не люблю. Слишком больно его любить. Мэзер садится напротив и не сводит с меня глаз. Элисон отходит к костровой чаше, приглашая Гарригана с женой и сыновьями за стол. Коналл и Гарриган со своими женами присоединяются к нам. Здесь и счастливая семья Нессы, и моя счастливая семья. Входная дверь остается открытой. В вихре снежинок мелькают белые волосы, и я вскакиваю со стула, вырвав руку из ладони Нессы. Элисон разливает ковшом похлебку по чашкам. — Сядь, пожалуйста, Мира. Мы ужинаем. Но мне не сидится. Я не могу оторвать взгляда от двери, от подхваченных ветром, спутанных у женского лица белых волос. Кто это? — Что ты там увидела, солнышко? — касается моей руки Генерал. Он кричал на меня, когда в детстве нас с Мэзером нашли в палатке для совещаний — хихикающими и измазанными чернилами… Я обхожу стол. Беловолосая женщина за дверью притягивает меня, словно я привязана к ней и она сматывает удерживающие меня нити. — Мира. — Мэзер откидывается на спинку стула и пальцами пробегается вниз по моей руке. — Что случилось? Здесь так безопасно. Здесь все, о чем я могла только мечтать. Разве может случиться что-нибудь страшное? Тут все так совершенно и правильно, Мэзер так идеален, что я должна ему во всем признаться. — Я исцелила мальчика, — слышу я свои собственные слова. Наверное, за порогом стоит мама Мэзера, королева. Говорят, она очень красива. — Я важна для Винтера. — Так и есть, Мира. — Мэзер поднимается, и ножки стула скользят по деревянному полу. — Конечно, ты важна. Он берет меня за руку. — Нет, я не подхожу тебе, — слышу я свой голос. — Я недостаточно хороша. Генерал поднимает на нас глаза, сложив руки на столе. — Я говорил тебе, чтобы ты не подвергала опасности наше общее будущее. Порой ложь сильнее правды. — Правды? — В висках пульсирует знакомая боль, грозящая разорвать меня на кусочки, если я не… Если я не сделаю чего? Нужно сесть за стол, поужинать, поговорить с Мэзером и объяснить ему, почему я важна. Ведь все, о чем я когда-либо мечтала, — это быть здесь. — Мира, — зовет меня голос снаружи. Королева. Почему ей никто не откроет? Я шагаю к двери, но не успеваю переступить порога, как Мэзер хватает меня за руку. — Откуда идет твоя магия? — лихорадочно спрашивает он. Он выглядит напуганным, отчаявшимся, в его глазах отражение моей собственной тревоги. Он так похож на Генерала. Тот же волевой подбородок, те же сапфировые глаза, та же непроницаемая маска. Я никогда раньше этого не замечала. — Магия идет от… Почему я ему отвечаю? Он не должен меня спрашивать об этом. Я пячусь от него к двери, к метели. — Магия идет от королевских накопителей. — От накопителей? — хмурится Мэзер. — Нет, Мира. — Облизнув губы, он изменяет вопрос: — Откуда магия берется у тебя? Как Ханна подпитывает ее? Ты должна мне рассказать. — Я же сказала, — отвечаю я, — магия есть только в накопителях. Ханна ничего мне не дает. — Мира, — зовет меня Ханна. Я поворачиваюсь спиной к теплому очагу, к смеющейся Нессе, к ласково называющему меня «солнышком» Генералу, к взывающему ко мне и протянувшему руки Мэзеру. Но я нужна Ханне и я должна идти к ней. Стоит мне выйти из дома, как спину обдает жаром, да таким сильным, какой не может идти от костровой чаши или очага. Я оборачиваюсь. Дом рушится, складываясь внутрь, словно не в состоянии выдержать веса опустившейся ночи, а потом сгорает, превращаясь в гору тлеющего пепла. Я приоткрываю рот, когда поднявшиеся над пеплом ночные тени поглощают его без остатка, оставляя после себя сплошное черное ничто. То же происходит и со всем городом: все вокруг сворачивается и испаряется до полного исчезновения Дженьюри. А я оказываюсь стоящей в столпе света. — Мира, сейчас я главная. Не Ангра, — поспешно произносит Ханна, и в ее голосе слышится напряженность, будто сохранять нас в безопасности ей удается с трудом. Я непонимающе мотаю головой. Главная в чем? Неважно, теперь я в безопасности, не под воздействием темной магии Ангры. Ханна защищает меня, потому что он вытягивал сведения из моей головы. Он пытался сломить меня, но теперь я в безопасности… Ханна ждет меня, стоя за спиной, в воздухе вокруг нас танцуют снежинки. Мы словно укрыты невидимыми руками, не дающими тьме нас коснуться. Ангра не может нас тронуть здесь. Он не хотел, чтобы я покидала дом. Он хотел, чтобы я осталась внутри, где в тепле и уюте выдала бы ему все свои тайны. Но я ушла, и Ханна использует свою связь с накопителем Винтера, чтобы поговорить со мной, как делала все время. Она связана с накопителем Винтера, а не с лазуритом. В голубом камешке никогда не было магии. Магия есть только в королевских накопителях. Я поворачиваюсь, под ногами скрипит снег. Ханна стоит спиной ко мне с развевающимися на ветру волосами. Объяснения кружат рядом, но исходят не от нее, а от меня. Мой разум открывается здесь — в пространстве между бодрствованием и сном, и знания сами проливаются на свет озарениями. — Ангра сломал наш накопитель, но магия обладает такой силой, о какой он даже и не подозревает. Слова льются изнутри, из таинственного уголка в сердце, где мы связаны с Ханной. Магия. Ей все известно с самого начала. — Мы были в отчаянии, когда поняли, что Винтер падет, поэтому обратились за помощью к накопителю. Мы подчинились ему, и он открыл нам правду. Мы узнали, что если накопитель уничтожить ради спасения королевства, то его правитель сам станет накопителем. Головоломка сложилась. Королевские накопители связаны с королевской линией крови. Магии всегда требуется носитель, и с носителем-человеком она лишается ограничений, наложенных на нее носителями-предметами. Жизнь и чистейшая магия — прекрасное сочетание, подобное огню, питаемому нескончаемым хворостом. Поэтому если бы правители позволили сломать свои накопители, столкнувшись с Распадом, то они сами бы стали королевскими накопителями. Тогда Распад можно было бы уничтожить новой мощной силой, и на мир бы снизошло благоденствие. Но магия накопителя срабатывает, только если владелец накопителя признает ее и решает использовать. Сами же накопители дают ответы на вопросы в случае, когда люди забывают о своих эгоистических желаниях и осмеливаются подчиниться магии ради блага. Все в магии крутится вокруг выбора, и до Ханны никто не решался ей подчиниться. Ханна склоняет голову набок. — И где же сейчас магия Винтера? — Вы не знали о своей беременности. А потом Ангра убил вас, — шепотом говорю я. Как холодно. Холод просачивается в меня до тех пор, пока мне уже не кажется, что я сама сплошной лед, пустая и прозрачная скульптура. — Ангра сломал накопитель и убил вас, поэтому магия ушла к правителю. К… Мои губы застывают, холод управляет мной, толкает меня в видение, которое Ханна пыталась мне показать. Ночь перед падением Винтера, кабинет во дворце, тяжелый аромат горящего угля. Тут собрались все те, кому удалось сбежать от гнева Ангры. Ханна на коленях перед Элисон, качающей на руках малютку Мэзера. В углу стоит нечто, чего я не замечала раньше. — Мне так жаль, — говорит Ханна Элисон. — Вы не обязаны уходить. Не обязаны подчиняться мне. Я обхожу Ханну, Элисон и Генерала, нагнувшегося и защищающего своим огромным телом жену и ребенка. Миную Дендеру, Финна, Грира и Хенна. Кристалла и Грег в обнимку сидят у костровой чаши. В углу комнаты стоит позабытая колыбель. Колыбель Мэзера? Нет. Она не пуста. Маленькая ручонка тянется из нее, хватаясь за воздух. Крохотные пальчики одной руки сжимаются на пухленьком кулачке другой. Блестящие голубые глаза с любопытством всматриваются в окружающую тишину. Малышка укутана в розовое одеяльце, края которого подвернуты и украшены вышивкой из розовой шелковой нити. Вышивка тянется по кромке в виде снежинок, пока эти снежинки не складываются в имя. Розовая нить вьется по ткани, образуя четыре маленькие буквы. — Нет, моя королева, — говорит Элисон. — Мы сделаем это. Конечно, сделаем. Ради Винтера. Мы вырастим нашего сына как вашего. Имя. Идеально вышитые четыре буквы: «Мира».