— Должен же ты чувствовать, что хоть в чем-то хорош, — пожимаю я плечами. — Я тебе в этом помогаю. Мэзер кивает, глядя на меня спокойно и серьезно. Он расслаблен, словно это не нам уже столько раз приходилось бросать лагерь или удирать врассыпную, чтобы вновь соединиться где-нибудь в безопасном месте. Мы делали это с десяток раз, но он смотрит на меня сейчас так, словно никогда раньше ему не приходилось меня оставлять. — Мэзер? — Его имя звучит вопросом. Он делает шаг вперед, останавливается, отходит назад, словно не может набраться храбрости. Мое горло сжимается, меня душит волнение. Я боюсь, что он собирается сделать то, о чем я думаю. Наконец Мэзер подается вперед и притягивает меня к себе, отрывая от земли. Крепко обнимает меня, прижав к груди и зарывшись лицом в мою шею. — Я найду способ все исправить, — говорит он. Расслабившись и приникнув к нему, я обвиваю его шею руками. — Знаю, — шепчу я. Почувствовав, что он собирается меня опустить, я вцепляюсь в него и приближаю губы к его уху. Я должна сказать ему кое-что, но у меня не хватает духу сделать это, глядя ему в глаза. — Мы все это знаем, Мэзер. Ты сделаешь для Винтера все, что в твоих силах. Никто и никогда не считал иначе. И я думаю… я знаю, что Ханна гордилась бы тем, что у нее такой сын. Он не отвечает. Просто обнимает меня, уткнувшись в шею. Мне хочется опустить лицо, хочется застыть навечно в мгновении. От охвативших меня противоречивых желаний учащается пульс. Уверена, Мэзер чувствует биение моего сердца у своей груди так же, как я чувствую бешеный стук его. Одним быстрым движением Мэзер ставит меня на землю, обхватывает ладонью за шею и прижимает губы к моей щеке. От нежного и долгого прикосновения кровь бурлит в венах. Мэзер выдыхает. Напряжение оставляет его, когда он отстраняется от меня. Я улавливаю блеск в его глазах — пелену слез. Ничего не говоря, он на прощание сжимает мои пальцы в своей ладони. Спустя миг его уже нет. Он спешит в лагерь — собираться, седлать свою лошадь или выполнять приказы Генерала. Я стою посреди загона, прижав руку к щеке. Глаза ищут Мэзера в окружающей суматохе. Что это было? Конечно же я знаю ответ. Но почему это случилось именно сейчас, во время сборов, когда я не могу загнать его в угол и заставить объясниться или хотя бы подсказать, как позабыть о случившемся? На щеке словно выжжено клеймо его губами. И сколько бы я себе ни повторяла: «Он наш будущий король», я никогда не забуду, как его губы касались моей кожи. И не хочу забывать. Ко мне подходит Генерал с уже оседланными лошадьми. — Собирай свои вещи. Я резко опускаю руку. Воспоминание о словах, губах, руках Мэзера испаряются, и я запираю его там — мой символ надежды перед лицом неизвестности. — Нет, — возражаю я. — Мы не можем просто взять и уйти. Мы должны остаться. Должны придумать что-то получше бегства. Генерал молниеносно хватает меня за руку и усаживает на ближайшую лошадь. Вскакивает в седло сам и берет поводья обеих. Его взгляд красноречиво говорит мне, чтобы я не смела перечить. Но когда меня останавливали его взгляды? — Нельзя позволить им снова разрушить наш дом! Элисон с Дендерой тоже едут верхом. Мы с Генералом рысью выезжаем из загона и на несколько секунд останавливаемся у палатки для собраний. Финн, Грир и Хенн кивками показывают Генералу, что все будет уничтожено до нашего отъезда. Генерал дергает за поводья, и мы возобновляем путь. Ухо улавливает тихий треск разведенного в палатке костра, шелест языков пламени, пожирающего важные карты и документы. Должно быть, они использовали костровую чашу. С собой мы ее взять не можем. Ангра найдет ее — единственную частицу нашего прошлого, заполненную до краев пеплом. Я вцепляюсь в луку седла, чтобы держаться не только за оружие. Генерал выпускает поводья моей лошади и накрывает мою руку своей, и я не могу понять, пытается ли он меня успокоить или же не дает мне схватить поводья и направить лошадь в другую сторону. — Это не твоя вина, — тихо говорит он. — Никто в этом не виноват. Горло перехватывает, и я оцепенело сижу — маленькая и беспомощная. Это моя вина. Это я привела разведчиков в лагерь. И я знаю, что оставаться здесь бесполезно — Ангра пришлет сюда за нами далеко не пять человек. Нас всего восемь, и наши шансы на успех смехотворны. Остаться — значит подписать себе смертный приговор. Но я не могу бездействовать. Бездействие убьет меня вернее, чем встреча с армией Ангры. Когда мы выезжаем на равнину с северной стороны лагеря, Генерал останавливает лошадей. Через мгновение, равное удару сердца, к нам присоединяются остальные. Здесь все наши люди, все наши лошади и все то, что удалось собрать за короткое, данное Генералом, время. Что же касается скота, надеюсь, Ангра позаботится о нем лучше, чем о наших людях. — Разделяемся по двое, — приказывает Генерал. — Как только это будет безопасно, объединимся в Корделле. — Он указывает на Дендеру, чья лошадь стоит рядом с лошадью Мэзера. — Сбереги его. Дендера склоняет голову и не поднимает ее, пока Генерал не дергает поводья. Его конь издает громкое ржание, которое тут же подхватывают остальные лошади. Генерал переводит взгляд на меня и кивает, веля следовать за ним. Он скачет на северо-запад, углубляясь в нутро темных прерий со скоростью пушечного ядра. Я держусь у него в хвосте. Остальные едут за нами — шествие перед тем, как все бросятся врассыпную. Оглянувшись, я вижу, как Элисон скачет с Финном на север, Грир и Хенн сворачивают на восток, а Дендера с Мэзером направляются на северо-восток. Мэзер перехватывает мой взгляд и смотрит на меня с тем же глубоким чувством, что и раньше. Он подстегивает свою лошадь, и спустя миг они с Дендерой пропадают из виду, исчезая в ночи. Генерал снижает скорость, чтобы ехать бок о бок со мной. Ветер хлещет по щекам, осушая катящиеся из глаз слезы. Это не моя вина. Так сказал Генерал, а он никогда не лжет. * * * С час проскакав галопом, мы переходим на рысь. На пути встречаются лишь редкие группки деревьев и кустов — высушенные мертвые силуэты на фоне ночи. Мы едем не останавливаясь до восхода солнца. И снова до заката. Пока не выдыхаются лошади. Тогда мы спешиваемся и, найдя поблизости ручей, отпускаем их на волю, предварительно расседлав и сняв с них попону и легкие доспехи. Генерал прячет ненужные вещи в высохших кустах, остальное складывает в свой мешок. Прощально похлопав лошадей по бокам, мы продолжаем движение на северо-запад. Два дня мы идем пешком, всматриваясь в горизонт, нет ли за нами погони, и останавливаясь, чтобы немного поспать. Запасы еды у нас скудные, и после жалких крох, выдаваемых Генералом на ужин, я страдаю от сильного голода. Изредка попадаются маленькие ручейки с мутной водой, еще реже — годные в пищу растения. Теней будто вообще не существует. Есть только солнце, небо, желтая трава и чахлые сухие кустарники. Ненавижу жару. Ненавижу струящийся между лопаток пот и солнце, которое буквально поджаривает обнаженные участки кожи. Но еще больше я ненавижу молчание, а Генерал не желает говорить. И он не просто привычно молчалив, он словно вовсе онемел. Все эти долгие часы нескончаемого путешествия он, кажется, вообще не замечает моего присутствия. Я как раз подумываю о том, чтобы самой начать разговор, когда он падает на колени в траву. У его ног течет ручей с такой чистой водой, какую мы не видели с самого отъезда из лагеря. При виде скоплений засохших зеленых растений, усеивающих его берега, у меня вырывается вздох облегчения. Растительность жесткая и обожженная солнцем, но она съедобнее многих «лакомств» Ранийских прерий, например воронья. Генерал снимает с плеч мешок и оборачивается ко мне. — Устроим здесь привал, переночуем, а завтра отправимся в Корделл. Погони за нами нет. Чем скорее мы доберемся до безопасного места, тем лучше. Хотя маняще чистая вода течет всего в паре шагов от меня, я стою не шелохнувшись. Генерал со мной заговорил! — Почему мы идем в королевство Гармонии? Мне казалось, вы ненавидите короля Ноума. Генерал отворачивается к воде. Его плечи никнут, однако отвечать он не собирается. — Я ничем не могу помочь, если не знаю ваших планов. И нравится вам это или нет, но, кроме меня, вам сейчас помочь некому. Меня саму пугает резкость моих слов, и я бессильно роняю руку. Я нерешительно шагаю вперед, не зная, какой реакции ждать. Встав рядом с Генералом, вдруг вижу, как вода смывает с его рук засохшую кровь. Все эти дни он носил на своей коже кровавый отпечаток Спринга. Я вспоминаю лицо убитого мной солдата. Это я виновата. И в смерти погибших в лагере мужчин виновата тоже я. Генерал кивком показывает влево, откуда течет ручей. — Встань с другой стороны, — говорит он, никак не реагируя на мою реплику. Сначала я достаю чехол с шакрамом и кидаю его на траву и только потом обхожу Генерала, топча поросль. Я чувствую себя так, будто вся заляпана грязью, будто с ног до головы покрыта кровью солдат Ангры. Опустившись на колени, задерживаю дыхание и окунаю голову в ручей по самые плечи. Прохлада остужает разгоряченную кожу, оглаживает лицо, смывает панику. И мои сожаления. Я уже убивала. Видела, как убивает Генерал. Видела каждого из наших людей, даже Мэзера, окропленного кровью и изможденного после сражений. Меня не должны волновать погибшие солдаты Спринга: они убили тысячи винтерианцев. Легкие начинает жечь, но я не поднимаю головы, пока мной не овладевает болезненное желание глотнуть воздуха. Пока оно не затмевает собой все вокруг. Пока, кроме него, не остается ни иных мыслей, ни чувств. Мою руку обхватывают чьи-то пальцы. От неожиданности я делаю вдох. В легкие заливается вода, а вместе с ней грудь заполняет ледяная паника. Я выдергиваю голову из ручья, кашляю и отплевываюсь. Генерал вытаскивает меня на траву и ударяет кулаком по спине. Затем я вскакиваю на ноги и вытираю с лица грязь. — Я… я в порядке. Вы меня напугали. Я в норме. Генерал мне не верит. — Ты ни в чем не виновата. И ты уже убивала людей, — замечает он. Хоть раз его пугающе проницательное чутье сработало в мою пользу. — И будешь убивать снова. Главное, чтобы это не выводило тебя из строя. — Этого не случится. — Я сжимаю руку в кулак, и между пальцами скрипит песок. Всю свою злость я загоняю в него, внешне оставаясь спокойной и сдержанной. — Но я не хочу, чтобы чужая смерть давалась мне легко. Даже если это будет смерть Ангры. Я не хочу становиться жестокой, как он. «И черствой, как вы» — я морщусь, не произнося эту мысль вслух. Груз вины у меня на душе все растет и растет. Он не всегда был таким. Той ночь, когда Дженьюри пал под натиском солдат Ангры, двадцать пять человек спаслись благодаря метели, вызванной магией медальона Ханны, — последний выплеск нашей магии, перед тем как Ангра сломал накопитель и убил Ханну. — Мы выжили только благодаря Уильяму, — сказала как-то Элисон нам, жавшимся вечером друг к дружке возле костра в ожидании возвращения Генерала с миссии. — Мы видели вспышки пушечного огня и повисшие над городом облака дыма. Мы хотели бежать назад и спасать земляков, но Уильям подгонял нас идти дальше, пока мы не пересекли границу и не спаслись. — Ненадолго умолкнув, она погладила щеку Мэзера. — Он сам нес тебя весь путь от Винтера, от самого дженьюрианского дворца. Каждый раз, когда кто-нибудь из нас молил его вернуться и помочь спасти наше королевство, он отвечал: «Ханна вверила нам своего единственного сына, продолжение династии. Сейчас мы можем спасти Винтер, только сохранив ему жизнь». Позади нас бушевала война, нам приходилось идти сквозь снежную бурю чуть ли не наугад, мы долгие дни не могли найти безопасного места, но, несмотря на все это, Уильям всегда был необыкновенно нежен с тобой. Воин, в груди которого бьется доброе сердце. Генерал никогда не рассказывал нам этой истории, а Элисон больше никогда ее не повторяла. Но после этого я присматривалась к Генералу, ища в его чертах нежность, о которой говорила Элисон. Порой я успевала уловить промелькнувшую эмоцию — прищур глаз, словно от разочарования, когда Мэзер допускал промахи в спарринге, дернувшиеся уголки губ, когда я умоляла его научить меня драться. Однако это все, что я смогла подметить. Трудно было разглядеть в Генерале человека, который день за днем старался укрыть малыша. Он будто растерял свою природную нежность. Такие уж мы все, хотя не должны были стать такими жестокими. Должны были быть семьей, а не солдатами. И по-настоящему нас объединяют лишь рассказанные другими истории и воспоминания. Генерал кивает. Он снова чист. На его коже нет больше крови, словно и убийств тоже не было. Только на одежде остались разводы. — Желание помнить о том, как ужасна смерть, делает из тебя хорошего солдата. — Вы сейчас… — Мой кулак разжимается. — Вы назвали меня солдатом. Хорошим солдатом. Губы Генерала кривятся в присущем ему подобии улыбки. — И это тоже не должно выводить тебя из строя. Солнце осушает воду на моих щеках и снова начинает припекать кожу. Я наслаждаюсь мгновением необычайного согласия между мной и Генералом и подавляю головокружительное волнение, грозящее его разрушить. — Так обнимемся, что ли? — шучу я. Генерал закатывает глаза. — Бери свое оружие. Мы идем в Корделл. 8 Ответ на вопрос, почему Генерал назначил местом нашего сбора Корделл, остается для меня тайной. Я понимаю, что это ближайшее к нашему бывшему лагерю королевство, но я прекрасно помню и то, как Генерал его бранил. Король Ноум — трус, прячущийся за своими богатствами и, как все остальные правители Гармонии, присвоивший себе силу накопителя. Поэтому на следующий день нашего пути на северо-восток я снова не выдерживаю. Мне нужно знать ответ на вопрос, который я задала больше десятка раз. К тому же меня подстегивает мысль, что у нас с Генералом сейчас что-то вроде перемирия и он назвал меня солдатом. Это же что-то значит? — Почему мы едем за помощью в Гармонию? Генерал косится на меня. На его лице отражается досада, но губы кривятся в улыбке.